Картель

– Ну да, кажется, к ней…

– Комплименты говорил?

– Ну, не то чтобы комплименты, но говорил со мной уважительно…

– Знакомиться не пытался?

– Как же без этого! – улыбнулась женщина и раскрыла рабочий журнал. – Вот, тридцать шестая квартира, четырнадцатое июля, Сорокин Тимофей Алексеевич.

– Тимофей Алексеевич? – удивленно посмотрел на нее Севастьян.

Не думал он, что ларчик откроется так просто. Этот Тимофей и в телефоне у Стояновой засветился, и фамилию свою консьержкам выдал. Или в этой простоте какой-то подвох заключен, или этому парю нечего скрывать от правосудия. Стоянова вроде не знала его фамилию, а тут пожалуйста.

– Он сам вам это сказал или вы в паспорт смотрели?

– Ну, как же без паспорта? У нас тут, конечно, не политбюро живет, но все равно люди серьезные.

– Место регистрации вы, конечно, не записываете?

– Прописку, что ли? Ну, на прописку мы смотрим. Москвичу, оно доверия больше. Но нет, адрес не записываем… Но прописка у него московская. Я тут крестиком отмечаю, если московская…

– Крестик поставили, но адрес не записали… Ладно, разберемся. Значит, он двенадцатого июля в первый раз появился?

– Ну да, тут записано. Раньше я его не видела…

Двенадцатого июля Мелихов был уже мертв, и Сорокин мог беспрепятственно гостить у него дома. Или даже устроиться на постоянное место жительства.

– Точно, раньше не видели?

– Не видела. Я бы такого запомнила… Он ведь и потом приходил. Пройдет, улыбнется…

– А Лариса Дмитриевна ничего вам про него не говорила? Ну, может, вчера его видела?

– Не знаю, не говорила… Да вы сходите к ней, я вам адрес дам, она сейчас дома должна быть. Тут недалеко.

Лариса Дмитриевна действительно была дома. И Сорокина она вспомнила. Оказалось, что этот парень появился вчера как раз в то время, когда Стоянова выводила из дома Василису. Завел с женщиной разговор, отвлек ее внимание, после чего поднялся в тридцать шестую квартиру, но вскоре вернулся. Оказалось, Ольги не было дома, о чем Сорокин и сообщил консьержке. А та даже не знала, что сказать, потому как прошляпила и Стоянову, и ее пленницу…

Севастьян позвонил Шепенкову, рассказал про Сорокина, поделился своими соображениями, после чего отправился в больницу к Василисе.

Не нравился ему Сорокин. Судя по всему, этот тип умел влезть без мыла в любую щель. Значит, он мог играючи проникнуть и в палату к Василисе, со всеми отсюда вытекающими…

Глава 9

За колючей проволокой человек весь на виду, а его душа как на рентгене. И днем он находится под прицелом людских глаз, и ночью. А взгляды у зэков проницательные, от них никакая мелочь не укроется. И лучше не притворяться, не изображать из себя чрезмерно крутого, а то ведь вычислят, в лучшем случае на смех поднимут, а в худшем – опустят.

С Федей Ляховым произошло худшее. Прибыл два года назад по этапу, еще на карантине начал народ строить, пальцы веером раскидывать. Там этот номер прокатил, а когда в отряд попал, ему быстро укорот дали. Сначала предупредили, а потом и опустили.

Два года назад Федя ходил гоголем – нос в облаках, грудь колесом, походка от колена, как у революционного морячка с крейсера «Аврора». А сейчас бегает как ошпаренный петух – голова вниз, глазки в сторону, кулачки прижаты к груди, задница вихляется… Свидание у него с женой было – за три дня он отдохнул, отъелся и сейчас в свою петушиную хату возвращается. А жизнь там нелегкая. Если это вообще жизнь…

Егор Мелихов шел в противоположном направлении. Пока что его вели, вроде как под конвоем. Но документы уже на руках, вещи собраны, и за ворота контрольно-пропускного пункта он выйдет сам, без всякого сопровождения…

Ему не в чем было себя упрекнуть. Понты он не колотил, крутого из себя не строил, но и сопли никогда не распускал. Из толпы старался не выделяться, в авторитеты не лез, но и в обиду себя не давал. Держал себя ровно, продуманно, правильно, а потому за четыре года не вляпался в историю, которая могла бы стоить ему условно-досрочного освобождения. А статья у него серьезная – убийство, шесть лет строгого режима. Могли бы дать и больше, если бы адвокату не удалось переквалифицировать умышленное убийство на превышение пределов необходимой обороны. Но ведь и четыре года, проведенные на строгом режиме, тоже немало. И они вычеркнуты из жизни.

