Вспомни, Облако!

Оглянулись воздухоплаватели назад – Дувра уже не видно в тумане. Посмотрели вперед – еще только вырисовывается частокол крыш французского города Кале. Прошли, значит, всего полпути. А шар все склонялся к воде.

– Джеффри, бросайте весь балласт! – кричит Бланшар.

– Нет больше балласта!

– Бросайте книги, якорь, все, что только есть лишнего

Сбросили… Увы, этого хватило ненадолго. Как железо к магниту, шар опять потянулся к морю. Нужны были новые жертвы.

Подзорная труба, приборы, провизия, крыльчатые весла с рулем – все выброшено за борт. Шар поднялся, но ненадолго. Его опять повлекло к воде.

– Джеффри! Делать нечего, надо раздеваться!

Верхнее платье, сапоги тоже быстро поглотило море.

Вода уже близко, и воздухоплаватели надевают пробковые костюмы.

– Джеффри, что можно выбросить еще? Скорее!

– Кажется, больше нечего… Я не знаю! Впрочем, есть: я могу выброситься сам. Тогда вы перелетите наверное.

– Не говорите вздор… Я знаю что! Лезьте быстро вверх по веревочной лестнице… Мы отрежем корзину…

Но к такому трюку Бланшару вторично в своей жизни возвращаться не пришлось. С берегов Англии подул теплый ветерок, и аэростат пошел мало-помалу вверх. Холод, встретивший воздухоплавателей над серединой канала, значительно уменьшился, а солнце подогрело газ. Аэростат весело понесся к берегу.

Пролетая низко над дубовой рощей в окрестностях города Кале, аэронавты ухватились за многолетнее высокое дерево и, открыв клапан, выпустили газ. Путешествие закончилось.

Через полчаса после посадки прибыла помощь. Полуголых путешественников одели и с почестями повезли в город.

Из этого перелета французы сделали национальное торжество. Памятник с надлежащей надписью увековечил место спуска. Заслуженнный аэростат, купленный за баснословную цену у Бланшара, повесили в соборной церкви города Кале, где ему воздавались такие же почести, как в свое время каравелле Христофора Колумба, на которой он «открывал» Америку.

Перелёт Бланшара и Джефферсона через Ла-Манш

Получив пожизненную пенсию, Бланшар удостоился приема в королевском дворце. А парижская печать, прославляя героя, шуточно присвоила ему имя Дон-Кихота Ламанчского.

Получая немалые суммы денег за демонстрационные полеты, Жан Пьер Бланшар мог бы прожить остаток дней своих спокойно и безбедно, но он предпочел до конца быть «воздушным бродягой», питая неодолимую страсть к летанию, полному опасностям. Только пошатнувшееся здоровье закрыло ему путь в небо. Умер он в Америке пятидесятилетним. Его славу приняла на свои хрупкие плечи жена Мария Бланшар – самая бесстрашная воздухоплавательница мира, совершившая шестьдесят семь аэростатических подъемов[9 - Воздухоплавание и авиация в России. М., 1956г.].

Пилатр де Розье… Жан Пьер Бланшар… был и третий француз, третий мушкетер неба, бесстрашный парашютист и воздухоплаватель, проложивший пилотируемым аэростатам дорогу в Россию, – Жак Гарнерен.

…Лунная ночь над фортом-тюрьмой Буд около Будапешта. В камере-одиночке – инспектор Северной французской армии, боровшейся против англичан, активный революционер Жак Гарнерен.

Гарнерену грозит расправа. Но он не желает ждать рокового часа. Из простыней и свитых веревок мастерит парашютное приспособление, чтобы этой ночью во время прогулки броситься с высокой стены крепости под обрыв и бежать.

Парашют Жана Гарнерена

Увлекшись работой, Гарнерен не замечает блестящего зрачка стражника в открывшемся дверном глазке камеры. Стражник наблюдает и ждет. И когда Гарнерен обматывает «парашют» из простыней вокруг своего тела, чтобы скрыть его под одеждой, в камеру врывается стража…

Побег Гарнерена не осуществился, но мысль осталась. И когда выменянный на пленного австрийского офицера Гарнерен возвращается в Париж, он решает серьезно заняться воздухоплаванием с применением парашюта. Подобно Бланшару, сначала сбрасывал на «зонтиках» животных, а потом отважился прыгнуть и сам.

