Муров очнулся от дум, огляделся и установил, что находится на площади Победы, где посреди зеленой клумбы возвышается постамент с танком Т-34. Под постаментом престарелая пара пыталась запечатлеться на пленку на фоне легендарного бронированного гроба на гусеничном ходу.
– Да-да, конечно, – пробормотал Илья Алексеевич, принимая из рук благообразной дамы (назвать ее старушкой не решился бы даже отъявленный невежа) фотоаппарат с краткой и доходчивой изустной инструкцией по его эксплуатации, и наводя объектив на постамент.
– Пониже, пожалуйста, – попросила дама и взяла своего спутника под руку.
Пока наш отставник наводил пониже, с дамой успела случиться неприятность, – у нее потек левый глаз.
– Опять ты, Софочка, переборщила с косметикой, – мягко заметил ее спутник, тоже с виду никакой не старичок, а презентабельный мужчина преклонных лет.
– Косметика тут, Феденька, ни при чем, – возразила дама, утирая белоснежным платочком слезящийся глаз. – Просто эта правая линза очень какая-то неудачная…
– Может быть правая линза и неудачная, – согласился Феденька, – но слезится у тебя левый глаз…
– Не придирайся, пожалуйста, к мелочам!
– Линзы! Контактные линзы – вот что блеснуло у трупа под фонарем! – возопил вдруг наш отставник совершенным Архимедом.
– Что, простите? – ужаснулась своей непонятливости благообразная парочка.
– Да так, ничего, – смутился в ответ Илья Алексеевич. – Это я о своем, о частном, о постороннем… – И решительно заглянул в глазок объектива: дескать, подтянулись, приосанились, сказали «изюм» и замерли в ожидании птички…
Вместо птички фотоаппарат выдал молнию, да такую яркую, хлесткую и неожиданную, что Муров едва не выронил из рук это чудо японской техники. Пришлось для верности повторить операцию. И на этот раз фотоаппарат в руках Ильи Алексеевича не шелохнулся.
– Спасибо вам огромное! Не хотите ли и вы на фоне этой славной боевой машины сфотографироваться? Мы обязательно пришлем снимки по вашему адресу… Хотя, что это мы, глупые? Коль вы здешний, значит наверняка у вас есть такая фотография, – выражали, как умели свою признательность супруги.
– Скажите, пожалуйста, сколько стоит такой фотоаппарат? – пресек поток благодарностей наш детектив.
– На нашу пенсию его, увы, не купишь, – улыбнулись печально они. – Нам его внук подарил и для нас он бесценен… Вот, ездим по местам нашей фронтовой молодости и фотографируемся… право, даже сами не знаем – зачем… Наверное, от скуки…
Муров нетерпеливо взглянул на часы, любезно попрощался со славной четой и понесся в направлении рынка, где можно было купить почти все, в том числе фотоаппарат. И только оказавшись на рынке, в пока еще редком потоке покупателей, наш отставник сообразил, что наличности у него не хватит не только на фотоаппарат, но, пожалуй, даже на пленку. Колебания были тяжки, но непродолжительны: в случае чего (то есть проигрыша пари – что, по мнению Мурова, было верхом нелепости, ибо ни в одном детективном романе ни один частный детектив ни разу не оказался в проигрыше), он восполнит недостающую сумму из пенсии. Ну а если выиграет это самое пари (в чем сомневаться не приходится, что он, собственно, и делает, то есть не сомневается), то и беспокоиться не из чего. Уговорив, таким образом, свою щепетильность не дурить, не вставлять палки в колеса набирающему ход следствию, он поспешил в обменный пункт валюты, где ему из ста долларов мигом сотворили почти три тысячи рублей, взяв за это чудо всего ничего – каких-то двадцать рубликов комиссионного сбора…
Купив в точности такой же фотоаппарат как у четы («Кэнон» – поправил наш детектив продавца, – а не «Сан?н») и две кассеты с пленкой к нему, Илья Алексеевич поспешил к своему жигуленку, оставленному им на служебной автостоянке отделения милиции. Хотя до больницы, в которой находился морг, было рукой подать, но глупо было носиться по городу пешком, имея в своем распоряжении автомобиль. Конечно, это не «бьюик» и даже не «крайслер», но все же транспортное средство, способное доставить из пункта А в пункт Б со скоростью 60, а то и все 80 километров в час. Само собой, наш детектив со временем собирался приобрести более скоростную машину, – не ради роскоши и даже не ради самоутверждения, но чтобы иметь возможность уходить от погони или, наоборот, преследовать врага. То есть в сугубо профессиональных целях…
Кстати, о врагах, – вдруг вспомнил Илья Алексеевич почти у самых ворот больницы, занимавшей большой помещичий дом ХVIII века, и… проехал мимо, пристально глядя в зеркало заднего вида. С задним видом на первый взгляд все обстояло самым обычным образом, то есть никто за ним не следил, не прятался коварно в потоке машин, поскольку и машин никаких не было. Но это только на первый взгляд. Кто знает, что выяснится после третьего или четвертого взгляда?.. И детектив Муров поехал это обстоятельство выяснять.
