Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса

Анахара, в свою очередь, возмутился словам родителя и пылко возразил:

– Неужели, царь, полагает, что скифы всегда будут сидеть в кибитках, не учась письму и грамоте, не строя городов и пристаней, не совершенствуя свою жалкую жизнь? Ты думаешь, что наши трудности разрешатся сами по себе? Или за нас потрудятся небеса? Сомневаюсь! Мы и так отстали от других народов на многие века! А что касается нелюбви к себе, как выразился ты, то отвечу тебе, дорогой родитель, так. Человек, который любит или хотя бы уважает себя – стремится к знанию, к мудрости, ко всему доброму, значимому, светлому. А нелюбящий себя индивид – прозябает во тьме и бессловии. Он не живёт, а всю жизнь и ежедневно страдает и умирает, умирает и страдает, на худой конец претерпевает. Порою даже не осознавая этого. А я так жить не хочу и уже не могу.

Конечно, Гнур не мог не знать, как живут эллины, вавилоняне, египтяне, финикийцы и другие народы. Да и жена-афинянка ему о многих сторонах и секретах эллинской жизни рассказывала в подробностях, тем самым косвенно побуждала к переменам. Но царь то ли боялся, то ли не решался за них браться. Косность – страшная сила, а косность скифов вообще неподъёмна и непреодолима, так полагал Гнур. Он убедил себя в том, что своих соотечественников никак и ничем уже не изменишь и что та самая жалкая прозябающая жизнь, «жизнь в кибитках», которую они ведут, и есть их страшный, но истинный удел. Скифский царь понимал, что основательные перемены слишком опасны и могут привести к непредсказуемым последствиям, как для него, так и для его народа. Однако пылкие слова младшего сына больно затронули глубинные струны царской души. Поразмыслив несколько мгновений, он, вдруг, неожиданно для Анахары, вполне доброжелательно, но в сердцах фыркнул:

– Впрочем, царь не может отказать своему сыну в благородной просьбе! Царевичу позволено больше, нежели всем остальным соплеменникам. Раз надумал – так плыви к своим эллинам. Но имей в виду – ты рискуешь жизнью и душевным спокойствием. Ибо тот, кто долго общается с эллинами никогда не останется прежним. Он обрекает себя на тяжёлые душевные муки и даже на потерю самого себя, себя прежнего. Знай, что из скифа эллин может получиться, но из эллина ты уже никогда не сделаешься скифом. Так что прощай скиф-Анахара и здравствуй Анахара-эллин!

К «своим» было сказано царём неспроста. Гнур прекрасно видел, что его младший сын скорее эллин, нежели скиф. В его характере явно преобладали эллинские черты. Сильные и славные черты эллинского народа – любопытство, настойчивость, непоседливость, состязательность, воля. А ещё в нём преобладали открытость, доброжелательность, критичность, меткость слова, смелость, любовь к знанию и прекрасному. Царский сын проявлял их каждый день и каждый час. Причём, по мере взросления, всё больше и больше. Он на глазах скифского царя становился эллином, как это не парадоксально звучит.

Анахаре, вместе с матерью, удалось уговорить Гнура, чтобы тот купил ему небольшой корабль. Этому событию также поспособствовал и брат Савлий, отдавший свои небольшие сокровища для такого нужного дела. Однако руководствовался он вовсе не искренними братскими чувствами, а надеждой на то, что Анахара навсегда покинет Скифию, а то и сгинет где-нибудь в морской пучине или в объятиях пиратов, разбойников. Следовательно, не будет конкурента в борьбе за царский престол. Состояние души матери было двойственным. С одной стороны, оно радостно, что любимый сын направляется в родные края. Пусть хоть он погостит в Афинах, наведается к родственникам, преуспеет в постижении аттических премудростей и ощутит себя эллином. А, с другой стороны, кто его знает, как оно всё может сложиться. Дорога дальняя, опасная, для него неизведанная. Анахара ещё молод, неопытен, страстен душою, горяч разумом; всякое может случиться, о, не допустят этого эллинские и скифские боги. Прощаясь с сыном, Анфия тихо сказала ему:

– Пусть охраняют тебя Зевс, Посейдон и Афина, а также скифские боги – Папай, Апи, Тагимасада, Ойтосир. Да не обойдёт тебя стороной удача, и обойдут стороной болезни. Пусть разум твой будет стойким и благорассудным. Не забывай про нас и про Скифию. Ей мудрые люди нужны больше, чем Элладе.