Это свершилось 22 октября 1797 года в парижском парке Монсо. В пять часов дня под взглядами многочисленной толпы нетерпеливых соотечественников воздушный шар поднялся в небо. Вместо обычной гондолы к обручу баллона был прикреплен тонким манильским канатом огромный свиток шелковой ткани, а под ним в маленькой корзине восседал Жак Гарнерен.

Шар поднимался споро. На высоте 600 метров аэронавт решительно взмахнул рукой и перерезал ножом канат. Облегченный баллон резво прыгнул вверх, Гернерен же камнем вниз под кипой шелка. Взрыв! Это в клочки разлетелся баллон от расширения газа в оболочке. Гарнерен стремительно падает. Земля уже близко. Толпа парижан взревела от ужаса… Но вот комок шелковой ткани расправляется, вздувается, постепенно превращаясь в. огромный зонт. С земли видно, как парашютист тщетно борется с раскачиванием и его относит в сторону, за холмы…

Через некоторое время Гарнерен появляется перед восторженной толпой на рыжем коне…

Умерла Екатерина II, отдал богу душу и царь Павел, повелевший запретить в России демонстрацию монгольфьеровых шаров, – и русское небо стало доступным для воздухоплавателей.

Сразу же на привлекательный запах русского золотишка потянулись авантюристы-баллономаны типа итальянца «профессора» Черни, неких Терци, Басси и других «балансеров, славнейших в своем искусстве». Они крутили на канатах сальто-мортале, пускали фейерверки, а заодно и аэростатические шары «для удивления», но сами подняться в воздух не могли.

Первым в России это сделал Жак Гарнерен со своей женой 20 июня 1803 года в Санкт-Петербурге. Полет благополучно завершился на окраине города в Малой Охте.

Ровно через три месяца состоялся полет Гарнерена в Москве. Московские полеты не обошлись без приключений.

Взлетев со своим помощником, Гарнерен через час опустился в селе Олсуфьево, где аэронавты переночевали. А утром Гарнерен решил лететь, один. Аэростат поднялся, пробил слой облаков и вышел к солнцу. Под его лучами оболочка аэростата нагрелась, и шар неудержимо поплыл вверх. Гарнерен очутился на такой высоте, что «почувствовал в себе дурноту… жужжание в ушах… а вскоре потекла [у него] из носа кровь… Стужа простиралась тогда до 4 градусов, но солнечный жар учинял ее сносною». Гарнерен славился волей и твердостью характера, к тому же имел опыт более чем тридцати пяти воздушных путешествий, и он справился с взбунтовавшимся шальером, заставил его снижаться. Шар летел над землей около семи часов, мог бы держаться в воздухе и дольше, но его обстрелял из ружья незадачливый охотник, дробью продырявил оболочку[10 - Вейгелин К. Очерки по истории летного дела. М., 1940г.].

Старые документы

Почти детективная история случилась в 1812 году, когда обуянный страстью к мировому господству Наполеон Бонапарт нацелил свои полчища на Русь.

В один из солнечных мартовских дней к Александру I прискакал из Германии измученный тяжелой дорогой гонец с чрезвычайно секретным пакетом. В письме были такие строки:

«…Сделано открытие столь великой важности, что оно необходимо должно иметь выгодные последствия для тех, которые первые оным воспользуются… от ящиков, наполненных порохом, которые, брошены, будучи сверху, могут разрывом своим, упав на твердые тела, опрокинуть целые эскадроны… Редкое благоразумие художника, глубокие сведения его в механике, ученые его расчисления и точность в работе его удостоверяют, кажется, в успехе…»

Царь читал длинное письмо, и с каждой строкой в нем крепла надежда, что русский посланник в Германии действительно сделал чудесную находку, что человек, о котором он пишет, бесценен, а его открытие послужит, верно, для истребления войска французского.

Задумался Александр I, как бы подольше удержать предстоящее дело в секрете, кому бы доверить попечение талантливого иноземного изобретателя? По всему, должен заниматься этим главнокомандующий в Москве граф Гудович, но неверна дворня его, домашний врач графа итальянец Сальватор – шпион французский. Продаст, каналья!.. Губернатор Обресков – вот преданный помощник.