Он петлял по улочкам городка, внезапно тормозил, неожиданно изменял маршрут движения на прямо противоположный, вводил в заблуждение, включая правый поворот, а поворачивая налево, наконец, пару раз даже вышел из машины и, прошмыгнув проходными садами и огородами, вновь вернулся к ней, но уже с другой, противоположной стороны. Напоследок он достал свой рабочий блокнот и записал в него номера, цвета и марки всех появившихся в поле его зрения автомобилей. Лишь после этого, убедившись в отсутствии пресловутого хвоста, он позволил себе подъехать к воротам больницы.
Морг, разумеется, находился в подвале. Войдя в это печальное, навевающее жуть, помещение и, завидев служителя, мужчину примерно одного с ним возраста (правда, не такого подтянутого, проницательного и смышленого), Муров поступил так, как заранее спланировал, а именно: предъявил свое устрашающее краснокожее удостоверение пенсионера МВД.
– А говорили, частный сыщик заявится, – разочарованно протянул служитель, – взятки совать будет…
– Кто говорил? Стеблов? – насторожился Муров.
– Не, не Стеблов, какой-то доброжелатель…
– Какой еще доброжелатель? – подозрительно прищурился детектив.
– Я же сказал: какой-то…
– Голос описать можете?
Служитель озадаченно поскреб в затылке, наскреб, ответил:
– Дык разве ж голос опишешь? Его ж слушать надо…
– Мужчина или женщина? – не оставлял попыток хоть что-то выяснить наш отставник.
– Да вроде как мужик, только либо очень простуженный, либо с большого бодуна…
Ясно, смекнул Муров, через носовой платок говорил.
– Голос молодой или старый?
– Да чего вы взъелись на меня, товарищ… уж не знаю, как там вас по званию… ну, допустим, майор… Я у него паспорта не спрашивал, по телефону все равно не видно…
– Ну ладно, – смилостивился Илья Алексеевич, сделав зарубку на память (вычислить и разоблачить звонившего по кличке «Доброжелатель»), – покажи мне того жмурика, что сегодня утром доставили.
– Так его ж увезли давно.
– Как увезли? Кто? Куда? По какому праву?
– Да с часа полтора как. Менты из соседнего району. Документы показали, все как полагается. Говорят, мол, наш это жмурик, потому как в нашем району дубу дал. А раз, говорят, в нашем, значит нам и отчитываться. У них-де и протокол уже нарисован, и постановление имеется, в общем, все бумаги налицо, кроме самого лица, ну то есть жмурика этого…
– Ты, брат, что-то путаешь. Того, о котором я говорю, нашли у нас в городе, в самой черте, в котельной по Вишневой улице. Так что соседнему району тут никаким боком не светит…
Служитель беспомощно развел руками.
– Сколько сегодня вообще трупов было? – напирал Муров. – Ну-ка, покажи журнал.
– Без разрешения начальства не имею такого права. А жмуриков сегодня было всего один, тот, которого увезли…
– Ладно, – едва сдержался наш отставник от оргвыводов с далеко идущими (вплоть до нанесения тяжких телесных) последствиями. – А сколько у тебя вообще этих жмуриков?
– Столько, сколько полагается согласно документам: шестеро…
– Покажи мне всех, – сказал Муров и неуклюже, бочком, сунул приготовленную сторублевку в нагрудный карман служебного синего халата.
– Ты чего это, майор? – оторопел смотритель, не смея радоваться и одновременно опасаясь слишком гневно возмущаться (убедительно все равно не получится, а впонарошку как-то неловко).
– Вместо предписания… Давай, показывай своих орлов, а то я ведь могу и терпение потерять, – с пугающей многозначительностью процедил Илья Алексеевич.
– Сей момент, гражданин начальник! – вдруг утратив все сомнения, обрел прыть смотритель. – Идите за мной, да глядите под ноги, тута ступенек везде где попало наворочено. Подвал-то почитай еще старее дома. А предки наши строили на совесть: что в голову взбредет, то и пришпандорят где вздумается: ступенька так ступенька, колонна – значит колонна…
Муров шел за смотрителем гулким, пропахшим какой-то аптечной гадостью коридором и пытался не раздумывать о том, что означает этот поспешный вывоз трупа «бомжа» в соседний район. Сперва надо убедиться, что вывезли именно его, тот самый труп, который он, детектив Муров, не далее как два-три часа назад обнаружил.
Они вошли в тускло освещенную просторную комнату, посередине которой стояло несколько чисто вымытых прозекторских столов. Возле дверей пара носилок на колесиках. Правая стена – вся в дверцах холодильных камер. Словом, все обстояло именно так, как Илья Алексеевич себе представлял, включая отвратительный дух. Детектив удовлетворенно кивнул и полез за сигаретами.
– Ни-ни, товарищ майор, – расшифровал его движение смотритель. – Курить категорически запрещено. Вентиляция хлипкая…