Ровесник СССР: Всюду Вселенную я объехал
Тщетно высокопоставленный германист Валентин Фалин в «Правде» разъяснял необходимость этого пакта в тогдашней международной обстановке. Люди Саюдиса и других народных фронтов провоцировали народ на бунт против Москвы. В своих корыстных интересах московские межрегионалы использовали раскаленную ситуацию в Прибалтике для захвата власти. Горбачев маневрировал и вел странную игру в поддавки, которая в конечном счете закончилась выходом из состава СССР Литвы, Латвии и Эстонии. Мировой империализм впервые смог снять дивиденды с вложенных сотен миллионов долларов на подрывную работу радиостанций «Свобода» и «Голос Америки», а также на содержание прибалтийских правительств в эмиграции и проведение ежегодных антисоветских кампаний в защиту «порабощенных республик». Их список открывался Эстонией, Латвией и Литвой, далее следовали восточноевропейские соцстраны и Куба.
Игра в поддавки продолжалась. Социалистическое содружество сокращалось, как шагреневая кожа. Подобно мартовскому льду, от берега откалывались Польша, Чехословакия, Венгрия, ГДР, Болгария, Румыния. Возмутительно, что цепные псы перестройки радовались собачьей радостью, наблюдая за этим ужасным процессом. Горбачев не пошевелил и пальцем, чтобы остановить разрушительный ход событий. Особый злопыхательский экстаз у псов вызвали свержение и расправа с румынским лидером Чаушеску, с которым совсем недавно лобызался Горбачев.
Мне мечталось когда-нибудь на склоне лет проехать по местам былых сражений, возможно, встретить поляков, что помнят лихих летчиков из России. Мечталось посетить во Вроцлаве кладбище советских солдат и найти там могилу фронтового друга Кости Дунаевского, отдавшего жизнь за свободу польского народа. Увы, наши «демократы» науськивали своих идеологических соратников в Польше видеть в нас не воинов-освободителей, а ненавистных оккупантов. Прощай, Костя, навеки! Пусть земля тебе пухом будет.
На 25-летие Дня Победы всем фронтовикам вручили памятную медаль. Скромную, но ее носили, потому что она была не похожа на стандартные круглые медали и прикалывалась на левой половине груди, как гвардейский значок. А вот на 45-летие, в разгар перестройки, медалей не вручали. Редколлегия «Известий» выпросила немного денег у своего заграничного компаньона и распределила их меж известинцев-фронтовиков. Жалкие 70 целковых каждому! Скажите спасибо «Бурде моден» – известинскому компаньону, говорили фронтовикам. Это он выделил 10 тысяч рублей из 400 тысяч прибыли на подарки фронтовикам. Ирония судьбы: битые награждали победителей. В канун Дня Победы «Известия» отвели полторы страницы под рекламу различных западногерманских фирм, а «Правда» поместила полосу под рекламу германской авиакомпании «Люфтганза». Если бы убитые гитлеровцами миллионы наших фронтовиков могли встать из могил! Весь свой гнев они обрушили бы на горбачевщину, на предательскую политику «нового мышления».
Да, дорого нам обошлась игра в поддавки. Мы соглашались на унизительные, невыгодные условия разоружения, спешно выводили войска из Восточной Европы на неподготовленные позиции. Ни казарм для солдат, ни квартир для офицеров, ни складов и гаражей для техники. Этот вывод войск больше походил на бегство. Мы также бросили на произвол судьбы Афганистан, рассчитывая выслужиться перед Вашингтоном. Однако отмены экономических санкций против СССР, введенных еще президентом Картером, не последовало. Горбачев, как мог, ублажал Рейгана и Буша. Горбачевский прихвостень Шеварднадзе голосовал в ООН за разбойничью войну против Ирака, чуть было не согласился послать советских солдат на бойню. Выскочка-грузин кончил неважно, но, возможно, войдет в историю конца двадцатого века как человек-разрушитель.
К счастью, люди будут помнить другого грузина – собирателя, строителя и созидателя. Его имя никогда не забудут. За тридцать лет правления Сталин сумел не только восстановить традиционные границы России, вернуть земли, утраченные в результате Брестского мира. Неученый грузин Иосиф Джугашвили распространил коммунистическое учение по всему миру и держал под своим моральным и политическим влиянием Берлин и Пекин, Бухарест и Пхеньян, Софию и Прагу, и многие другие столицы. Об этом русские цари и не мечтали. Назовите, как хотите, – сообщество, лагерь, содружество, империя, – но на огромной территории Европы и Азии, граничащей с нашей Советской страной, жили сотни миллионов людей, объединенных чувствами дружбы, взаимной симпатии, одной целью – жить в мире и процветании.
