Агнонимы для песен и газет

постигай, покуда молод,
кто горбат, а кто богат!

Шушера

Кафе, каких на свете миллиард.
На кассе очередь. Заминка, не иначе:
без денег и без пластиковых карт —
старуха… Просит пить, едва не плачет.

Одета бедно. Может, из бомжих,
а может, в коммуналке кто-то бросил.
Никак не обогреется, дрожит.
Голодная. Воды горячей просит.

Подумалось – откажет продавец,
подумалось – пошлёт старуху матом.
Но… ей приносят фирменный супец.
И выпечку в пакете аккуратном.

Большое дело нескольких минут.
Однако время – деньги! Два бугая,
которые всегда от пуза жрут —
зашлись, негодованием пылая.

«Да как же так! Нельзя пускать бомжей!
Тем более, за столики нельзя им!
Фу, шушера! Прогнать её взашей!
Где спец по фейсконтролю? Где хозяин?»

А что же отвечает продавец?
Он отвечает: «Верно говорите,
в кафе приличном шушера не ест,
прошу уйти… Охрана, проводите».

Бугаи то белы, а то красны,
упёрлись, книгу жалобную взяли!
На фоне красноты и белизны
спокойный появляется хозяин.

Бросает взгляд на очередь, на зал,
и молвит, проницательный как Будда:
«Сотрудник наш всё правильно сказал,
здесь шушере не место, прочь отсюда».

Саранча

Саранча себя поставила поверх
естества, благоразумия и смысла,
так и алчет всё разделать под орех,
ураганом одержимости нависла.

Замерла, и – безоглядно понеслась,
оставляя за собой то сор, то пустошь,
саранча не ест помалу, только всласть,
это противоестественно… но вкусно ж!

Саранча себя поставила поверх,
ну а я тогда зайду с другого бока,
и разделаю кого-то под орех,
что для хламо саранчапиенс – жестоко.

Этот кто-то – я, по кличке Саранча,
я сейчас его… спасу из урагана.
А потом, уже с размахом, сообща,
порезвимся, оторвёмся непогано.

В смысле, выдернем ещё кого-нибудь.
И ещё кого-нибудь. Они продолжат.
Так и сделаем погоду по чуть-чуть,
оставляя непогоду на подошвах.

Я рождён по любви

Я рождён по любви… между связками стрел,
за могучей курмышской стеной,
и поэтому я не спеша рассмотрел
горизонты – ночной и дневной.

Если ворог орущий к стене подойдёт —
запущу ему в око стрелу,
рукописным пером подметя узкий дот —
унесёт она пыль к помелу.

Если нищий бродяга с поющей душой
постучится с другой стороны —
из больших караваев дам самый большой,
потому что амбары полны.

Если ворога дух не уймётся, и мне
показаться бродягой решит —
через око второе пришпилю к сосне,
остудиться в морозной тиши.

Не забыв академию пушечных дел,
я найду в чёрством хлебе ядро,
если кто-то ядра в черепок захотел
и подкрался, опять же, хитро.

Памятуя науку ветлужских лесов,