Законодатель. Том 2. От Анахарсиса до Танатоса
Третий круг суждений вновь начал Солон:
– Добрейшие мудрецы, наша задача найти не только достойный ответ богам, но выяснить самые сокровенные человеческие мысли, которые будут запечатлены на колоннах храма. Таковых не мало. И их высказывали не только мы – здесь сидящие, но и другие достойные люди, которых уже, к сожалению, нет с нами, и, которых, из-за их скромности, пока еще нет с нами. Человеческая мысль порой глубока, основательна, поучительна. Она требует запечатления, ибо имеет свойство теряться. Я, на сей раз, выношу на ваш суд три суждения.
Во-первых, человек должен быть честным и правдивым. Полагаю – все со мной согласятся. А посему твержу: «Всегда говори правду». Но правда не всегда бывает только приятной. Она может принести много неприятностей и сложностей любому человеку. Правда может нарушить покой очень многих, а порою даже может быть дерзостной, посягающей на высокие святыни. Поэтому к сказанному выше присоединю и второе: «Не будь дерзким». Из чего, в сущности, проистекает человеческая дерзость? Конечно же, из знания или из незнания. Знающий человек часто переоценивает свои знания, нередко ими злоупотребляет, а посему дерзит. Но может дерзить и человек незнающий. Дерзить даже еще больше, нежели, знающий человек; дерзить в силу непонимания. То есть здесь крайности сходятся. Каков выход? А он таков: «Знаешь – так молчи» – это, в-третьих. Вот это еще одно мое соображение. Конечно, Эзоп скажет: «А если не знаешь – то тем более молчи» – и он будет прав.
– Нельзя не поддержать Солона, – сказал Клеобул. – Его мысли, хотя отчасти, они и наши мысли, весьма полезны, ибо это мысли разумные. А разумное и мудрое, как известно, уже давно – братья, или кому угодно – сёстры. Что касается меня, то к сказанному ранее я бы предложил еще и такое: – «Согражданам – советуй наилучшее». Всем известно, что советчиков в каждом государстве полно и советуют они как правителям, так и народу всё, что придёт на ум, а надо советовать то, что приносит всеобщую пользу.
В разговор, после речи Клеобула, незамедлительно включился Питтак. Он высказал идею того, что многие люди стремятся быть хорошими. Но, стремление, стремлением, а в жизни стать таковым очень не просто. Поэтому привлекательным станет следующее высказывание: «Трудно быть хорошим». А чтобы стать таковым следует сделать многое. Ну, хотя бы: «Владей всем своим».
Затем, слово перешло к Бианту, высказавшему три мудрые мысли: «Соображай, что делаешь»; «Безрассудства, не одобряй»; «Не болтай – промахнешься».
Эти гномы Бианта пирующим понравились, в отличие от его первого суждения. Правда, по поводу «Не болтай – промахнешься» возмутился Эзоп. Дескать, я болтаю часто, секрета в этом нет, но до сих пор не промахивался.
После Бианта кратко и скромно высказался Хилон, который призвал всех людей, включая пирующих, уважать ближних, а точнее он утверждал: «Не хули ближних».
Эзоп, разумеется, принял это на свой счет. Мол, смотрите, я иногда хулю ближних. Но и они ко мне не беспристрастны. А затем, уже, будучи сильно захмелевшим, сочинитель басен буквально отрезал такую фразу:
– «Лучше всего дома».
Что он имел в виду, пояснять не стал. То ли ему не понравилось на пиру, то ли он дома чувствует себя уверенней. Да оно и каждый человек знает, что везде хорошо, а дома лучше. Какие тут еще нужны объяснения. Правда, не понятно есть ли свой собственный дом у Эзопа. И где вообще его дом? Уже совсем было, успокоившись, Эзоп произнёс заключительную гному:
– «Не обижай слабых!» – тоже примите во внимание. Очень важное изречение. Кто только не норовит обидеть слабого человека. А делать это нельзя! Сильных можно обижать. Слабым же надо покровительствовать.