И вдруг появляется грузин, фельдшер по образованию, с опытом комсомольского вожака, министра безопасности, республиканского партийного вождя, который волей случая добрался до кормила высшей власти. Однажды ему довелось отдыхать с Горбачевым на Пицунде. Разгуливали по пляжу и пришли к выводу, что «так жить нельзя». Выяснили, что судьбы их схожи. У обоих обнаружились репрессированные сородичи. Как повествует Шеварднадзе в своей книге «Мой выбор», в его семье были репрессированные дяди, а его жена Нана поначалу отказывалась выйти за него замуж, так как ее дед был репрессирован и она боялась испортить жениху партийную карьеру.
Шеварднадзе стал министром иностранных дел, ни дня не работая ранее дипломатом, не зная ни одного иностранного языка. За пять лет он с благословения Горбачева развалил социалистическую империю, простиравшуюся от Одера до Японского моря. Если бы Шеварднадзе занял четкую позицию защиты армии в тбилисской кровавой истории, когда сепаратисты устроили побоище и свалили вину на солдат, то не появились бы другие бойни на Кавказе и не взбаламутилась бы Прибалтика. Надо было вовремя проявить твердость, просто власть употребить. А показали себя трусами перед горсткой националистов-боевиков. Даже у себя дома играли в поддавки.
Разумеется, ничто не вечно под луной. Нет-нет! Надо было кончать с холодной войной, завершать процесс разоружения, ликвидировать региональные конфликты в мире, идти на объединение Германии, на обновление жизни стран социалистического содружества. Но все следовало делать с достоинством, проводить в жизнь как назревшую необходимость, ни в коем случае не копаться в прошлом, не стирать грязное белье на улице, а, напротив, опираясь на богатый опыт прошлого, двигаться вперед.
В 80-х годах стало ясно, что холодная война надоела всем, как советским людям, так и американцам. Со скрипом, медленно, но продвигалось ядерное разоружение. На Западе усиленно обкатывали мысль о том, что идеологический конфликт с Советским Союзом есть большая глупость, хотя бы перед лицом крепнущего третьего мира. В вопросе неминуемого объединения немецких государств надо было не выжидать и не стимулировать в ГДР антикоммунистический переворот, а выступить первыми с инициативой объединения и вывода наших войск из восточной части Германии. Под каким предлогом? Скажем, в связи с исторической неизбежностью, за давностью сроков оккупации Германии, которая, мол, ныне не та агрессивная держава, что развязала захватническую войну. Словом, надо было выставить себя святее самого папы римского. Еще неизвестно, произошло бы объединение или нет, но мы нажили бы огромный капитал у немцев и вызвали бы гнев у английских и французских политиков, которые боялись и боятся сильной Германии.
Что касается братских стран… Разве неизвестно, как относится любой народ к размещению в его стране иностранных войск? Помню, трения с поляками начались уже в первые месяцы после нашего триумфального освобождения Восточной Европы. Из-за простых житейских мелочей: грубого обращения, конфискации имущества и земли под гарнизоны и тому подобное. Мы, например, разъезжали в польских поездах и автобусах и не платили за билеты. На требования контролеров с ухмылкой отвечали: «Пусть за нас Рокоссовский заплатит!» Причем деньги у нас были, но мы считали, что спасли Польшу от порабощения и за это поляки должны быть вечно нам благодарны. То была бездумная эйфория победителей. Много неразумного было допущено нами и после войны. Но самый главный просчет правителей Москвы состоял в том, что первая в мире страна социализма за много лет после войны не смогла предложить идеальной модели политического и экономического развития. Горбачевщина пошла по легкому пути крушения всего старого. А что взамен? Ничего, кроме пустопорожней болтовни.
Освободив братьев-славян от нашей опеки, мы не дали им свободы. Небольшие государства с ограниченной экономикой, лишенные своих энергоносителей стали зависимы от Запада. Мы бросили на произвол судьбы Югославию. Пожар междоусобных войн заполыхал и на наших окраинах – в Приднестровье, на Кавказе и в Средней Азии.