Гнур на прощанье бросил всего лишь две фразы:

– Нельзя царевичу опускаться до того, чтобы долго учиться у каких-то мудрецов. Мы сами учителя, учителя всего и всех, и ждём твоего быстрого возвращения!

И вот, будучи двадцати двух лет отроду, попрощавшись с родными, в сопровождении четырёх здоровенных скифских мужей Анахара вышел под парусом в Понт Эвксинский, успешно преодолел его, вошел во Внутреннее море и так вполне сносно добрался до Милета. Моря он страшно боялся, плавать не умел и при первом же небольшом шторме прятался в самые, как ему казалось, надёжные корабельные уголки. Именно в эти моменты царевич отчётливо осознавал, что у него начинается новая, совершенно иная жизнь. В ней ежедневно, а возможно, и ежечасно придётся делать выбор между кем-то и кем-то, чем-то и чем-то. Ему теперь придётся всё решать самому. За спиною нет ни отца, ни матери, ни старшего брата, ни друзей, ни скифского народа. Но, возможно, это и к лучшему. Теперь ты свободен в своих мыслях и поступках. Но свободу надо использовать разумно, с пользой.

Пробыв в Милете около месяца, так и не дождавшись Фалеса, он решил направиться в соседний Эфес. Тут ему понравилось не меньше, нежели в Милете, и он провёл здесь ещё больше времени, нежели на родине Фалеса. В Эфесе скифский царевич узнал немало подробностей о том, кто такие Солон Афинский, Фалес Милетский, Биант Приенский, Питтак Митиленский, Клеобул Линдский, Периандр Коринфский, Хилон Спартанский. Из бесед с разными людьми он уяснил для себя, что самый мудрый из них, несомненно, Солон. Следовательно, учиться мудрости целесообразнее у него. Но потом вдруг ему пришла на ум отягчающая мысль, что если Солон и согласиться взять его в ученики, то только при условии, что он уже кое-что знает и прибыл не с пустой головой. И поэтому с Эфеса, вместо того, чтобы плыть прямиком в Афины, он взял курс на Приену, где правил Биант – один из авторитетнейших мудрецов того времени. Биант принял скифского царевича благосклонно, похвалив его хороший эллинский язык, позволив ему в любое время захаживать к себе в гости и общаться с гражданами Приен. Анахаре особо запомнилась мысль Бианта о том, что нельзя заигрывать с большинством народа, что большинство – это зло. А от зла мудрецу необходимо держаться подальше. Чтобы не совершать ошибок, необходимо внимательно прислушиваться к мнению мыслящих мудрых мужей. Приенский правитель несколько раз настойчиво повторял: «Слушай побольше мудрых». Таковыми он назвал Солона, Клеобула, Питтака, Фалеса, Периандра.

Пробыв около трёх месяцев у Бианта, Анахара направился к Питтаку в Митилены. И здесь его приняли вполне достойно. Он участвовал в беседах, застольях, различного рода игрищах. Но, главным образом, он учился. На вопрос Питтака, каков у гостя интерес к Элладе, тот ответил:

– Интересуюсь всем, что может сгодиться мне и скифскому народу.

Затем он направился на остров Родос, в город Линд, к местному правителю и мудрецу Клеобулу. Тот был человеком высочайшей образованности – знал несколько языков, в том числе египетский, иудейский, ассирийский, финикийский. Он обладал хорошими познаниями природы, увлекался поэзией, знал едва ли не всего Гомера и Гесиода. Двухмесячное пребывание в Линде принесло несомненную пользу любопытному скифскому царевичу. И вот тут-то он впервые, как ему показалось, начал приближаться к пониманию того, что есть мудрость. Он понял, сколь необходимы для человека различные знания, к тому же разные по одному и тому же вопросу. Причём знания не просто заученные, а освоенные, продуманные, аргументированные и в то же время позволяющие сомневаться.