Анахарсис собирался было промолчать и на сей раз, даже не сказав того, что он поддерживает всё прозвучавшее. Однако сам того от себя не ожидая, он, непонятно кому, тихо бросил в сторону фразу – «О неизвестном лучше молчать». Видимо, её никто не расслышал, а может и не желали слушать. Впрочем, его благодушное лицо свидетельствовало о том, что он довольствуется происходящим вокруг. Ему, оказали небывалую честь и впустили в собрание мудрецов. Более того, ему, скифу, предоставилась уникальная возможность сидеть недалеко от Пифии совершенно рядом со святая святых. Никогда, ни один скиф об этом даже не мечтал. А ещё сидеть со всеми мудрейшими из мудрых, здесь же. И не просто сидеть, но и на равных пировать, провозглашать собственные мысли, отрицать или поддерживать чужие, спорить и молчать. О чём ещё может мечтать поклонник мудрости? Однако, вдруг, он ощутил на себе проницательный взгляд Солона, говоривший о том, что столь высокое окружение ждёт от него большего, нежели то, что он делает сейчас. Ждёт его возвышенных мыслей и слов. И царевич нерешительно заговорил:
– О, величайшие мужи! Ваши гномы касательно меры и познания – превосходны, воистину великолепны. Хотя, по чести, Аполлон тому свидетель, не скрою – меня точит червь сомнения и в отношении меры и в отношении познания. Ещё как точит и гложет. Считаю уместным и такое сказать: «Знай меру в познании». Посудите сами, мудрейшие. Человеку знать слишком много весьма опасно. Он может возомнить себя Богом. Неважно каким – скифским или эллинским. А если человек возомнит себя Богом, то человеческий род может постигнуть беда, ибо место богов уже занято. И они не потерпят самозванцев. Так что следует знать меру и разумный предел в познании. Слишком много знания, в том числе о себе может привести к непредсказуемым последствиям, а то и погибели. А поэтому я и говорю: «Знай. Но знай в меру». А ещё скажу – «Люди, не спешите, подумайте, оглянитесь, отдохните».
Он хотел было добавить, что важно не только знать, и не только обладать. Но необходимо ещё умело и своевременно распоряжаться познанным, нести груз ответственности за его применение. Но, почему-то удержался и промолчал.
Мудрецы никак не отреагировали на сказанное скифом. Трудно предположить почему. И уже по сложившейся на пиру традиции круг речений завершал Фалес. Он искренне одобрил все высказывания – от Солоновых – до Эзоповых, назвав их интересными, хоть и спорными. Но при этом подчеркнул, что там, где нет места спору, там нет и места мудрости, как и самой истине. Истина рождается в споре. Правда, в нём же она может и потеряться, если спор беспредметен и тем более, бессмысленен.
В свою очередь милетский физик предложил обратить внимание сообщества мудрецов на такие речения:
«Будь прекрасен делами»; «Учи и учись лучшему»; «Полезней всего добродетель».
Пирующие мудрецы дружно взялись за обсуждение сказанного. Не только сказанного Фалесом, но и всеми участниками третьего круга. Дискуссия была страстной, критичной, но созидательной, ибо любая мудрость, высказанная одним, требует некоторого уважения со стороны других. Пир затянулся и возможно затянулся бы еще надолго. Но незаметно свечерело. Бывает так, что за мудрыми разговорами быстро утекает время. Солнце спряталось за храмом. Аполлон удалился в свои покои. И видя это, Пифия молвила:
– О, мудрейшие мужи, благодарю вас за столь искренний и глубокомысленный разговор. На сегодня мы завершаем. И Аполлону и нам есть необходимость отдохнуть. Но пир продолжится завтра. Встречаемся здесь, в полдень.
Первый день пира, несомненно, удался. Так расценили происходившее пиршество мудрецы. А как оно будет завтра – поживём, увидим. Будет день – будут новые мысли. Конечно же, будут.
