Обманчивая тишина

У Павла Александровича Вермана в городской инспекции Госстраха была репутация честного, аккуратного работника, но человека заурядного, без полета. Свое место инспектора он занимал уже много лет. Ни ему, ни начальству и в голову не приходило, что его можно было бы продвинуть по служебной лестнице. За эти годы многие служащие помоложе обошли его, но он вполне довольствовался своим положением и никому не завидовал. Человек он был точный, на службу являлся ровно в девять, приветливо поздоровавшись с коллегами, надевал сатиновые нарукавники и тотчас же принимался за дело. Если ему не надо было идти на свой участок или по каким-нибудь учреждениям, что случалось весьма редко, он не поднимал головы от бумаг до самого обеденного перерыва.

Из всех талантов за ним признавали один: добросовестность. Невозможно было даже вообразить, чтобы Павел Александрович опоздал с представлением какого-нибудь отчета или сводки. Начальство ценило это качество Вермана и, правду сказать, не раз его эксплуатировало. Бывало, срок какой-нибудь экстренной работы на носу, а сотрудники, которым работа вверена, явно не успевают. Управляющий приглашает к себе товарища Вермана и просит – не в службу, а в дружбу – выручить коллектив. «Что уж там, – бодро потирает он руки, – сами знаете, дорогой Павел Александрович, вы наша надежа и опора. Словом, батенька, просим в смысле умоляем. Весь мир и Нижнелиманская инспекция славного Госстраха смотрят на вас!»

И инспектор Верман безропотно и даже с удовлетворением брался за дело. С этой минуты Павел Александрович сиднем сидел за своим аккуратно застланным цветной бумагой столом с раннего утра и до самой поздней ночи, брал работу домой, а в указанный день, осунувшийся и побледневший, ровно в девять входил в кабинет управляющего, едва тот успевал сбросить пальто, и с нескрываемым удовольствием клал на начальственный стол стопку листов, исписанных каллиграфическим почерком. После этого Верман скромно поворачивался к дверям, однако управляющий останавливал его и, пожимая руку, рассыпался в похвалах и благодарностях.

После этой церемонии управляющий забывал о Вермане до следующего аврала.

Павел Александрович был человеком доброжелательным, любезным и общительным. Сослуживцы его уважали, частенько приглашали в гости на какие-нибудь семейные торжества или вовсе без повода, и Верман охотно принимал приглашения. В компании был весел, и все с удовольствием слушали его занимательные рассказы. В городе у Павла Александровича было много знакомых, да и не удивительно, потому что проживал он в Нижнелиманске с незапамятных времен. Даже бурные годы революции и Гражданской войны не сдвинули Вермана с насиженного места. Трудно было представить, что город когда-то мог существовать отдельно от Павла Александровича.

Верман занимал маленькую двухкомнатную квартирку в доме номер шестнадцать по Кирпичной улице. Жену он схоронил давно (и больше не женился, хотя был не стар), старушка, бывшая нянька сына, жила в квартире на правах члена семьи, ведя несложное хозяйство. Сын Павла Александровича с детства пристрастился к шлюпкам, яхтам, байдаркам и, окончив школу, слышать не желал ни о какой сухопутной профессии. Верман уступил его настояниям и отправил в Одессу, в мореходное училище, где тот и учился вот уже третий год. В каникулы, когда сын приезжал на побывку, Павел Александрович с гордостью водил по знакомым наследника, приятного молодого человека в ладно сидящей морской форме.

Второй Верман был человеком несколько иного склада.

Высокий, стройный, начинающий седеть, юрисконсульт нижнелиманской конторы «Экспортхлеб» Георгий Карлович Верман казался похож на отставного военного. Манера держаться, походка, выправка, когда он, широко развернув грудь и гордо подняв красивую голову, шагал по улицам, размахивая тростью с серебряным набалдашником, – все говорило о хорошей смолоду тренировке. Безупречный костюм сидел на нем с элегантностью офицерского мундира.

И сейчас, в свои сорок лет, Георгий Карлович был завзятым спортсменом. Выходные дни он проводил на собственной маленькой яхте, изящно и ловко управляясь с парусами, а рулевым у него сидел старший, четырнадцатилетний, сын. Часто юрисконсульт появлялся на теннисном корте в городском саду. Он любил поболтать с такими же, как он, любителями в ожидании своей очереди, зато когда Георгий Карлович брался за ракетку и в идеально белых брюках выходил на корт, все разговоры вокруг смолкали: такой он демонстрировал класс игры. Кроме того, Верман был убежденным футбольным болельщиком и на матчах своего фаворита, команды «Желдор», с командой городских транспортников «Местран» вел себя исключительно бурно.

По роду службы Георгий Карлович целыми днями был в движении. Заглянув с утра в свой «Экспортхлеб», он сразу же отправлялся по делам и, переходя из учреждения в учреждение, выполнял поручения начальства, которое считало юрисконсульта своей правой рукой.

Однако далеко не все дневные визиты Георгия Карловича Вермана имели отношение к его служебным обязанностям. Случалось, он заходил в частные дома и в учреждения, никак не связанные с экспортом зерна, или останавливал кого-нибудь на улице. Нередко его могли видеть в кафе с одним из многочисленных знакомых за чашкой кофе, а то и за бокалом легкого вина.

Все это не удивительно, потому что юрисконсульт считался в городе фигурой заметной. Его знали очень многие. Верман был человеком весьма щепетильным в новых дружеских связях. Компания, группировавшаяся вокруг него, была тесно сплочена общими интересами, вкусами, старинной приязнью. Она состояла из людей определенного общественного положения – адвокатов, докторов, преподавателей институтов, видных инженеров. Войти в этот круг новому человеку было довольно трудно.