Мы прожили счастливо полвека без войны. Горбачевщина нарушила наш покой. Вспомним, сколько крокодильих слез пролил Горбачев в защиту свободы и прав человека, в оправдание диссидентов и «отказников». И сам оказался в конечном итоге своего рода «отказником». Экс-президента перестала жаловать демпресса, а установленная ему персональная пенсия в результате ельцинской либерализации цен и бешеной инфляции превратилась в ничтожный минимум. Экс-первая дама впервые в жизни пожаловалась на трудную жизнь и необходимость мужу-пенсионеру зарабатывать лекциями. В интервью иностранцам Горбачев изливал душу, кляня своего вчерашнего друга-соперника Ельцина и предрекая ему скорый крах.
Заняв кремлевские палаты, «царь» Борис столкнулся с проблемой, каким образом собирать и склеивать черепки разбитого демократами государства. Ельцину хотелось и дальше сокрушать устои социализма, а пришлось пятиться назад, пользуясь давно опробованными средствами исцеления. Ему бы не разгонять коммунистов, а, напротив, призвать их на собирание страны. Ан, нет! Закусив удила, Ельцин клялся конгрессменам в Вашингтоне, что покончил с коммунизмом и никогда не даст ему подняться на ноги. Он обещал распахнуть все ворота доллару и призывал заокеанских толстосумов спешить вкладывать свои капиталы в российскую экономику пока не поздно. Прошел год, но обещанных Западом 24-х миллиардов долларов помощи не последовало. Ельцин получил лишь немного кредитов и займов, за которые надо было дорого расплачиваться. Как и Горбачев, Ельцин все еще тешил себя надеждой, что Запад оплатит его политику «капитализации» и модернизации экономики. Смешно! К чему Западу восстанавливать сокрушенного колосса – российскую державу, вечную угрозу?
Алексей Аджубей
Строки из дневника
Кажется, это было в конце 1953 года, когда Алексей Аджубей и Борис Стрельников сели в кресла членов редколлегии «Комсомольской правды». Это была сенсация. Ранее членами редколлегии становились люди со стороны, спущенные из ЦК ВЛКСМ и, как правило, немолодые.
Хорошо помню Алексея в различные деликатные моменты жизни. Март 1953 года. Умер Сталин. Я в ту ночь с 4-го на 5-е марта дежурил. Видел на лице Аджубея слезы. Всю ночь руководство «Комсомольской правды» по своей инициативе готовило специальный номер. Составляли его из высказываний Сталина, из речей и цитат о нем видных деятелей международного коммунистического движения. Но к утру пришла команда из Агитпропа разместить материалы о смерти Сталина на первой полосе, остальные страницы сверстать как обычно, как в будничный день. Пришлось срочно верстать заново весь номер. Газета вышла в девять утра с не очень большим портретом Сталина и официальными сообщениями о его смерти. Уставший до чертиков, я добрел до Белорусского вокзала, чтобы ехать на метро домой. На площади возле вокзала уже формировалась очередь желающих посетить Колонный зал Дома союзов, где был выставлен гроб с телом Сталина. Я было занял очередь, но подумал, что не выдержу, не дойду до Дома союзов, и повернул к метро.
В 1955 году Аджубей совершил путешествие за океан вместе с Анатолием Сафроновым, главным редактором «Огонька», поэтом Николаем Грибачевым и другими литераторами. В «Огоньке» печатались большие материалы и фоторепортажи Сафронова. Всюду на первом плане был Алексей. Трудно перечислить все заграничные уголки, которые он посетил. Причем он выезжал за рубеж во времена, когда редко кто пересекал нашу границу. Он был в числе первых журналистов на чемпионате мира по хоккею в Стокгольме. Потом Всемирные фестивали молодежи в Берлине и Будапеште. Затем групповые писательские поездки в США и Латинскую Америку. Добавим к этому вояжи с Хрущевым в Нью-Йорк по приглашению Эйзенхауэра, а также на сессию Генеральной Ассамблеи ООН, в Париж на совещание в верхах, в Азию (Индия, Бирма, Индонезия). Дальше – Асуан, Скандинавия. Много было самостоятельных вояжей: в Италию – в роли зампредседателя Общества Италия – СССР, в Англию – на диспут. Париж стал для него транзитным пунктом, был там с женой Радой Хрущевой, хотя в ту пору даже членам Политбюро не разрешалось брать жен за границу. Алексей совершил далекие путешествия на Кубу и в Таиланд. Теплоход «Литва», несший комсомольскую миссию дружбы, провез Аджубея по всему Средиземноморью.
