Избранные стихотворения

Там лампочка плыла
Но было в этой густоте
Прозрачней чем в раю
И пали яблоки как те
На голову мою
А я не чувствовал, но знал,
Не знал, но видел сон
А сон светлея вспоминал
И распадался он
И свет вставал рождая блеск.
И блеск кричал упав
А на икону капал воск
И затекал в рукав
Тогда удвоились глаза
И отделили тьму
И если плавилась слеза
То не узнать кому
И обезлюбленная даль
Под баюшки-баю
Как кровля, падала в печаль
На голову мою

Белая ночь

Белого цвета ночь. Белого город Андрея.
Г. Петербург! – хамская власть.
В камень бы лечь. Горло бы рвать, зверея,
В небо глухое пасть.

Кто-то поймал мотор. Скрип пробежал по коже.
Зелёный глазок погас, всё пронеслось.
Друже, куда летишь? Там, впереди, всё то же…
Время оборвалось…

Городские строфы

Набегает река, облизнёт запотевший гранит.
Канет в воду звезда, и вода её свет сохранит.
Крикнет сирая чайка и резко над шпилем блеснёт.
Горько пахнет в ночи на камнях проступающий йод.

Этот камень – асфальт, как холодный и вымерший наст.
Он ни йода на рану, ни прохлады своей не отдаст.
Обо всём позабыл, безмятежно скрипит под ногой.
Воздух густо напоен сырым стеарином, цингой.

В этом городе ночь, как в заброшенном кладбище день.
Здесь у каждых ворот сторожит остроглазая тень.
Здесь нам жить и стареть, отмечая потерями дни.
И у кариатид что ни день прибывает родни.

Как распахнуты рты! – словно каменным хочется петь.
Намечалась заря – да заря опоздала успеть.
Золочённый кораблик равнодушно пасёт пустоту.
Стынет камень. Темнеет. На каждом кресте по Христу.

«Мой дом открыт для вас, монголы!..»

Мой дом открыт для вас, монголы!
Я в будущем себя провижу
Расхожим сборником цитатным.
Смешного книжного народа
Червей бумажных… Что за школа!
Всё, что случается когда-то,

Вы видели вперёд, монголы!
…Вот голова лежит на блюде…
О чём задумалась охрана?
Замучен ревностью правитель.
Но вот спускается с экрана
Спасатель нации – Спаситель
С монгольской редкой бородой…

На смерть поэта

Он, конечно, хотел, как лучше…
Словом, женщина или случай.
Важно: умер, сказав «умру».
И сомнительнейшего из homo
Хоронили не без месткома,
Стыли лысины на ветру.

Было ветрено и погано.
По подсказке из Мичигана
Ожидали большой мороз.
…Подменили казённым «ахом»…
Сам, пристойность храня, не пах он.
Словом, дело велось всерьёз.

Слушал речи, порой смакуя,
Как сменяли одна другую.
В промежутках даже кивал.
По привычке следил за стилем:
«Говорим, как верёвку мылим!
Сам, припомнить, так же певал…»

Был талантливым – слыл евреем.
Щёлкал ямбом, свистал хореем,
Гонорары носил в ларёк.
Были женщины, боль, и пьянь же…