Приключение длиною в жизнь

Эсминец «Адриас» (фото от Метона Азариса) 23 октября 1943 г.

Уинстон Черчилль сказал про эту битву: «Это ещё не конец. Это даже не начало конца. Но, вероятно, это конец начала».

Еще мне вспоминается, что, когда было наступление фашистов на Александрию, итальянские женщины готовились в городе к встрече освободителей-итальянцев. Пекли панеттоне, сушили спагетти, готовили в огромных кастрюлях. Мы из города уехали в Каир, но нам потом об этом рассказывали соседи. Итальянцы же были заодно с немцами! Но не вышло, не поели спагетти.

Быт на фоне войны

Настало время рассказать, образно выражаясь, какие спагетти и с кем ели мы. Если турецкий круг общения я помню довольно смутно, то уж о египетской жизни мне есть, что рассказать. Много очень светлых воспоминаний связано с моими друзьями и знакомыми по Египту. Прежде всего это были, конечно, такие же, как мы, эмигранты из России, бежавшие от революции.

На фоне военных действий и печальных событий жизнь все равно шла своим чередом. Дети росли, взрослые занимались делами. В Каире меня записали в «Русские скауты», была такая организация. В нашем отряде было около 15 скаутов. Мы обычно собирались. Наши сборы начинались с совместной молитвы и пении гимна Российской Империи «Боже, Царя храни!». Один или два раза в год мы вместе участвовали в городском параде, под национальным флагом, после чего устраивалось общее собрание, на котором нас угощали соком сахарного тростника или лимонадом. Кроме того, мы устраивали походы в пустыню с ночевкой.

Эту организацию основал двадцатилетний сын знаменитого русского врача Белинна, который лечил египетского короля Фарука I. Доктор Белинн был хорошим специалистом, король очень ему доверял, да и вообще король Фарук любил русских и многим дал египетское гражданство. Например, отоларингологом у короля Фарука работал доктор Волкенштейн, тоже приехавший из России. Этот доктор удалил мне миндалины, чем навсегда избавил от мучительных ангин, которыми я страдал в детстве.

К слову о гражданстве. Большинство беженцев вокруг нас в Египте были обладателями «нансеновских» паспортов[11 - Нансеновский паспорт – международный документ, который удостоверял личность держателя, и впервые начал выдаваться Лигой Наций для беженцев без гражданства, был разработан в 1922 г. Вначале он выдавался россиянам, а впоследствии и другим беженцам, которые не могли получить обычный паспорт.], то есть apatride[12 - Лицо без гражданства (франц.)]. Между тем, мой папа получил гражданство еще в 1924 году, и снова «по знакомству». Среди папиных гостей в отеле был премьер-министр Египта, Мухаммед Тауфик Назим-паша. И папа просто попросил его об одолжении, сказал, что хочет получить египетское подданство. Уж не знаю, чем папа сумел завоевать симпатии премьер-министра, но через два месяца у него был египетский паспорт. Это подданство нам потом в жизни не раз очень помогало, собственно, оно и было нашим единственным подданством, и у меня оно есть до сих пор.

Мы пережили войну без лишений, потому что папа ни на минуту не оставлял свое дело. Даже уехав в Каир, он продолжал заниматься коммерцией, часто ездил в Александрию, где тогда в основном была сосредоточена табачная промышленность. Более того, в войну его бизнес только укрепился. У папы уже установились хорошие контакты с заводами, а на рынке был дефицит табака. Тогда ведь все курили, да и вдобавок война, а значит – армия, ее нужды и потребности обслуживаются в первую очередь. Военных обязательно надо было снабжать сигаретами, табаком для трубки (многие англичане курили трубку).

Так что всем фабрикам нужно было сырье, и это сырье папе поставлял дядя Костя из Турции.

Но чтобы торговать табаком, нужно было иметь особое разрешение властей, и добыть его было очень непросто. И здесь папе снова помогли связи, в восточном мире именно они всё решают. У него был друг-египтянин, работавший в министерстве торговли секретарем министра. Он и помог, за взятку конечно, получить это permis (разрешение). Так папа стал одним из немногих уполномоченных торговцев. Табак шел ему в Каир и поездами, и, больше всего, теплоходами. Так что папино дело на военных поставках расцвело и заложило прочную основу нашего будущего состояния.

В это же самое время Турция, где жил дядя Костя, ввиду тяжелого финансового положения ввела varlik vergisi[13 - Налог на богатство (тур.)], налог на имущество богачей. Это была одноразовая акция, совершенно неожиданная и несправедливая, как по башке всех стукнули! Сумма налога была огромна. К тем, кто не заплатил, применялись конфискация, тюремное заключение – действовали, как большевики. Дядя был очень богат, и ему насчитали налога 100 000 английских фунтов, огромную сумму. Средства у дяди были в основном в товаре, в оборудовании – то есть, в деле. Свободных денег в таком количестве не было, но в этот момент семейное дело выручил папа. Он обратился к знакомому директору банка Bank de Commerce d'Egypte, и банк нам дал кредит, без гарантий, под собственную ответственность, который мы отослали в Турцию.