Но ничего, все уже позади. Егору всего тридцать шесть лет, он еще полон сил и энергии и готов дальше продолжать свою работу. Потому и ждет его у ворот черный «икс-шестой» «БМВ». И Витя Коготь навстречу ему идет, объятия распахивает:

– Сколько лет, сколько зим! Здорово, братишка!

Когда-то у Вити весь рот был золотой, а сейчас передние зубы – чистый фарфор. Раньше он в спортивном костюме любил щеголять, а сейчас шелковая рубашка на нем, джинсы из дорогого бутика, туфли из крокодиловой кожи. Но золотая цепь на месте: без этого атрибута Витя спать не ложится. Часы золотые швейцарские на руке. И тачка у него пижонская. Ну, Витя без понтов – не Витя.

Зона строгого режима – это не пансионат, после которого человек должен цвести и пахнуть. Но и запускать себя здесь никому не позволено. Хочешь, чтобы тебя уважали, держи себя в рамках. Не опускайся сам, или это сделают другие… Егор держал себя в форме – качалка, баскетбол, все такое прочее. Даже за кожей лица следил, чтобы на свободе свежо выглядеть. Зэковский шарм там уже давно не в моде. И с одеждой у него сейчас полный порядок – в чем на этап заехал, в том и вышел. Был один умник, джинсовый костюм хотел у него «одолжить», неделю потом в больничке отвисал…

– Рад тебя видеть, Витя! – позволил приобнять себя Егор и похлопал старого друга по плечу.

– Ну что, с ветерком? – кивком головы Коготь показал на свой внедорожник.

– За руль можно?

– Э-э… Не вопрос!

Не очень-то хотел Витя уступать Егору свое место, но и возражать не стал. Все-таки они одной с ним весовой категории, Каргол одинаково их ценит. Во всяком случае четыре года назад так и было. Каргол – человек мудрый, у него все четко – чем выше в его глазах ценишься, тем больше имеешь.

У Егора тоже был «БМВ», только не «икс-шестой», а «икс-пятый». Продал он его. Через адвоката из Бутырки продал. Пятнадцать лет ему тогда светило, зачем, думал, машине без него пропадать? Шесть лет ему отмерили, но ведь и это срок. За это время джип и устареть мог, да и содержание в копеечку бы влетело. А сейчас он вернется домой и отправится в автосалон, может, такую тачку, как у Вити, возьмет. Если понравится…

А машина не могла не понравиться – мощная, четкая, послушная.

– Сколько зверей? – разогнав «БМВ», спросил Егор.

– Не понял.

– Мотор мощный, я бы такой не в лошадях мерил, а в зверях…

– А-а, теперь понятно! – расплылся в улыбке Коготь. – Пятьсот зверей! Гы, за двести тысяч убитых енотов!

– Хорошо, брат, живешь.

– Да не жалуюсь.

– А Паша как там живет, не жалуется? – без ехидства и совсем не весело спросил Егор.

– Ну, живет…

– Как там с Татьяной вышло?

– Да как, в поворот на скорости вошла, думала, если тачка крутая, то вынесет. Вынесла. Только не туда, куда надо, прямо на встречку, а там «КрАЗ». Говорят, даже не мучилась…

Егор вздохнул.

Когда-то Татьяна была его девушкой. Первая красавица, умница, жить бы с такой да радоваться, но Паша испортил всю малину. Закрутил с Татьяной, и она ушла к нему, вышла замуж, родила дочь. Все бы ничего, но Паша был его родным братом. Старшим братом.