После Линда скиф находился в раздумьях, куда ему плыть далее; то ли в Спарту – к Хилону, то ли в Коринф – к Периандру, то ли сразу в Афины – к Солону. Всё-таки решил направиться в Коринф. Уж больно много всякого говорили о Периандре. К тому же здесь в это время имел пристанище Эзоп. Сразу увидеть двух таких незаурядных людей – значит, многое узнать и прочувствовать.

Периандр, будучи рад такому визиту, устроил царевичу едва ли не царский приём. Пусть скифы знают, сколь щедр коринфский властитель. Он немедля спросил, надолго ли гость прибыл сюда, или может навсегда. Тут же предложил ему обосноваться в Коринфе, дабы наслаждаться жизнью, спокойствием и благополучием.

– Говори же скорей, царевич, иначе потом будет поздно! – воскликнул Периандр, – я сейчас добрый и приму нужные решения!

Но видя, что Анахара не горит желанием быть его заложником, оставил этот разговор до лучшего времени. Пусть осмотрится, вникнет во всё, а там вдруг передумает. Тут же, не давая скифу опомниться и собраться с мыслями, начал выведывать у него, кем и чем он интересуется, чем увлекается, к чему стремится. Когда узнал, что главная цель путешествия Анахары в Элладу – знания, мудрость, то громко и радостно расхохотавшись, с большим вдохновеньем сказал:

– В самый раз, в самый раз! Ты царевич прибыл по назначению. Мудрости у нас в избытке. Один Эзоп чего стоит, не говоря уже обо мне. Узнаешь во мне друга. Мудрость Периандра царевичу пригодится всегда, особенно тогда, когда станешь царём.

– Владыкой Скифии я не стану, – совершенно спокойно возразил Анахара, – у меня есть старший брат. Он является наследником.

– Только один старший брат, или сколько их там у тебя?

– Брат только один, но он старше меня. Имею ещё две сестры.

О! – весело бушевал Периандр, – с твоим старшим братом может произойти, что угодно: внезапно умер, погиб на охоте, съели волки, утонул в реке, поперхнулся пищей, вкусил что-то отравленное, лёг спать и не проснулся. Да мало ли что ещё с наследниками случается. А кроме сказанного в придворной жизни используются всякие хитрые уловки, козни, тёмные делишки, наконец, заговоры. Так что у тебя столько же возможностей стать царём, сколько и у него. А может быть и больше, поскольку ты отсиживаешься за спиной брата. И, именно он, а не ты, в первую очередь, является мишенью для врагов вашего рода. Так что не огорчайся прежде времени, царевич. Главное, чтобы у тебя было стремление стать монархом. А всё остальное можно уладить и осуществить. Можно, при большом желании, тайно исправить оплошность природы в отношении первородства наследника скифского царства. Знай, чаще всего власти достигает не тот, кто её ждёт, а тот, кто за неё борется.

– Я не такой, – сказал тихо Анахара, – на подобного рода шаги, на которые ты намекаешь, я не способен пойти и никогда не пойду. Не пойду ни при каких обстоятельствах.

– Все мы «не такие!» – с пристрастием произнёс тиран. – «Все не хотим власти!» Царевич, все к ней рвутся, все о ней мечтают, только многие делают вид, что она им чужда. Враньё! Чистейшее лицемерие, хитрые уловки, лживая сдержанность – не более того. Все мужи сохнут по власти, все к ней стремятся, даже рвутся во дворцы власти, будь-то явно или скрыто, да не всем она достаётся. На всех желающих власти не хватит! Не всех власть принимает в свои объятия. Я того не скрываю, что без власти жить не могу. А Солон, к примеру, лицемерит, утверждает, что власть ему чужда. Я же открыто говорю, что власть для меня есть неизмеримое счастье. Только во власти любой муж ощущает себя самим собой. То есть значимым, сильным, умным, даже красивым. Власть – это всё! И богатство, и слава, и сила, и честь, и вседозволенность, и преклонение перед тобой подданных. Представляешь – это всё принадлежит тебе. Тебе одному! Ты один растворяешься во всём этом безудержном блаженстве! А если власть ко всему прочему ещё царская, то никаких пределов и опасений для властителя не существует. Было бы только желание царствовать, наслаждаться и упиваться царскими возможностями.