А потом уже мы погасили долг перед банком, и дядя смог рассчитаться с папой.

Около тысячи семей в Турции не смогли расплатиться с налоговой службой, их преследовали по суду, арестовывали, и многих отправили в буквальном смысле на рудники Зонгульдака. Главная же интрига заключалась в том, что все эти коммерсанты и промышленники не были мусульманами. Это были греки, армяне, евреи и русские, владевшие большим торговым капиталом. Власти, как обычно, сказали, что это якобы был налог во имя справедливости, чтобы бедным жилось лучше, а богатые поделились. Однако это была ложь, потому что были разорены работавшие предприятия.

Но вернемся в военный Египет. Как бы хорошо ни шли папины дела, трудности с продовольствием были у всех, тут ничего не поделаешь. Нам выдавали карточки, по которым полагался литр масла в месяц, по килограмму риса и макарон на человека и кажется, что-то еще.

К счастью, у папы был знакомый офицер английской армии, который помогал нам «доставать» английский хлеб. Такой квадратный хлеб для тостов, он у нас был каждый день на столе, и я его с тех пор терпеть не могу. Настоящий белый хлеб можно было купить на черном рынке, а так, в основном, у всех был кукурузный. Это сейчас он продается как некий особенный, необычный хлеб, а во время войны мы считали его ненастоящим, плохим. В общем, я с тех времен белый хлеб не люблю и всю жизнь ем какой-нибудь серый или черный. Хотя иногда и кукурузный покупаю.

Еще много продуктов поставлялось из Австралии, они ведь были членами Британского Содружества наций и снабжали англичан. Помню масло – соленое, чтобы не портилось, пока плывет по морю и распределяется в нашем жарком климате, были сыр и варенье. Вот с овощами в Египте проблем не было: своя плодородная земля, помидоров, например, собирали по два-три урожая в год.

В городе Александра Великого

В Александрию мы смогли вернуться только в 1943-м, снова искали жилье. Папа нашел виллу – небольшую, но нам троим хватало. Кажется, пять-шесть комнат, и садик. Помню, что всегда было много цветов, и у нас росло даже дерево папайя (что в Египте редкость). Вилла и на этот раз принадлежала армянам. В Александрии жила большая армянская диаспора, наш домовладелец был врачом, служил когда-то в Оттоманской империи, но к тому времени уже вышел на пенсию. На полученные от армии деньги он и построил дом. Эта вилла стала нашим последним александрийским адресом: я прожил там до студенческих лет и отъезда в университет в 1950 году, а родители – до 1958 года.

После возвращения в 1943-м году мне нужно было доучиться один учебный год, чтобы получить certificat d'еtudes primaires[14 - Аттестат об окончании начальной школы (франц.)], и я опять попал к «„братьям"» ордена Saint Jean-Baptiste de La Salle[15 - Жан-Батист де ла Салль, французский священник и педагог, католический святой.].

Удивительный случай произошел с нами довольно скоро по возвращении. До сих пор у меня закрадываются порой сомнения, правильно ли мы поступили. Как я уже сказал, в 1943 году немцев в Африке разгромили, многих взяли в плен. В один прекрасный летний день я обнаружил в нашем саду под кустом спрятавшегося немецкого пленного, сбежавшего от группы сопровождения. И вот сидит он в кустах, что делать? Мы, конечно, были против немцев, нечего даже и обсуждать. Но в этом случае папа сказал, что надо помочь человеку. Он так великодушно поступил, будучи убежденным антинацистом, и меня это до сих пор удивляет. Это же твой враг, который убивал твоих единоверцев, соотечественников, который так много горя принес в Россию. Тем не менее, папа поступил именно так. Наверное, когда ты лицом к лицу пусть даже со своим врагом, остается только один выбор: ты либо отнимаешь чужую жизнь, либо даруешь ее. И папа совершил гуманный поступок. Ведь и его самого в свое время неоднократно спасали чужие люди!

Владимир Козловский на благотворительном балу, Александрия, 1948 г.

Владимир Козловский с родителями, улица Фуад, Александрия, 1947–1948 г.

Владимир Козловский в Александрии 1947 г.

Так что немца мы не выдали, покормили, оставили переночевать. Но потом дали ему какие-то папины вещи, чтобы переодеться, и попросили уйти. Сказали: идите, наверное, сдаваться, так будет вам самому лучше и безопаснее. Англичане хорошо обращались с пленными, папа это знал. Пробыв у нас сутки, этот немец – кажется, его звали Хорст – покинул наш дом, и его дальнейшая судьба мне неизвестна. Может быть, он пошел и сдался, а может, продолжил скрываться.