~9~
На следующий день, ровно в полдень, участники пира пришли к храму Аполлона. Вышедшая им на встречу Селена на сей раз была одета в одежды серебристого цвета. Пришедшим казалось, что сама Луна спустилась с небес, чтобы предстать перед важными гостями ещё более таинственной, загадочной, нежели это было вчера. Пифия вся сияла, улыбалась, раздавала сдержанные, величественные поклоны налево и направо, источала мощную энергию жизни, воплощала в себе аполлоновскую гармонию. Мудрецам даже почудилось, что сивилла желает обнять каждого из них, сказать тайное слово, а то и позвать в прорицалище, в колыбель истины. Дескать, вы заслуженно удостоились подобной чести. От одной этой мысли каждому становилось не по себе. Возможно, она и сделала бы подобное, да нельзя, не положено невесте Бога вести себя так с людьми, даже со знаменитыми. Зрелище, явленное мудрецам, было приятным и незабываемым для всех. Даже Фалес, всегда равнодушный к женщинам, дольше обычного задержал свой проницательный взгляд на её теле и от удовольствия причмокнул губами. Солон заметил это и радостно улыбнулся, подумав о том, что божественная красота не оставляет никого равнодушным, даже физика из Милета.
Все мудрецы, как и накануне, явились в белых нарядах. К всеобщему удивлению и Эзоп, который действовал против всех и всего, о чудо, на сей раз был облачён в белое. Непонятно, только где он его взял. Но, видимо, и он сильно преобразился под впечатлением событий первого дня. Этим самым бунтарь всем показал, что и он набрался большого ума. Вот что такое пиршество мудрости.
– «Чтобы это значило, – задумались мудрецы, – не уж-то Эзоп присмирел и помудрел, или Пифия повлияла на него? Не иначе как Аполлон явился ему во сне и вразумил говоруна. Несомненно, сочинитель басен превзошёл себя».
Когда все умолкли, Пифия несколько раз обозрела стоявших мужей. Увидев облачённого в белые одежды Эзопа, удовлетворённо качнула головой и величественно подняла вверх правую руку. Мудрецы насторожились и были все во внимании и благорасположении.
– Наш пир, мудрейшие мужи, – начала жрица Аполлона, обратившись к гостям, – сегодня продлится непосредственно в храме Великого Бога, у его изваяния. Мы обязаны быть ещё ближе к нему, а он – отчётливее нас видеть и слышать. Прошу всех с открытой душою и чистым сердцем идти за мной в божественное обиталище.
Мудрецы, впереди которых шла Селена, медленно, величественной поступью, поднялись по ступенькам храма и вошли в него. Всем вошедшим в храм показалось, что сегодня, как никогда прежде, жилище Летоида было обставлено празднично и торжественно. Оно воистину ликовало своим золотым и серебряным убранством и благоухало нежными ароматами. Можно было подумать, что здесь собрались пировать сами боги, а не мудрые люди. Чего тут только не было: статуи бессмертных и героев, знаменитые жертвенники, оружие великих воинов, золотые и серебряные сосуды, которыми по преданию пользовался хозяин храма, священные дары известных государей, рукописи прославленных поэтов с их стихами в честь сына Зевса и Лето. Рядом со статуей Аполлона на подставе, разукрашенной золотыми и серебряными листьями, возвышался знаменитый Омфал. С двух сторон символ центра Вселенной охраняли золотые орлы, ростом с Эзопа. Строгий орлиный взгляд предупреждал всех приблизившихся сюда и стоящих вдали, о недопустимости недобрых замыслов; дескать, берегитесь святотатцы – порвём в клочья. Немного поодаль от статуи Сребролукого, располагалась подстава, на которой лежала знаменитая таблица с решением суда о принадлежности Афинам Саламина. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как здесь судились афиняне и мегаряне, но память о том знаменитом процессе запечатлена навсегда. Сам Аполлон охранял сие мудрое судебное решение и никому не позволял его нарушать.