– Вот его-то, желания царствовать, у меня как раз и нет, – страстно ответил скиф. – Я имею соображения совершенно иного рода. Я хочу посвятить себя другому царству – царству мудрости, образованности и глубоких знаний, миру духовности, а не царству власти и насилия, или царству денег. К тому же у меня есть совесть и честь. Они не позволят мне нарушать вековые устои.

– У скифа есть совесть? – сначала удивился, потом рассмеялся тиран. – Да её нет даже у эллина, а не то, чтобы у варвара. А если она у кого-то и появляется, то это временное, случайное явление. Совесть относительна, а власть же – абсолютна всегда, по отношению ко всему и всем! Власть всегда преодолеет или заглушит совесть, честь, добропорядочность и всё остальное из мира нравов! Она их всех одолеет, если пожелает.

– Это у кого как, – не согласился царевич. – Совесть и честь на лбу человека не начертаны. Они глубоко душевные, сердечные проявления. А сердце и душа всегда сокрыты, весьма глубоко спрятаны от обыденного ума. Поэтому нельзя говорить так, как ты судишь, обо всех людях. Не властью одною жив человек! И не только о ней он думает. Есть вещи важнее власти и политики. Жизнь – это не только властное поле, это необозримое море благих дел.

Периандр удивился скифским размышлениям. Не по годам зрел царевич. Да и на царевичей мало похож он. О том, о чём надлежит размышлять царю, совсем не думает. Рассуждает о возвышенном и высоком, о нравственном. Впрочем, кто его знает. Говорить прилюдно это одно, а таить замыслы – совершенно иное. Время покажет, кто он на самом деле и к чему в жизни стремится. Не скрытничает ли он здесь, в Коринфе. Не притворяется ли? Мало ли что может быть, в самом деле.

Периандр, привыкший к тому, что последнее слово всегда оставалось за ним, хотел было что-то возразить гостю. Но, внимательно посмотрев на Анахару, понял бесполезность собственных усилий. Во всяком случае, сейчас. Он даже от удивления улыбнулся, дескать, есть же такие люди. Но себе под нос тихо проворчал: «Повзрослеет – образумится. Мысль о царстве к нему вернётся, обязательно вернётся. От царства пока ещё никто не отказывался. Разве что только чудак Солон и его древний предок Кодр».

Находясь в Коринфе, Анахара познакомился с убийственной мудростью Эзопа, который то и дело ставил его в затруднительное положение, а иногда – попросту оставлял царевича в дураках, побуждая решать очень неприятные, а то и вовсе неразрешимые задачи. Он постоянно сравнивал скифа с ослами, мулами, навозными жуками, обезьянами. Эзоп ведь недолюбливал царевичей. Тиранов любил, а царевичей – нет; считал их паразитами, ни на что не способными, кроме обжорства, и любострастия.

Едва ли не ежедневно беседовал скиф с Периандром о государственных делах и премудростях. Тот убеждал Анахару в достоинствах тирании и слабостях демократии. Говорил о том, что не может быть сильного государства без сильной личной власти. Короче, тирания, в представлении Периандра, есть самое большое благо для народа, хотя сам народ подобного не понимает и часто не признаёт тиранов. Но народ ведь и не должен понимать секретов властвования. Его, народа, задача – полностью подчиняться властителю. А ещё поклоняться ему, почитать его, наконец, любить его. Тиран – это ведь не царь. Он выше царя. Царю власть достаётся можно сказать ни за что, задарма, по наследству, просто падает на голову свыше. Тиран же достигает власти самостоятельно, положив на её алтарь все силы, разум, хитрость, коварство и даже свою семью и друзей. Следовательно, он достоин большего, нежели монарх. Тиран заработал право на народную любовь, и народ не может не почитать его, в противном случае всё лишается смысла. И народ, не почитающий тирана, это не народ, а сброд, – так размышлял коринфский тиран.