Лишь последняя поездка в ФРГ оказалась трагической. Он рассказывал о ней на планерке в «Известиях». Меня там не было и не хочу пересказывать ее содержание с чужих слов. На совещании с международниками Алексей сорвал голос, кричал. Сотрудники тоже потеряли самообладание. Не привыкли к такому разговору с главным. В коридоре он потом останавливался и полушутя спрашивал коллег: «О чем разговариваете? Готовите заговор против меня?»
Ловкачи в политике способны, используя одни и те же факты, делать выводы, прямо противоположные точке зрения оппонента. Этим фокусом ловко пользовались перестройщики и театральные режиссеры, заявляя о новом прочтении материала. Мемуаристы также далеки от первоначальной действительности, ибо накладывают на прошлое свое сиюминутное ощущение. Поэтому, я думаю, что строки из моего старого дневника придадут больше объективности в оценке личности Алексея Аджубея:
Редакцию посетил депутат-лейборист Фрэнк Аллун, мой старый знакомый. Алексей позвал меня на беседу с ним в качестве переводчика. По тому, как Аджубей рассказывал о нашей внешней политике, можно было судить, что Алексей из репортера «Комсомолки» вырос в крупного государственного деятеля. Признался, что «Известия» для него пройденный этап, вскоре ему исполняется сорок лет.
5 ноября 1963 года
Когда в промежутках между поездками в загранкомандировки Алексей появляется в редакции, то заводит разговор о «втором шаге». Первый шаг был сделан вскоре после его прихода. Газета получила статус массовой, всенародной, с большим тиражом. На днях он провел совещание под девизом «Пересмотреть одежду из рубрик». Аджубеевскую идею моментально подхватил Стуруа. Появились рубрики: «Их мнение», «По ту сторону».
11 ноября 1963 года
Алексей снова отсутствует. Заседает на Пленуме ЦК, который обсуждает вопрос о «Большой химии». Стоящее дело. Предполагается выделить 42 миллиарда рублей за семилетку. Видимо, лед тронулся после наших справок из лондонского посольства. Мы сигнализировали, что Англия обгоняет нас по развитию химических заводов, производящих синтетические материалы, в том числе для потребительских товаров, тканей, пластмассовых изделий.
13 декабря 1963 года
Артур Поднек, помощник Аджубея, вручил мне инструкцию на английском языке по обслуживанию заграничной автомашины «Фиат-Насер». Эту машину подарил Аджубею президент Египта во время визита Никиты Хрущева в Каир по случаю пуска Асуанской плотины. Мне предстояло изучить инструкцию и рассказать, как эксплуатировать дареного коня. Аджубей обратился ко мне, ибо считал меня специалистом автодела. Однажды я выступил в газете с подвалом на тему безобразного регулирования движением транспорта в столице. Рассказал, как организовано автодвижение в Лондоне. После критического материала в аджубеевскую газету зачастили с визитами высшие чины московского ГАИ, правила движения были пересмотрены с полным учетом моей критики. Что касается инструкции по эксплуатации «Фиата», то она мало чем отличалась от наставления для «Волги». Разве что на «Фиате» стоял шестицилиндровый мотор, чаще надо было смазывать карданный вал.
7 июля 1964 года
Вернувшись из поездки в ФРГ вместе с сопровождавшим его Ледневым, Аджубей резко переменился. Стал раздражительным, несдержанным. Таким мы его никогда не видели. Кричит: «Я еще главный редактор!» С чего бы это? Немецкие журналы пишут, что Аджубей в многочисленных интервью наболтал лишнего, вызвал гнев лидеров ГДР и Польши. Вполне допускаю, ибо Алексей, выпив, становится слишком откровенным. Конечно, Валерий Леднев должен был сглаживать его заявления при переводе на немецкий, но ведь сам мастак выпить. Говорят, Аджубей поссорился с нашим послом в Берлине Абрасимовым, типичным партаппаратчиком, и тот настрочил в Москву «телегу».