Мудрецы внимательно обозрели эти редчайшие священные сокровища и все до единого благоговея, одобрительно кивали головой, расплывались в щедрых мудрых улыбках, ощущали себя словно бы на небесах. Анахарсис про себя подумал, что «Аполлон не только мудр, но и весьма богат». Скиф внимательно прочёл «саламинскую» таблицу, восхищённо посмотрел на Солона и тихо промолвил:
– Мудрец, он во всём мудрец. Даже там, где казалось бы это невозможно.
Посередине храма располагался празднично накрытый красный стол. Сегодня он был не менее торжественен, нежели вчера. Внешне выглядел даже более красочно и богато. Казалось, к этому приложил руку сам властитель храма. Не иначе.
Как и вчера, мудрецы располагались за столом в заранее определённом порядке. Пифия вновь величественно одела им на головы венки. Даже присмиревший Эзоп позволил ей сегодня это сделать. Затем жрецы наполнили чаши священным напитком, и на мгновение воцарилась совершеннейшая тишина. Затем раздалась музыка, которая, впрочем, длилась не долго. Как только звуки лиры умолкли, Селена, внимательно обозрев всех сидящих за столом, повела такую речь:
– О, мудрейшие мужи! Первый день пира прошёл весьма благоприятно. Каждый из участников пира высказал свои представления о человеческой мудрости. Они были глубоки и основательны. Правда, были и дерзкие изречения, которые бросают тень на род человеческий. Возможно, кто-то из вас передумал о сказанном вчера, возможно кто-то из вас вчера ошибался, или, предположим, у кого-то с того времени родилась новая мудрейше-мудрая мысль. Ночь даётся людям не только для того, чтобы они спали и бездействовали, но и для того, чтобы осмыслили день минувший и сосредоточились на дне грядущем. Ночь в состоянии безмятежности и полного спокойствия соединяет прошлое и будущее. Часто она порождает не только жизнь, но и великие мысли о ней. Сегодня, каждый имеет возможность исправиться, а также изложить свои новые помыслы и доводы. Пред тем, как начать обсуждение, я предлагаю выпить за подлинную человеческую мудрость. За радость познания!
Она подняла высоко чашу с вином, затем встала с кресла, подошла к статуе Аполлона и молвила:
– Аполлон, мой единственный возлюбленный, тот, кто обладает самой сокровенной мудростью. Я прошу тебя не лишай человеческий род мудрых мыслей и мудрых поступков. Благоприятствуй людям! Люби нас, как мы любим тебя!
С этими словами она поцеловала статую возлюбленного Бога, затем возвратившись на своё место, предложила мудрецам приложиться к вину.
Испив по чаше, мудрецы вновь, как и накануне, повеселели, раскрепостились, повели содержательные, утончённые беседы. Некоторое время спустя Пифия попросила у пирующих мужей тишины и обратилась к Солону:
– Что сегодня скажет афинский законодатель? Ему – царственному мудрецу, первому даю возможность молвить достойное слово.
Солон выдержал небольшую паузу, встал с кресла, обозрел всех сидящих за столом добрым взглядом и уверенный в своих силах и мудрости повёл такую речь:
– Сегодня, я хочу не только говорить, но и действовать. Ведь согласитесь, о великодушные мудрецы, согласись и ты, непререкаемая Селена, – мудрость состоит не только в слове, но и в деле. В деле даже больше, чем в слове, в деле она заключается прежде всего и основательнее всего. В нём её истинная жизнь. Руководствуясь этим соображением сейчас, мудрейшие, я собираюсь сделать то, что сделал бы каждый из вас, будь он на моём или на любом другом месте. Я желаю, чтобы истинно мудрое – досталось самым мудрым, сверхмудрым и по праву находилось у них. Я веду речь о знаменитом треножнике, который был передан мне рыбаками – гражданами Коса, согласно дельфийскому оракулу, как самому мудрому человеку. Не скрываю, я был польщён столь небывалой честью, которая выпала на долю простого смертного. Тем не менее, мою совесть ежедневно и ежечасно пилила мысль: «А нет ли более мудрых людей, нежели я? А достоин ли я, держать столь великую реликвию у себя дома?» После нескольких дней