Много чего такого разного, сложного и нелицеприятного говорил скифу Периандр. Ему казалось, что наконец-то он нашёл достойного собеседника, который не только благодарно выслушает его, но и правильно поймёт многие тиранические премудрости, замыслы и тайны. Анахара что-то пытался мягко возражать, высказывать некие аргументы «против», но коринфянин его даже не слушал, просто забивал и заглушал своими идеями и помыслами, а главное – громким голосом. Он иногда, как норовистый жеребец, преодолевал все возражения скифа, даже не принимая их к сведению. Часто Периандр говорил самому себе, так как Анахара совсем его не слушал, а думал о своём.

Нельзя сказать, чтобы всё очень понравилось скифу у тирана, скорее даже наоборот – многое не понравилось. Но, как бы там ни было, время, проведённое в Коринфе, стало весьма полезным и поучительным. Много интересного и важного узнал скифский почитатель мудрости о делах политических, управленческих, государственных. Присмотрелся к тираническим способам правления. Понял, что надо делать, если попадаешь под власть таких людей, как Периандр. Его поразил масштаб холуйства, раболепия и двуличности придворной челяди. Пресмыкаясь, перед тираном словно твари, расточая ему в лицо дифирамбы, они, отойдя на сто шагов, посылали ему проклятия и желали его немедленной смерти. А главное – отлынивали от работы, от настоящего дела. Их любовь и преданность властителю были показными, крайне не надёжными, как и они сами.

Увидел и услышал он какова истинная, порой жестокая мудрость Эзопа. Но дружбы с Эзопом не вышло. Не подружились Анахарсис и Эзоп. Видимо потому, что оба они были слишком умны и остры на язык. Не хотели признавать приоритет друг друга по отношению к себе. А таким людям ужиться тяжело. К тому же родовое происхождение того и другого возвело между ними непреодолимую преграду. Она сохранилась до последних дней их жизни. Скиф познакомился со многими изгоями, которых приютил у себя Периандр. Это были поэты, архитекторы, живописцы, художники, бежавшие сюда по разным причинам. Прижились в Коринфе и те, кто не сумел поделить власть в своём отечестве и бежал от преследований конкурентов. Были и такие, которые приехали надолго погостить, а то и просто жить в этих краях. Коринф ведь благодатное место. Так или иначе, а разного народу во дворе и, особенно около двора Периандра ютилось немало. Коринфская казна ощущала всё это на себе.

Вот так незаметно и очень быстро прошёл год, с тех пор как скиф ступил на землю Эллады. Но до Афин – главной цели своего путешествия, мудрствующий царевич всё ещё не добрался. «Год прошёл, а я топчусь на месте, не достигнув пункта назначения», – недовольно говорил себе Анахара. Впрочем, подобное топтание было полезным. Такой год, какой случился у него, стоит иных двадцати лет, а то и всей жизни. Дав наказ самому себе, что, дескать «пора, поскольку Солон ждёт не дождётся», он решительно и уверенно взял курс в Аттику.

~2~

В мудрствующие Афины, как и во все другие места, где он побывал ранее, царевич добрался благополучно. Видимо, морские боги благосклонно покровительствовали ему в этом деле. Прибыв в Пирей, прямо на пристани узнал, что в Афинах полным-полно скифов. Не свободных граждан, конечно, а рабов, но рабов преимущественно государственных, влиятельных в делах афинского полиса. Одни из них служили на таможне, другие были стражами, третьи – являлись сборщиками налогов. Это придало Анахаре дополнительные силы. Какие ни есть, но, всё-таки, свои сородичи. Те же, в свою очередь, узнав, что прибыл скифский царевич, тоже не остались равнодушными. Не то, чтобы испугались или воспылали любовью к нему, а просто заинтересовались, полюбопытствовали, ведь прибыл знаменитый соотечественник, а это само по себе интересно.