Войска Наполеона перешли русскую границу и двигались вглубь страны. Дело иноземного изобретателя не требовало отлагательств. Александр I информирует графа Ростопчина, заменившего на посту столичного главнокомандующего Гудовича:

«…Теперь я перехожу к предмету, который вверяю вашей скромности, потому что в отношении к нему необходимо соблюдение безусловной тайны. Несколько времени тому назад ко мне обратился с изобретением очень искусный механик, которое может иметь весьма важные последствия. Во Франции делают всевозможные усилия, чтобы добиться открытия, которое, как кажется, удалось сделать этому человеку. Во всяком случае, следует сделать опыты, которые он предлагает. Дело стоит труда. Перед тем как отправить этого человека в Москву и желая, чтобы его работы проводились в полной тайне для всех, я не хотел передать это дело в руки фельдмаршала (Гудовича), опасаясь, чтобы доктор (Сальватор) не узнал об этом тотчас. Поэтому я поручил его губернатору Обрескову. Я пишу ему сегодня, что причина хранения тайны в отношении к генерал-губернатору прекращается с вашим назначением; я ему приказываю передать вам все бумаги, относящиеся к этому делу, которые у него находятся. Из них вы узнаете все подробности. Для того чтобы излишне не увеличивать числа лиц, причастных к этому делу, я решил, чтобы вы пользовались услугами Обрескова, который, уже знает обо всем, и тем дать ход делу. Я желаю, чтобы этот человек не являлся в ваш дом, но чтобы вы виделись с ним в месте, наименее привлекающем к себе внимание. Я рекомендую вам, чтобы вы проявили к нему некоторую заботу и сделали все зависящее от вас, чтобы облегчить возможность выполнить его дело, устраняя все препятствия. С фельдъегерем, который доставит вам это письмо, едут семь человек рабочих этого механика. Ему приказано не ввозить их в город до тех пор, пока вы не переговорили с Обресковым и не просмотрели всех бумаг, тогда вы ему укажите, куда он должен их доставить».

Граф Ростопчин немедленно стал выполнять императорскую волю. 14 мая под покровом ночи привезли в русскую столицу изобретателя, с целью конспирации дав ему иное имя – доктор Шмидт. В деревне Воронцово под Москвой, освободив от челяди постройки в усадьбе Е. Г. Репнина, оборудовали тайную мастерскую. В июле ее уже охраняли днем и ночью два офицера и полсотни солдат. К этому времени изобретатель получил из государственной казны семьдесят две тысячи рублей. Работа закипела…

Конечно же, таинственность происходящего вызвала у многих любопытство. Предполагали разное. Фабрикант Керияков, например, решив, что иностранец вырвал у военного ведомства выгодный заказ на пластыри для раненых, напрашивался к нему в компаньоны. Студент Шнейдер, впоследствии заслуженный профессор Петербургского университета, и купец-суконщик Данкварт, переодевшись и загримировавшись под рабочих, проникли на дачу к Репнину и пытались подсмотреть, что делает засекреченный иностранец. Ходили слухи, что в Воронцово действует «огневая фабрика», вырабатывают химическое «зелье», строят подводную лодку.

Архив сохранил переписку Александра I и Ростопчина. В них фамилия изобретателя обозначена буквой «Л», но пора уже раскрыть имя таинственного механика.

Если бы письма могли говорить, то беседу его величества и его сиятельства можно представить так:

Александра I: – Чем порадуете, граф?

Ростопчин: – Третьего дня провел вечер у Лепинха. Большая машина будет окончена к 15 августа. Я дал Леппнху артиллерийского офицера, которому будет поручено наполнить два ящика взрывчатым веществом…

Александра I: – Как только Леппих окончит свои приготовления, составьте ему экипаж для лодки из людей надежных и смышленых и отправьте нарочного с известием к генералу Кутузову… Я уже сообщил ему об этом предприятии.

Ростопчин: – Я полагаю, лучше взять для экипажа солдат с хорошим офицером. Они прежде, нежели отправиться к войскам, могут поупражняться и приобрести навык с крыльями. От генерала Кутузова я получил письмо.

Александра I: – Прочитайте.