1 сентября 1964 года
Был солнечный осенний день. После утомительного дежурства хотелось подышать свежим воздухом, и я остановился перед газетным стендом у входа в редакцию. Едва посмотрел на заголовки, как кто-то стукнул меня по спине и крикнул: «Чудак, нашел время читать газету. Слышал? Аджубея сняли с работы?» Поспешил в отдел. Там ребята уже обсуждали чрезвычайную новость. Говорили, что Алексей ходит по отделам, прощается со всеми. И вскоре, правда, зашел к нам. Немного уже осунувшийся, пытался шутить. Николай Кузнецов ошарашил его вопросом: «Где вы будете теперь работать?» «Сам не знаю», – ответил Аджубей и стал прощаться.
15 октября 1964 года
Аджубей покинул редакцию и вскоре меня вызвали в кабинет нового главного редактора Владимира Ильича Степакова. О нем мы знали лишь один факт: он из работников ЦК. Степаков беседовал с секретарями партгрупп различных отделов, в том числе был вызван и я. Спросил меня об обстановке и сообщил, что будет представлен коллективу известинцев. Длинную речь не собирался произносить, заметил, что нужно время готовиться, поскольку «Известия», как его информировали, буржуазная газета. Я улыбнулся и сказал, что это большое преувеличение. Когда все собрались в актовом зале, Степаков сообщил, что к Аджубею нет претензий как к главному редактору газеты, однако он допустил грубые ошибки в политической деятельности во время зарубежной поездки.
16 октября 1964 года
Владимир Ильич, наш новый главный, оказался человеком с юмором. Редакцию посетила Индира Ганди, тогда министр информации. Молодая, красивая. Визит устроил индийский посол в Москве, который дружил с руководством «Известий». Индира пришла с переводчиком, но Владимир Ильич пригласил меня для страховки. Приветствуя Индиру, он сказал:
– Я, конечно, не тот Владимир Ильич…
Индира улыбнулась и спросила в лоб:
– А где сейчас Аджубей? Говорят, что он в ссылке, в Сибири. А еще пишут, что его казнили…
– Вот как! Это злые языки выдумали. Он жив, здоров, будет работать в Москве. Сегодня был в «Известиях», оформил отпуск. Никто не собирается его наказывать.
17 ноября 1964 года
Степаков заявил, что не отличается крепким желудком, не пьет. Но согласился прийти в облюбованный нами ресторан «Арагви» на журналистские проводы: Стуруа уезжал в Лондон, а я в Гавану. Увы, Аджубея, который подписывал документы о направлении нас собкорами, на проводах не было. Мне вспомнилось, что однажды во время очередной вечеринки в «Арагви» Алексей здорово напился и вдруг вскликнул: «Ну, сколько можно пить! Давайте займемся делом». Кто-то пьяный выкрикнул: «Давайте проведем партсобрание!» Все дружно хихикнули. Однако Аджубей прервал смех: «А почему бы и не провести? Предлагаю повестку дня: Можно ли послать за границу… Мэлора Стуруа». Все словно протрезвели и начали обсуждать таланты и недостатки Мэлора.
20 ноября 1964 года
Аджубей правил материалы лихо, имея крепкую защиту в лице тестя Хрущева. Будучи редактором отдела литературы «Комсомолки» (назначен вскоре после смерти Сталина), он допустил серьезный прокол, за который обычно снимали с редакторов. Но Алексей был непотопляем. Работая уже главным редактором «Известий», Аджубей загодя получал длинные речи Хрущева у помощников руководителя страны. «Правда» лишилась монополии печатать первой важные государственные документы. Аджубеевская «независимая народная» обошла главную партийную газету страны по тиражу, позволяла себе критиковать всех и всякого, кроме… Моссовета и министерства финансов. Согласно джентльменскому соглашению, добрый дядя, председатель Моссовета В. Промыслов не обижал нас, журналистов, и рабочих типографии «Известия», выделяя лучшие новые дома в столице, что позволяло Аджубею переманивать ценные кадры. А минфин и внешнеторговое ведомство жаловали «Известия» валютой для приобретения импортного типографского оборудования или письменных столов для журналистов. Этот негласный принцип «ты мне, я тебе» не был связан с махинациями. Отнюдь. Дома выделялись законно в счет средств, внесенных издательством на жилищное строительство, валюта также строго по утвержденной смете. Разве лишь дома были не панельные пятиэтажки, а кирпичные и в хорошем районе, а валюта предоставлялась раньше, чем другим.
