Гонки с дьяволом

Через два дня у меня состоялся крутой разговор с отцом Серафимом. Он явился сам и заявил решительный протест против, как он сказал, вмешательства государства в дела церкви, что противоречит, подчеркнул он, разрабатываемой Конституции.

– Вы ошибаетесь, отец Серафим, – спокойно возразил я, – речь идет об обычном правонарушении. Только из-за личного расположения к вам я решил вмешаться и тем самым предотвратил грозящее вам судебное преследование. Но должен вас предупредить, что в следующий раз будут применены самые строгие меры.

Отец Серафим опешил. Он шел сюда с явным намерением получить извинения.

– Объясните…

– Охотно. Во-первых, вы были пьяны при исполнении служебных обязанностей. Одного этого достаточно, чтобы лишить вас духовного сана, – я говорил холодно, хотя еле сдерживал улыбку.

Чем-то мне этот священник был симпатичен. Присутствующий при нашем разговоре Алексей тоже принял серьезный вид.

– Я же был в это время не в церкви… – попытался оправдаться отец Серафим.

– Но вы шли по делам церковным. Следовательно, находились при исполнении служебных обязанностей. Если же нет, и вы действовали как частное лицо, то вам будет предъявлено обвинение в подстрекательстве к насилию, за что минимальное наказание – вечное изгнание. Так вы были при исполнении служебных обязанностей?

Священник опустил голову.

– В этом случае вам будет предъявлено обвинение в нарушении статьи закона о свободе вероисповедания и подстрекательству к религиозной распре. Меру наказания определит суд. Думаю, что он воспользуется статьей о наказании за подстрекательство к насилию.

– Почему религиозной распри?

– Очень просто. Вы, я думаю, шли в Пищу с намерением обличить порок? Так?

– Истинно так!

– Хорошо! Почему вы решили, что те отношения, которые установились в этих группах, порочны?

– С точки зрения христианской добродетели…

– Стоп! Жители Пищи принадлежат вашей пастве?

– Это язычники окаянные!

– Следовательно, ваши действия – это действия одной религиозной общины против другой. Это уже не только подстрекательство к насилию и религиозной распре, но и нарушение закона об отделении церкви от государства. Не знаю… Не знаю… Удастся ли мне погасить это дело? Что, если они подадут на вас в суд? – я сокрушенно покачал головою.

– Но они же атеисты! – попытался найти выход отец Серафим.

– Какая разница! Видите ли, атеисты – те же верующие. Только они верят, что бога нет. Разве позволительно запрещать им отправление и проповедь своего культа?

– Но живущие в этом селе предаются разврату! Это же… вопиющая безнравственность. Ее надо пресечь, пока зараза не распространилась…

– Вот здесь я с вами вполне согласен, святой отец! – печально сказал я. – Давайте вместе подумаем, что нам делать.

Священник оживился, но решил подождать и выслушать сначала меня.

– Скажите, отец Серафим, можно ли безнравственность уничтожить при помощи другой безнравственности?

– Не понимаю.

– Как вы, например, думаете, возможно прекратить все то, что имеет место в Пище?

– Запретить! Расселить по разным местам, а особо упорствующих изгнать, – быстро ответил священник.

– Запретить! Расселить! Изгнать! То есть применить насилие?

– А как же иначе?

– Вот почему я вас и спрашиваю: можно ли с безнравственностью бороться при помощи другой безнравственности? Ибо, согласно установившимся в общине представлениям, насилие обретает черты нравственности только при применении его против самого насилия. Следовательно, применив насилие против проживающих в Пище семей, мы совершим нарушение основного и самого главного нашего закона.

И я затрудняюсь предсказать все пагубные последствия этого. Нарушив раз этот закон, мы нарушим и во второй, и в третий раз… С каждым разом это будет даваться нам все легче и легче. Поскольку семьи, которые живут в Пище, основаны на добровольном соглашении и созданы не насильственным путем, я не вижу оснований применять к ним насилие. Закон, отец Серафим, должен действовать без исключения. Если закон начинает толковаться произвольно, то тогда возникает ситуация, когда начинают существовать два закона: один для всех, другой для избранных.

– Но как можно терпеть такое распутство?!

– Видите ли, отец Серафим, человечество терпело это распутство в течение многих веков и тысячелетий. И даже иногда поэтизировало его в художественных произведениях. Почему бы нам тоже не набраться терпимости?

– Не понимаю вас.