Верман очень дорожил своей семьей. Жена его была еще молода или, во всяком случае, моложава и привлекательна. Она нигде не служила и, если не считать нечастых визитов к приятельницам, выходила из дому всегда вместе с мужем: в театр, на концерт, на очередной суаре или пикник в «свою компанию», где она, как и ее супруг, находилась в центре внимания. Все остальное время она отдавала дому, который вела образцово, и воспитанию сыновей. Елена Викторовна хорошо играла на фортепьяно, знала французский и немецкий и даже когда-то пописывала стихи. Верманы жили в собственном домике на Очаковской улице и держали прислугу, молодую дивчину, выписанную через каких-то родственников из деревни.

26. Эта жесткая почва реальности…

– Ну и что, смахивает кто-нибудь из Верманов на посольского адресата? – спросил я.

Кирилл курил в своем любимом феодальном кресле, а я, присев боком на подоконник, следил за оживленной вечерней улицей. Славин отсутствовал.

Кирилл приподнял брови.

– Не думаю. Ни тот, ни другой в германской армии не были, жили всегда в России. Сыну госстраховского Вермана двадцать лет, значит, старик женился еще до войны.

– Почему старик? Сколько ж ему лет?

– Много! Он восемьдесят седьмого года рождения, значит, уже сорок шесть. Вот у юрисконсульта из «Экспортхлеба» свадьба по времени вроде бы и совпадает, но он женился в Одессе.

– Постой, постой, что ты несешь? С чем совпадает свадьба?

– Как с чем? Настоящий же Верман здесь в Гражданскую войну остался. В усадьбе на Большой Морской. На дочке хозяина женился.

– Так это же только твое предположение.

– Ну предположение, – неохотно согласился Кирилл, – Но это точно так и было. Вы бы на усадьбу глянули – и сразу бы поняли…

Вот оно что! Понятно… Ты, мой милый, опять попал в плен своей фантазии. Перестал трезво оценивать факты. И уже фантазия служит тебе не помощницей, а захлестывает тебя, ведет за собой, и ты видишь все сквозь призму созданных ею обстоятельств…

Кирилл был способный чекист. Он умел идти по логической цепи от факта к факту, с медвежьим упорством и неотвратимостью танка, выказывая охотничью зоркость к деталям. Но горе, если в его упрямой голове складывалась симпатичная ему версия! До чего ж трудно бывало вырвать Кирилла из-под ее гипноза, даже если она опиралась на зыбкий фундамент воображения, и ничего более! Преодолеть внутреннюю враждебность к другим возможным вариантам. Уж не знаю, как и назвать эту кирилловскую особенность… «Следственная идиосинкразия», что ли? «Эмоциональная несовместимость»?..

Так было и на сей раз. У Кирилла имелась красивая, изящная, со множеством подробностей версия истории Вермана – посольского адресата. И факты биографий двух реальных Верманов не втискивались в ее прокрустово ложе!..

– Так дело не пойдет, Кирилл, – резко сказал я. – Опять ты танцуешь не от фактов. Ну что я тебе стану растолковывать очевидные истины! Наше дело – не изощряться в вымысле, а терпеливо собирать факты, продумывать их, обобщать.

Кирилл лишь молча кивнул в ответ.

– Так вот, с этой точки зрения кто из Верманов вызывает у тебя большие сомнения?

Кирилл заскрипел креслом.

– Не могу еще сказать. Надо собрать дополнительные сведения.

– Жил кто-либо из них на Большой Морской, четыре?

Кирилл заскрипел креслом.

– Этого мне тоже пока не удалось установить.

– Ну, так пока нечего и разговаривать. Установи. Тогда и вернемся к Верманам.

27. Старушка старушке рознь

Славин не пришел ночевать. Усталый и сонный, он появился в гостинице только на следующий день к вечеру и рассказал мне все, что видел в библиотеке. Выйдя из библиотеки, Славин отправился за гражданином в военном, «довел» его до дома и остался дежурить. Он пробыл на своем посту всю ночь и весь день, но новый подопечный больше никуда не уходил. Славин, наверное, торчал бы возле этого дома и дольше, но ему повезло: он увидел проходившего мимо сотрудника горотдела ГПУ Гришу Лялько и попросил его подежурить вместо себя. Это был мой просчет: надо было сразу дать Славину напарника.

Я тотчас позвонил Захаряну, и тот послал в помощь Грише Сергея Иванова. Мы условились, что эти ребята подменят Славина, а на следующий день, отдохнув, он вернется на свой пост с кем-нибудь из чекистов-нижнелиманцев: отрывать Кирилла от его задания мне не хотелось.

– Эх, чует мое сердце, не за этим долговязым надо было идти! – с досадой сказал Славин. Он стал коленями на пуф и облокотился о стол.

– Нет, Славин, думаю, ты не сделал ошибки, что пошел именно за ним – как бишь его фамилия? Штурм?

– Точно. Штурм. Эрнест Иванович Штурм. И все-таки, Алексей Алексеич, делайте со мной, что хотите, а зря я прозевал старушку.

– Ну, в конце концов ее можно проверить, это пустяк: установим ее личность по библиотечному формуляру. Но почему ты прицепился именно к ней?

– А почему мне к ней не цепляться? Знаете, старушка старушке рознь. Старушки всякие бывают.

– Хорошо, Славин. Тебе приглянулась эта милая бабуся… Но давай-ка будем…

– …рассуждать.

– Правильно. Будем рассуждать. У тебя почему-то получается дилемма: если не Штурм, то старушка. Но ведь Рита Лазенко контактировала еще с одним человеком.

– Вы про Ирину Осиповну?

– Кто такая Ирина Осиповна?

– Библиотекарша.