Близкое общение с председателем Моссовета родило у Аджубея идею архитектурно украсить Пушкинскую площадь. Благо давно созрел план построить новое административное здание редакции. Решено было воздвигнуть, как у них там «за бугром», небоскреб. Для одной редакции с числом журналистов чуть более 300 душ небоскреб был явно велик. Аджубей обещал, что займет часть здания, остальное будет отведено под Всесоюзный дом прессы. Великолепно! Архитекторы начали работать над проектом, коллектив известинцев погрузился в горячую дискуссию, каким будет наш новый дом. Вы не догадываетесь, почему на Пушкинской площади нет небоскреба? Почему вместо него стоит здание редакции «Известий», не выше других в округе? После отставки Н. Хрущева Промыслов еще долго оставался председателем Моссовета и приказов о запрещении небоскреба не отдавал. Правда, он провел решение о «единстве архитектурного стиля» в центре столицы, запретив строить дома выше красного здания Моссовета.
В Москве одно время поговаривали, что Алексей займет кресло министра иностранных дел. Непостижимо – министр в сорок лет! Жаль, не вышло, сболтнул лишнее в ФРГ. Освободили его от руководства «независимой народной». Сохранили квартиру, дачу, спецполиклинику, спецсанатории. Зачем унижать? Серый кардинал Михаил Суслов отправил Аджубея очеркистом в журнал «Советский Союз». Там он много писал, но подписывать материалы своим именем ему не позволялось. Этим наказанием Суслов, видимо, хотел задушить в Аджубее самолюбие.
Валя Леднев ушел (или его ушли) из редакции. Он рассказал, что случилось в поездке в ФРГ. Аджубей на провокационные вопросы немцев высказывался весьма неосторожно. Его спросили: «У поляков на гербе один орел смотрит на Запад, другой – на Восток. Вы не боитесь, что Польша отвернется от Советского Союза?» Аджубей ответил: «Не боимся. Если потребуется, оторвем головы у обоих орлов!» Посол СССР в ГДР Абрасимов пригласил Аджубея на обед, хотел поговорить с глазу на глаз как члены ЦК. Алексей заартачился, сказал, что согласен отобедать только, если пригласят и сопровождавшего его Леднева. Посол уверял, что Леднева накормят, как положено, но Аджубей уперся. Видимо, был еще во хмелю. И наверняка не знал, что Абрасимов был одним из активных участников смещения Хрущева.
16 февраля 1965 года
Известинцы
Годы, события, люди. Не собираюсь писать обо всех товарищах, друзьях, сослуживцах по «Известиям». Упомяну лишь тех, кто оставил о себе память своими книжками. Они хранятся у меня дома и были подарены, как только выходили в свет. То были, как правило, сборники очерков и репортажей, первоначально опубликованных в «Известиях», затем расширенных и обогащенных для книжного издания.
Воспоминаю без какой-либо системы, просто с книжки, что оказалась на полке первой в ряду других. Автор – Николай Хохлов, который клепал свои книги, как пекарь печет блины. Хохлов умер задолго до перестройки, но мог бы служить наглядным примером для ее прорабов. В том смысле, что жил вне рамок уравниловки, умел проявлять личную заинтересованность. И никакой развитый социализм не был ему помехой. Однажды мы взбунтовались и потребовали от начальства заставить Хохлова хоть раз подежурить. Это был первый и последний раз. То ли умышленно, то ли по халатности он пропустил грубейшую ошибку. Начальство сумело ее заметить, схватилось за голову и приказало больше никогда не допускать Хохлова к талеру. Тот был очень рад такому стечению обстоятельств.
Годами он просиживал в кабинете, любил позубоскалить на счет власть имущих, иногда пофилософствовать, подкрепив свои доводы строчками из Пушкина и Лермонтова. Декламирование стихов классиков было хобби не только Хохлова, но и его товарищей – С. Кондрашова и В. Осипова. Иногда их можно было видеть соревнующимися в цитировании Пушкина.
Хохлов писал книги с увлечением и почти все на африканские темы – от «Бурлящего Конго» до «Паруса Танганьики». Аджубей, как в цыганском романсе, его «любил и ненавидел». Ценил его репортажи из горячих точек Африки и возмущался отлыниванием от основной работы. Хохлов внешне был похож на хитроватого русского мужичка, скорее купца или кулака. Он и тогда жил как бы в условиях рыночных отношений.