Должно быть, этот папин урок запал мне в сердце. Много лет спустя, я снова помог еще одному дезертиру, на этот раз французу (который скрывался в нашем пансионе в Женеве) вернуться к семье на родину. Просто перевез его через границу (а тогда, после войны, на границах между европейскими странами был строгий контроль) в багажнике своей машины, не думая о возможных для себя последствиях.

Еще одна интересная встреча военных лет, которую я потом не раз вспоминал, произошла на александрийском пляже. Мы с мамой туда нередко ходили, компанию нам составляла мамина приятельница-сербка по фамилии Савитч. Сербов тогда в Египте было немало. Однажды эта дама представила нам своего спутника по фамилии Попович, тоже серба. Мы встречались затем с этим господином в гостях у маминой знакомой, они с моим папой много беседовали на политические темы, про коммунизм и все время спорили. А через несколько лет я встретил в ООН югославского министра иностранных дел и узнал в нем нашего александрийского знакомого. Коча Попович – видный югославский деятель, соратник Тито, после войны руководил генеральным штабом Югославии и даже был вице-президентом страны в конце 1960-х. Вот вам и пляжное знакомство!

Как бы то ни было, но я могу сказать, что несмотря на то, что шла война, что жилось непросто, а порой и страшно, это были очень счастливые годы. Слава Богу, мы не нуждались, но и независимо от материальной стороны, мы жили очень насыщенной, полноценной жизнью, и вокруг нас были интересные люди.

В Александрии у нас в гостях часто бывали офицеры: представители союзнических войск, поляки, сербы, чехи. Помню, были у папы хорошие приятели – два сербских летчика. Они ухаживали за русскими девушками, сестрами Марковыми, Женей и Викой, с семьей которых мы дружили. А потом их самолет сбили немцы, и сербы погибли.

Кстати, о главе семейства Марковых, служившего полицейским в порту, некоторые русские александрийцы в своих воспоминаниях отзываются как о сочувствовавшем нацистам. Якобы он распространял фашистскую литературу. Хочу сказать, что это навет! Он оставил мемуары о своей службе в «полиции нравов», очень интересный рассказ[16 - Беляков В. В. На службе египетского короля. Из воспоминаний Анатолия Маркова. Восточный архив, №№ 1 (23), 2 (24), 2011.]. По моим воспоминаниям, к Маркову нередко обращались колонисты, именно в силу его работы полицейским. Он служил неким связующим звеном между русским миром и официальными египетскими органами и часто помогал своим. Деталей, конечно, я не знаю, но в нашей семье на этот счет было именно такое мнение. Нам, детям, Марков часто отдавал даром билеты в кино, которые, видимо, ему полагались по службе. Потом семья Марковых уехала в Америку.

Русский круг

Русская община в Египте на протяжении долгих лет сохраняла, как могла, свой русский мир и образ жизни. Мы все говорили по-русски, были православными, впитывали с младенчества русские традиции, читали русские книги, проводили концерты русской музыки и ели типичные блюда русской кухни. Помогало то, что большинство русских беженцев и на родине были незаурядными личностями, хорошо образованными, культурными людьми, достойными представителями своего отечества. Взрослые старались передать детям богатство родной культуры, любовь к России.

Вместе с папой я прочел в младшем школьном возрасте и Пушкина, и Лермонтова, и Гоголя, и прочих классиков. Все мои книжки папа заботливо переплетал. Мама тоже много читала, у меня хранятся ее книги, например, «Учебник русской истории для средней школы» профессора Платонова, «издание пятое с восемью картами». Издан Башмаковым в 1913 году. Я сам по нему потом учился, хороший учебник. Он стоит у меня на полке, и когда-нибудь, я надеюсь, в него еще заглянут мои внуки.

Родители вели интеллектуальную, культурную жизнь, не замыкались на быте. Мы выписывали парижскую «Русскую мысль, альманах «Рубеж». В нашем доме бывали все «светила» нашей колонии. Много говорили о «бывшей» жизни, ведь все тосковали по родине. И я вырос в этой атмосфере и всё впитал, поэтому и считаю, что я абсолютно русский, хоть и родился, и жил вдали от России.

Мои первые уроки русского языка я получил еще в Турции, моим преподаватель был Лев Петрович, который до эмиграции преподавал в Российской Академии Наук. В Египте папа по-прежнему следил за моим образованием и нанимал хороших частных учителей.

Это были достойнейшие люди, которые многократно упомянуты в мемуарах бывших «русских египтян» и книгах об их жизни. Например, русским языком со мной занималась Варвара Рерберг, дочь знаменитого генерала Рерберга, одного из самых видных деятелей русской общины. Она вышла замуж за инженера Демидова, представителя рода уральских заводчиков (они же князья Сан-Донато). Она была очень строга, но тогда так принято было обращаться с детьми. Мы все воспитывались довольно сурово.