– А прелюбодеяния, отец Серафим, – разве это не замаскированный групповой брак? Разве Анна не совершила с Вронским прелюбодеяние, а Онегин не пытался склонить к нему Татьяну Ларину? Я остановился специально на тех респектабельных примерах, которые фигурируют в школьном обучении. Обратимся к Библии. Разве царь Давид не занимался прелюбодеянием с Версавией? А праотец Авраам, не подталкивал ли свою Сару к прелюбодеянию с правителями областей, куда забрасывала его судьба? Кажется, это было с египетским фараоном. Если нет, то поправьте меня.

Отец Серафим молчал.

– Вы не задумывались, святой отец, почему получили такое распространение венерические заболевания, СПИД? Именно потому, что существовал групповой брак. Существовал в скрытой форме, и это как раз наиболее опасно, так как он не локализован в определенной группе, а размыт. Так что, преподобный отче, прошлая цивилизация не отличалась высокой нравственностью, а скорее ханжеством и лицемерием. Давайте же вместо ханжества возьмем себе на вооружение терпимость к слабостям человеческим. Ибо, как учит христианство, человек слаб и ничто человеческое ему не чуждо. А еще сказано: кто не грешен – брось первым камень. Это если говорить с позиции морали. А как биолог, могу сказать следующее: если женщину не удовлетворит один-единственный мужчина, то ни страх божий, ни геенна огненная не остановит ее. Поверьте мне, это медицинский факт, как говорил Остап Бендер. Вспомните Земфиру и Алеко. Устрашил ли Земфиру кинжал Алеко?

Отец Серафим задумался.

– Ну, так как? – вмешался в разговор Алексей. – Будем резать Земфиру или пусть живет?

Отец Серафим сокрушенно покачал головой.

– Скорблю о греховности дочерей Евиных. Все беды человеческие от оных происходят. Все от Змия проклятого, соблазнившего нашу прародительницу, родившую Каина…

– Вот видите, – живо заметил Алексей, – прелюбодеяние родилось раньше, нежели респектабельные брачные отношения, и все мы происходим от Каина – плода прелюбодеяния Евы со Змием, ибо законный сын Адама Авель, как мне известно, не оставил потомства. Энох был старшим сыном Каина и прадедом, если я не ошибаюсь, Ноя.

– И если вы помните, отец Серафим, первое убийство на Земле произошло из-за женщины. Речь идет о дочери Евы и Адама, из-за которой возник спор Каина и Авеля.

– Вот о чем я и говорю! – отец Серафим назидательно поднял перст, – все беды человеческие начались с дочерей Евы. В узде их держать надо. В узде! – он внушительно помахал перстом.

– А давайте попробуем, – предложил я, – посмотреть на этот факт с другой стороны. Представим себе несколько иную ситуацию. Что если бы Каин и Авель, как воспитанные джентльмены, предоставили своей сестре право самой решать, кто будет ее мужем? Убийство пришло в мир уже тогда, когда два человека принялись решать судьбу третьего, не спросив его желания. Убийство – это завершающий акт насилия. А Авель и Каин готовили это насилие по отношению к своей сестре, ибо решали ее судьбу «келейно» между собою. Не кажется ли вам, святой отец, что здесь заложен первоисточник зла?

– Я знаю, – наклонил голову отец Серафим, – что вы ненавидите насилие и считаете его первоосновой зла.

– Да! Зла и пороков рода человеческого. Вы правы в том, что я его ненавижу. Более того, я скажу, что насилие нецелесообразно. И вот почему. Насилие имеет две стороны. Первая – принуждение. Принуждение к какому-то действию. Но если человека будут принуждать к тому, что он не хочет делать, то, естественно, это вызовет его внутреннее сопротивление и он сделает, скажем, требуемую от него работу, но – некачественно. Во всяком случае хуже, чем если бы он отдал по собственной воле. Видя такое отношение к труду, насильник ужесточает свои требования, но ужесточение требований приводит к еще большему внутреннему сопротивлению насилуемого, отвращению его к принудительному труду. Поэтому насилие не только безнравственно, но и нецелесообразно.

Вторая сторона – запрещение. Что происходит, когда людям запрещают то, что они считают необходимым и целесообразным? Несмотря на запрет, они делают то, что считают нужным, но тайно, скрыто, подпольно. Не так ли? И поскольку – тайно, то полностью выходят из-под контроля. Порочное в этом случае становится еще более порочным.

Я заметил на камине ручной динамометр. Я дал его отцу Серафиму.

– Попробуйте сжать, – попросил я.