– Через пару суток дошлепаем до Англии, в Абердине пришвартуемся и посмотрим. Там в порту кошек – видимо-невидимо. Выпустим Мартына на причал и проверим – такое ли сильное излучение у нашего главного компьютера?.. – сказал Мастер.
«А не пошли бы вы со своим излучением подальше? Береженого Бог бережет», – подумал я и немедленно перепрыгнул с компьютера на какую-то ровную плоскость, рядом с которой был расположен большой наклонный пульт управления со множеством разноцветных рычажков и кнопок.
– Очень самостоятельный котяра! – восхитился второй помощник. – Словно понял, чем рискует…
– А вдруг действительно понял? – улыбнулся Мастер.
– Кэп! А в лох-несское чудовище вы не верите?
– Верю.
– А в летающие тарелки?..
– Тоже. Следи за курсом внимательней.
– Есть следить за курсом! А если вы его в Абердине на причал выпустите, а он возьмет и убежит? Что тогда?
– Не убежит, – твердо сказал Мастер. – Ему в Нью-Йорк нужно.
– Ну вы даете, Алексей Иванович!..
Теперь захода в Абердин, почти на самый север Великобритании, все ждали с нездоровым нетерпением.
По словам Мастера и из болтовни на капитанском мостике я понял, что в Абердине «Академик Абрам Ф. Иоффе» должен был оставить англичанам около двадцати контейнеров, а у англичан забрать какой-то груз для канадского порта Сент-Джонс в районе острова Ньюфаундленд.
У себя в каюте, когда мы оставались только вдвоем, Мастер мне даже по карте пытался показать, – как и куда мы плывем и в какие порты будем заходить.
Правда, от Абердина до Сент-Джонса через Атлантику нужно было еще чухать чуть ли не неделю, зато от Ньюфаундленда до Нью-Йорка – вообще пара пустых!.. Двое с половиной суток, и мы, как говорится, тама! И…
– Здравствуй, Шурочка! Здравствуй, дорогой мой Плоткин, новоиспеченный Американец! Как же я по тебе соскучился!.. Сколько же мне нужно тебе рассказать, Шурик.
Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!
В Абердине же, помимо сдачи одного груза и приемки другого, Мастер и его помощники собирались еще проверить меня на английских кошках. Так ли влияет излучение главного компьютера на сексуальную мощь живого организма?
Не скрою, я слегка нервничал.
Несмотря на то что на этом «Академике Абраме…» я уже успел и отдохнуть, и отожраться в спокойной и доброжелательной обстановке, несмотря на то что ощущение «последней финишной прямой» наполняло мою душу миром и благостью, ночной рассказ молоденького Штурмана о страшноватом треугольнике – он, его жена и микроволновая печь – заставлял меня беспокоиться за собственные возможности в сфере Большого Секса.
Хотя если бы я логически сопоставил все двадцать четыре года, которые плавает мой Мастер и каждый день общается то с радаром, то с главным компьютером, то еще с каким-нибудь излучателем, с тем, как чуть ли не каждую ночь, а порой и пару раз в день буфетчица Люся захлебывается в тоненьких взвизгах в капитанской постели – я на все эти излучатели должен был бы, извините за выражение, хвост положить! И не нервничать… Тем более что трахаться хотелось – ну просто ужасно!
Поэтому, когда до Абердина оставалось всего несколько часов хода и я лежал в низком кожаном кресле капитанского кабинета, а из-за закрытой двери спальни доносились тоненькое взвизгивание Люси и половой рык Мастера, мне показалось, что по Северному морю мы тащимся невероятно медленно. И тогда я подумал, что неплохо было бы хоть немного увеличить скорость и пораньше подойти к Абердину. Где, как утверждал Мастер, кошек – видимо-невидимо!
Клянусь, я только ПОДУМАЛ!
Как вдруг-услышал, что машина нашего «…Ф. Иоффе» заработала мощнее и громче, а поглядев в иллюминатор, увидел, что мы стали двигаться намного быстрее.
В ту же секунду резко оборвался ритмичный скрип капитанской кровати, испуганно затихла Люся и я почти увидел сквозь стену, как Мастер своей мускулистой мохнатой лапой схватил трубку телефона внутренней связи и рявкнул жутковатым голосом:
– В чем дело?! Почему ход увеличили? Старшего механика на связь! Дед!.. Что за самодеятельность?! Ты про расход топлива думаешь? Про расчетное время прихода в порт помнишь?! Кто ПРИКАЗАЛ? Я ПРИКАЗАЛ??? То есть как это – ТЫ ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО Я ПРИКАЗАЛ УВЕЛИЧИТЬ ХОД?! Ты в своем уме?!