невиданных терзаний и сомнений я не выдержал тяжести славы и отправил треножник мудрому Фалесу, которого считаю достойнейшим мудрецом из ныне живущих. Но и он не счёл себя самым мудрым; после нескольких дней сомнений он отправил треножник мудрому Питтаку. Питтак, в свою очередь, – Клеобулу, Клеобул – Бианту, Биант – Хилону. Хилон – Периандру, а ныне покойный, всем искушённый Периандр вернул его мне, сопроводив письмом, в котором утверждалось: дескать, держи у себя то, что по праву принадлежит тебе. Мудростью не разбрасываются! – категорически настаивал коринфянин. Казалось бы, истина восторжествовала, всё вернулось на круги своя, и моё вернулось ко мне. Но все эти годы, месяцы, дни, и даже мгновения, что созданный Гефестом треножник находился у меня, я сомневался и терзался – имею ли я право держать его у себя дома? Тот ли я человек, которому треножник должен принадлежать? Не посягаю ли я на самую великую и священную вещь? Не нарушаю ли я право на мудрость других человеческих и даже божественных индивидов. И может ли вообще подобное сокровище принадлежать простому смертному, пусть даже и относительно мудрому. Ведь напомню вам, мужи, на треножнике написано: «Мудрейшему из мудрых». Вдумайтесь в истинный смысл сиих слов. Они нам ясно указывают на то, что неимоверно трудно найти такого среди нас. Величайшая реликвия возлагает на отдельного человека небывалую ответственность, сильно тяготит его и тревожит беспрестанно. К тому же, подумал я, а что если боги испытывают нас на предмет дерзости, и даже подлинной, а не формальной мудрости. И вот, после вчерашнего пира, этой ночью, я ещё раз осмыслил правомерность пребывания треножника у меня и, взвесив всё, окончательно пришёл к выводу – эта священная реликвия должна принадлежать не человеку, а Богу. Именно он её истинное олицетворение. Даже сто мудрых Солонов не сравнятся с Аполлоном. А посему сейчас, в этот священный день и час, я не просто жертвую треножник храму, но возвращаю его истинному владельцу. Носителю мудрости, божественной мудрости – златокудрому Аполлону. Треножник должен принадлежать тому, в мудрости которого не сомневается никто. Ни люди, ни боги.
Все находящиеся в храме слушали удивительного жертвователя – афинского мудреца, словно заколдованные. Они пришли в высочайший восторг. Иные вовсе этого не заметили и не поняли. На то он и восторг, что ты его не замечаешь. У Эзопа от удивления отвисла челюсть. Анахарсис по-детски восхищённо, смотрел на своего учителя, и у него возникло желание громко и радостно закричать на весь мир от столь величественного поступка. Другие мудрецы были до предела напряжены. Солон поднял руку вверх, призывая всех к вниманию и давая знак, что он готов исполнить обещанное. И в это время двое храмовых служителей поднесли ему большой свёрток, в красной ткани. Афинский мудрец тут же развернул свёрток, и все присутствующие увидели тот самый знаменитый треножник, о котором было сказано столь много, и который большинство из присутствующих не только видели, но и держали собственными руками. У них, помимо их воли, от волнения перехватило дыхание, сжало в горле и страстно заблестели глаза. Ещё как заблестели! Это был действительно тот треножник, конечно же, он. Величие момента было столь значительным, что всем почудилось, как в храме сейчас появятся боги, дабы присутствовать при столь выдающемся событии. Многие мудрецы в ожидании повернули головы к выходу. Но высоких гостей, а вернее хозяев, не было, они не пришли. Видимо, дали людям возможность самим насладиться истинно человеческим поступком. Ведь что греха таить, неизвестно, как бы они поступили сами, если бы треножник оказался у кого-то из них. Например, у Ареса или Гермеса, или Диониса. Уступили бы они его друг другу? Или вручили бы Зевсу, а возможно Аполлону или Афине? Неизвестно. Даже Пифия на сей счёт ничего не скажет и не знает. Но то дела богов. Людей они не касаются.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
