Привал

В оптическом прицеле снайперской винтовки металась Вовкина стриженая шея, торчащая из широкого воротника не по росту, узкая спина в парусящей гимнастерке, лошадиный круп. Выстрелить мешало все – кустарник, лошадь, скачущая не по прямой, а шарахающаяся из стороны в сторону, огибающая воронки, канавы, перескакивающая через бывшие окопы, – но Герберт Квидде не терял надежды на хороший выстрел.

Когда-то во Франции, когда отношения с Отто фон Мальдером только еще начинались, Отто – пусть земля ему будет пухом – водил его в кавалерийский манеж и тир чуть ли не ежедневно. Вот и сейчас это нужно сделать спокойно, без рывков, как по мишени «бегущий олень». Квидде осторожно нажал на спусковой крючок и выстрелил.

Вовке почудилось, что в спину его вошла раскаленная игла. Он попытался вдохнуть, но ему словно зажали рот. От неожиданности он выпрямился и, теряя сознание, стал заваливаться назад, на круп лошади. Лиза услышала, как Вовка дернулся и всхлипнул за ее спиной. Руки его вдруг ослабли. Она обернулась на миг, увидела его потрясенные, испуганные глаза, широко открытый рот, судорожно пытающийся вдохнуть воздух, и все поняла. Она перехватила Вовкину руку, закинула себе за плечо и притянула его к себе.

... Начало прорыва было ознаменовано фантастической удачей. Произошло то, о чем можно было только мечтать: бронетранспортер попросту сам пришел к Герберту Квидде! С этой техникой теперь им сам черт не брат!..

Он уже стоял в бронированном кузове работающего советского транспортера, с удовольствием отмечая, что в руки ему попал самый большой открытый тип – на полтора десятка человек. Два пулемета с полным боекомплектом и система управления почти идентична системам таких же машин, состоящих на вооружении вермахта.

Квидде усадил молодого лейтенанта рядом с собой за пулемет и сам сел за управление машиной. Еще тринадцать офицеров поместились сзади, защищенные броней. Остальные рассыпались редкой цепью.

– Вперед!.. – скомандовал Квидде и тронул тяжелую машину малым ходом, чтобы дать возможность остальным не отстать от нее. Потом он увеличит ход, обязательно увеличит, но пока он не прорвется сквозь русских и поляков, он будет вести машину так, чтобы цепь не отстала!

– Внимательней, малыш! – крикнул он сквозь шум двигателя молоденькому лейтенанту, стоявшему у пулемета. – Не расходуй напрасно патроны! Стрелять будешь только по моей команде. И пока я с тобой – не трусь!

– Пока вы со мной – я не струшу! – прокричал ему лейтенант.

– Катерина! Катерина!..

Лиза осадила лошадь у самой палатки. Все вскочили на ноги. Несколько рук подхватили падающего с лошади Вовку.

– Гитлер!.. Швабы!!! Здесь швабы!.. Вова... Кошечка...

Васильева выскочила из палатки.

– Катерина!.. – кричала Лиза. – Вовка юж не жие!.. Юж змарл?!

Молотобоец стащил ее с лошади, но она вырвалась от него, бросилась к Вовке.

– Зина! – крикнула Васильева. – На стол его!

Майкл Форбс и Степан Невинный бережно подняли Вовку и бегом понесли его в перевязочную палатку.

Польский подпоручик скомкал карты в кулак, отбросил их в сторону и зычно скомандовал:

– В ружье! Занять оборону!

На дальнем конце поля из молодого перелеска, окружавшего небольшую возвышенность, со стороны речки показался неторопливо ползущий бронетранспортер.

Джефф Келли посчитал, что это возвращается с речки механик-водитель, и заорал что было силы в его луженой глотке:

– Идиот! Куда ты прешься?! Там же засеяно!..

Но из транспортера вдруг полоснула пулеметная очередь и сразу же скосила несколько человек. Рядом с Джеффри захлебнулся кровью русский солдат. Джефф подхватил его, опустил на землю, схватил его автомат и побежал к мешкам с зерном...

Вовка был еще в сознании. Он лежал лицом вниз, на животе. Гимнастерка и рубаха его были разрезаны, худенькая спина обнажена. Место под лопаткой, куда вошла пуля, почти не кровило и было всего лишь с копеечную монетку величиной.

В углу палатки на коленях стояла Лиза и читала молитву.

– Мамочка... – в забытьи всхлипывал Вовка Кошечкин, и по его посеревшему лицу катились крупные слезы. – Больно, мама... Меня убили? Меня убили, да?..

– Нет, Вовик, нет!.. – бормотала Зинка.

– Потерпи, миленький... Потерпи, сыночек мой... – уговаривала его Васильева.

Они перебинтовывали его, пропускали под ним бинты, всаживали в Вовку один укол за другим – то в вену, то внутримышечно.

В углу рта Вовки показалась сукровица.

– Зинка! Голову! Подними ему голову... Он сейчас захлебнется!..

Но тут из бронетранспортера выплеснулась еще одна смертоносная пулеметная очередь. В палатке вдребезги разлетелся аптечный шкафчик.

– Огонь!!! – закричал польский подпоручик, который так замечательно блефовал в покере.

Оглушительно рассыпались русские и польские автоматы, застучали одиночными выстрелами карабины. В одной цепи, заняв оборону, лежали вместе с поляками и русскими союзники.

– Да подними ты ему голову, черт бы тебя побрал! – в гневе закричала Васильева. – Не видишь, что ли?!

Но Зинка молчала. Она держалась за перевязочный стол, и по ее халату на груди расползалось большое кровавое пятно с розовыми краями. Она еше попыталась выпрямиться, перехватить край стола поудобнее и упала навзничь с открытыми мертвыми глазами.

Снова полоснула пулеметная очередь из бронетранспортера.

– Зина! – закричала Васильева и закрыла Вовку своим телом.

– Как больно... – прошептал Вовка и умер.

Бронетранспортер шел к палаткам медсанбата. Он прикрывал остатки своей группы и был почти неуязвим. «Хорошо идем...» – подумал Квидде и подмигнул молодому лейтенанту за пулеметом. Тот криво улыбнулся ему. Он все-таки слишком нервничал, этот мальчик...

Луиджи Кристальди спрятался за санитарный «газик», открыл крышку горловины бензобака и стал поспешно опускать туда и вынимать оттуда большую грязную тряпку. Когда тряпка пропиталась бензином, он оставил один ее конец в баке, а другой поджег зажигалкой. «Газик» вспыхнул.

Луиджи сел за руль, завел двигатель и подумал о том, что с диафрагмой бензонасоса он все-таки был прав. Черта с два завелся бы двигатель так хорошо с той диафрагмой! Это просто Бог надоумил его проверить бензонасос!..

«Газик» поехал прямо по пахоте наперерез бронетранспортеру. Когда Луиджи включил третью, прямую передачу, он вытянул рычажок постоянного газа. Он подумал, что его могут сейчас, наверное, даже убить, тогда нога соскользнет с педали акселератора и «газик» остановится. А для того чтобы автомобиль не остановился без шофера, и существует вот такой рычажок! Главное – не выпустить руль из рук до последнего момента...

Полыхающий «газик» мчался по полю, и его фургон с красными крестами по бортам нещадно бросало в разные стороны на пахотной земле.

– Луиджи! – закричал Рене Жоли. – Луиджи!..

Джефф Келли тоже понял, что задумал этот проклятый итальяшка, этот вонючий макаронник, этот...

– Прости меня, Луиджи! Прости меня, друг!.. Прости... – кричал Джефф вслед горящему фургону и короткими очередями бил по серым в сумерках фигурам немцев. – Луиджи, прости меня!..

Немцы расстреливали «газик» в упор, а тот продолжал неотвратимо мчаться на них. Уже была изрешечена вся кабина «санитарки», выбито ветровое стекло. По лицу Луиджи Кристальди текла кровь, глаза были полузакрыты. Только красный туман и огонь, и сквозь туман – только один бронетранспортер. Ничего больше. Только бронетранспортер! Луиджи показалось, что он ранен. Странно... Совершенно не больно... Он так всегда боялся фронта. Так ясно представлял, что его убьют... Так жалел себя!..

Ему показалось, – что он засыпает. Он с трудом открыл глаза, на мгновение красный туман рассеялся, и он увидел, как на него стремительно надвигается могучий бронетранспортер. Как на треке туринского «ФИАТ Мирафиори», Луиджи до упора нажал педаль подачи смеси и до отказа помог акселератору ручным рычажком.

Впервые Герберту Квидде изменили нервы. Он попытался увернуться от мчащегося на него столба огня и дыма, но этот движущийся пожар устремился за ним, опережая его в скорости и маневренности. «Неужели все?! – промелькнуло в последнюю секунду в голове Квидде. – Я не хочу!.. Не хочу... Не...»