Дав необходимые распоряжение своим корабельным людям и взяв с собой одного из них, Анахара отправился с подарками на поиск родственников по материнской линии. С помощью Иеракса царевич довольно быстро их нашёл. Оказалось, большинство из них были живы. Дед, бабка, дяди, тёти, двоюродные братья и сёстры, несмотря ни на что, выжили в тяжёлое для Афин время и теперь существовали вполне сносно. Все они полагали, что благодаря законам и реформам Солона их настоящая жизнь только начинается. Между прочим, все они принадлежали к филе Гелеонта, к которой принадлежал и сам Солон. Анахару сородичи встретили радостно. Как-никак сын Анфии, бедняжки Анфии, которую пришлось когда-то отдать в кабальное рабство и которую, будь оно неладное, перепродали скифскому царю. Конечно, стала царицей, хоть и варварской, но царицей, от чего можно и возгордиться. Ведь в их роду такого ещё никогда не было. Породниться с царями выпадает честь далеко не каждому афинянину и не только афинянину. А по сему, следует также немного гордиться. Вернее стесняться и гордиться. Стесняться потому, что продали Анфию, а гордиться – потому, что продали её очень удачно. Во всяком случае, так размышляли отец и братья Анфии.

Большинство родственников в основном были зевгитами, но среди них были и всадники, и феты. Вообще-то, люди весьма разные, но гостеприимные, любопытные, приятные, говорливые. Первым делом Анахара роздал всем подарки и познакомился с условиями их жизни. В первый же день он почувствовал себя здесь, как дома, даже лучше, нежели дома. Возникло такое ощущение, что у него ожили эллинские корни. А почему бы и нет, ведь он наполовину эллин, иониец, афинянин. Скифскому гостю выделили комнату в доме деда и предложили остаться здесь навсегда. А со временем, возможно, удасться и мать вернуть в Афины. Царевич не стал заглядывать так далеко, дескать, поживём – увидим. На вопрос, чем он собирается заняться в Афинах, он ответил, что хочет учиться тем вещам, которых нет в Скифии, но которые ей очень необходимы. Когда он сказал деду, что в качестве своего учителя видит Солона, тот стеснительно пожал плечами, намекая на занятость законодателя. Дескать, вряд ли у столь важного государственного мужа найдётся время для подобных дел. К тому же, всё-таки, Солон, не ровня нам.

Целую неделю Анахара изучал Афины, знакомился с содержанием Солоновых законов, распознавал афинский государственный порядок и частный образ жизни людей. Всё ему очень нравилось. Он был в восторге от Аттики.

– Афины лучше всех известных мне государств, – говорил он деду и дяде.

Те соглашались, утвердительно качали головами, при этом мягко возражали:

– Возможно, где-то и лучше. Мы же не видели, как живут все народы. Но гневить богов не станем. Хорошо и надёжно теперь у нас. Что хорошо, то хорошо. Мы весьма довольны тем, что имеем. Хвала богам и Солону!

Дядя было заикнулся, что и в Коринфе, и в Приене, и в Милете люди живут ничуть не хуже. Но Анахара тут же резко возразил:

– Не говорите так, я насмотрелся на их жизнь и откровенно скажу, что Афины – несравненны. Здесь правят закон и народ. Здесь уважают и защищают индивида. А это – самое важное в жизни. Можно во многом нуждаться, но главное ощущать себя свободным, защищённым законом человеком. Важно ощущать себя гражданином. Никакие богатства не могут заменить свободу, человеческое достоинство и справедливый законный порядок! В Коринфе, который вы так хвалите, имеет место тиранический беспредел!

Родственники особо и не сопротивлялись его суждениям. «Пусть будет по-твоему, мы нисколько не супротив», – молча соглашались они.

Наконец, Анахара изо всех сил преодолевая себя, после долгих колебаний и сомнений решился навестить Солона. В один из дней, ближе к вечеру он подошёл к дому, где проживал законодатель и постучал в калитку. Из дома вышел Сах, посмотрел на царевича любопытствующе-ироничным взглядом и строго спросил:

– Кто такой и чего надо?

Анахара на одном дыхании выпалил: