– Ну и как? Что ответила колония?
– Жив и здоров. На месте.
– Это далеко?
– Да километров двести отсюда. В посёлке «Прибрежный»… Уж не хочешь ли скатать к нему?
– Угадал. Хочу. Поговорить надо. Я Ладыгиных повидал. Убеждён теперь: в лесопарке и в «Бирюзе» стрелял один и тот же человек – Эдик. Почему Пикулин умолчал о нём? Надо выяснить.
– Когда думаешь ехать?
– При первой возможности.
– Ну-ну… Может, за день и управишься. Желаю успеха!
Я положил трубку, задумался: «Почему смолчал Пикулин? Из чувства товарищества? Из страха перед Эдиком? Так ведь Пикулин – спортсмен. Боксёр!..
Да, да… Боксёр… А как личность? Что он за человек, кто скажет? Кто знает о нём лучше – его тренер, мастер? Надо бы встретиться с ними. В деле-то Пикулина о них – ни строчки:. Эх, Соловьёв, Соловьёв! Как же ты мог обойти их вниманием?»
Я взглянул на часы. Время уже позднее. Можно было двигаться к дому. А дома, после ужина, Лена постучала в мою дверь:
– Можно?
– Конечно, заходи!
Лена проскользнула в комнату, и я с удивлением заметил в её руках гитару.
– Вот, играй на здоровье.
Гитара на вид совсем новая. Даже струны не натянуты.
– Где взяла?
Лена отвела глаза и как-то чересчур беспечно ответила:
– У подруги выпросила. Всё равно валялась без дела. Так что владей и отводи душу.
Лена, Лена!.. Так вот почему вчера она так неожиданно умчалась в Москву. Это же она за гитарой ездила! Сердце моё переполнилось нежностью.
– Спасибо, Леночка, Спасибо за царский подарок. И как хорошо, что у тебя такая отзывчивая подруга. Передай ей, пожалуйста, что отныне и я буду её самым верным и преданным другом.
Лена вскинула брови, долго и молча смотрела на меня, стараясь понять, шучу я или говорю серьёзно. Наконец, истинный смысл моих слов дошёл до неё. Лицо Лены вспыхнуло от смущения, и она торопливо ответила:
– Хорошо, хорошо, передам… А ты сыграй мне что-нибудь.
– Прямо сейчас?
– Если не занят, конечно.
Я настроил гитару, тихонько потрогал струны. Начал негромко напевать:
Живёт моя отрада.
В высоком терему.
А в терем тот высокий.
Нет хода никому…
Гитара в руках подрагивала. Дрожал и мой голос, пощипывали подушечки пальцев… Я так давно не играл!
Поставив локоть на край стола, и подперев ладонью голову, Лена не столько слушала, сколько внимательно разглядывала меня, будто нашла во мне нечто такое, что ей доселе не было ведомо.
Я взял новые аккорды и, стараясь развеселить, шутливо принялся напевать новую песенку.
Лена заулыбалась.
– А ты, оказывается, ещё и артист. Вот не знала!
Я отложил гитару и, подражая Карлсону, продолжил дурачиться:
– О! Я самый лучший в мире артист! Самый талантливый!
Лена заливчато рассмеялась, но в этот момент в прихожей раздался звонок. Она сорвалась со стула и выбежала из комнаты. В открытую дверь мне было хорошо видно, как высокий молодой блондин с церемонной вежливостью протянул Елене огромный букет цветов, а Лена, улыбаясь, провела гостя в свою комнату. Через минуту возвратилась и сказала мне:
– Это Румянцев Славик. Поиграй без меня. Ладно?
Я пожал плечами: Славик так Славик. Знаю, что в одной школе с ней работает… Лена улыбнулась и тут же исчезала. Мне почему-то было неприятно слышать их весёлые голоса за стеной. А ведь опять так хорошо начинался вечер!..
6
…Как-то незаметно наступила пятница. Думал, она что-нибудь прояснит в отношении «Бирюзы», но… И мне ничего не оставалось делать, как выправить командировочное удостоверение и в субботу ехать в исправительно-трудовую колонию к Пикулину. Решил предварительно встретиться с его бывшим тренером Скляром и мастером слесарного участка завода «Метиз» Хлебниковым.
Вечером сначала созвонился с тренером. Но тот категорически отказался встретиться и поговорить о Пикулине. Мол, не нянька ему, своих забот хватает. Скоро снова начнутся Республиканские соревнования. И ему, уважаемому тренеру, могут «заслуженного» присвоить. И он знать ничего не хочет об этом бандите.
Нет, подумал я, не присвоят ему звание! Кто-нибудь ещё да увидит, что он за человек. И навряд ли его подопечные добьются на этих соревнованиях каких-либо успехов: школа не та! Не та школа!
«Эх, была, не была, – решил я. – Махну-ка без предупреждения к мастеру. Чего тянуть? Пусть уж и с ним прояснится сегодня».
И вскоре уже оказался в уютной двухкомнатной квартире Хлебниковых. Хозяин – подвижный, хотя и немолодой, – встретил меня без какой-либо тревоги и смущения. Радушно проводил в большую комнату и наказал жене – симпатичной улыбчивой блондинке – «быстренько сообразить что-нибудь на стол». Вскоре перед нами вился из красивых чашек душистый парок крепко заваренного чая, и беседа сама собой становилась всё более непринуждённой и доверительной.
– Да, золотые у Игоря руки! Цены им нет! – горячо воскликнул Хлебников. Он даже отодвинул недопитую чашку. – Бывало, что ни поручишь: штамп, какой сделать или приспособление… ещё и чертежей нет порой, одна задумка – в момент справится. Посидит, покумекает, что-то прикинет, что-то примерит… Глядишь – готово уже!
– Значит, неплохой был парень. Как же тогда всё так с ним получилось? – спросил я.
Хлебников вздохнул, расстегнул на волосатой груди рубашку, откинулся на спинку стула.
– Что уж скрывать – упустили мы его. Парень работал что надо. А коль с заданием справлялся, не подводил, а порой и выручал коллектив, то особой тревоги за него не испытывали.
Хлебников налил нам ещё по чашке чая и продолжал вспоминать.