Я понимал, понимал, что в чем-то я тут виноват… Неужели только в том, что ИЗЛИШНЕ СИЛЬНО захотел как можно быстрее трахнуть неведомую мне английскую кошку? Боже мой, я что-то явно нарушил! А может быть, ОТКРЫЛ?! Может быть, я в себе самом что-то такое ОТКРЫЛ, что поставит меня в один ряд с такими светилами науки, как Ричард Шелдрейс, как Конрад Лоренц!..
А Мастер уже натягивал свой тренировочный костюм, напяливал кроссовки, чтобы немедленно взлететь, на мостик и всыпать вахтенному штурману, а потом вниз – в машинное отделение, поглядеть на старшего механика, который не СЛЫШИТ приказы капитана, а ЧУВСТВУЕТ ИХ!.. И это все устроил я.
Разъяренный Мастер распахнул дверь спальни и натолкнулся в моем лице на четкую картину «Осознание своей вины Котом», так прекрасно описанную Конрадом Лоренцом в его замечательной книге «Человек находит друга», – уши прижаты к затылку, хвост непроизвольно прячется между задними лапами Кота, сознающего свою вину…
Только глянув на меня, Мастер замер на месте, словно наткнулся на стену. Несколько секунд, которые он смотрел, не мигая, в мои глаза, показались мне вечностью. Сейчас я должен признать, что это были, не самые приятные секунды в моей жизни.
Все-таки КОТ есть КОТ! Теперь-то я свято убежден, что в своей прошлой жизни Мастер был абсолютным КОТОМ!..
Он намного раньше меня сообразил, ЧТО произошло, прикрыл дверь спальни, чтобы не делать Люсю свидетельницей нашей первой размолвки, и негромко спросил меня:
– Твоих лап дело?
Я отвел глаза в сторону и промолчал.
– Мартын! Я тебя как Кота спрашиваю – твоих лап дело?
– Я только ПОДУМАЛ, что неплохо бы… – замямлил я.
Но Мастер меня оборвал решительно и жестко:
– Так вот, заруби у себя на носу: в море, на этом судне, прежде, чем ПОДУМАТЬ, ты должен спросить у меня разрешения. Понял?
– Есть – спросить у вас разрешения, – ответил я ему так, как ему отвечали на судне все.
Ну что мне сказать об английских портовых Кошках?
Кошки как Кошки. Ничего особенного. Как говорил Шура – не фонтан… Прямо скажем – не наши Кошки.
Это я не в упрек, а ради четкого разграничения национальных особенностей. Не более того.
Наши российские Кошки к половому акту относятся взволнованно и трепетно – как к восхождению на Голгофу. Как к некоему акту самопожертвования.
А в глазах трахающего их Кота они больше всего на свете боятся потерять уважение, которого они, по их мнению, несомненно заслуживают. Вопрос «А ты меня потом уважать будешь?» я в своей жизни слышал чуть ли не от каждой русской Кошки.
Шура был убежден, что такое преувеличенное отношение к собственной Личности возникло в Кошках под влиянием очень давнего и достаточно сомнительного утверждения, что «Отныне любая кухарка сможет управлять государством!..».
Естественно, я не имею в виду разных Кошек-потаскух, которых у нас развелось за последнее время немерено!
Не похожи английские Кошки и на немецких – сытых, равнодушных, туповатых исполнительниц природного Кошачьего долга, относящихся к трахательному процессу как к обременительной обязанности вроде уплаты налогов.
Платить – не хочется, а не платить – опасно. Какое уж тут удовольствие?..
Боюсь судить обо всех французских Кошках по той аристократической поблядушке в бантиках, которую я поимел в кустах на бензозаправочной станции при германском автобане А-7 Гамбург – Мюнхен. Ибо если все французские Кошки хотя бы слегка похожи на эту избалованную и распущенную тварь, то мне остается только пожалеть Францию – страну мечты Моего Шуры Плоткина.
Длинношерстную Персиянку – личную Кошку губернатора острова Борнео, которая, честно признаться, трахнула меня сама в петербургском Кошачье-Собачьем отеле господина Пилипенко, я просто не помню. Помню только, что от усталости и какой-то докторской успокоительной таблетки я был крайне половонекачественен и дико хотел спать! Так что тут степени сравнения у меня – никакой.