Американский доктор из России, или История успеха

Нил слушал мой рассказ о «правой руке» с изумлением, я удивлялся ничуть не меньше тому, что у Кагановича, оказывается, в Америке родственники. Наверняка он не упоминал о них в анкетах. Значит, были у всесильного Лазаря Моисеевича свои «еврейские тайны».

Наш разговор происходил в кабинете Нила, где на стене висела вырезка из газеты: он в костюме клоуна на арене цирка с тремя слонами.

Оказалось, что Нил до поступления в медицинский институт был профессиональным клоуном, и у него было три собственных слона.

Чего я только не видел в жизни, но не приходилось мне встречать человека, который имел трех слонов, – мы ведь живем не в Индии, а в Западном мире. В придачу, этот человек – клоун, ставший хирургом… и внучатый племянник Кагановича! Поистине Америка – страна чудес.

Деловые способности у Нила проявились рано. Он сбежал из дома и поступил клоуном в цирк, быстро разбогател и купил трех слонов. Выступал с ними, потом их продал и на эти деньги учился в медицинском институте. Нил и теперь вел очень необычную жизнь. Он покупал старые, разрушенные пожаром или временем дома, восстанавливал и перепродавал за большие деньги. Кроме того, Нил скупал под Нью-Йорком особняки-развалюхи с хорошими земельными участками, и превращал их в настоящие дворцы. Он много работал на стройках, засветло вставал, приезжал на поезде в Нью-Йорк, делал операции и постоянно был на телефонной связи со своими архитекторами, строителями, снабженцами: нанимал, распоряжался, указывал. Какое-то время они с женой жили в отреставрированном доме, затем его продавали – и все начиналось сначала. Наши доктора поговаривали, что он зарабатывал миллионы.

В последнем по счету обновленном доме в богатом пригороде Гринвич Нил с женой организовали сбор пожертвований для пострадавших от армянского землетрясения. Ожидалось, что их соседи-богачи дадут много денег и вещей. В субботу утром я приехал туда, чтобы вместе с ними принимать соседей-жертвователей. Я, иммигрант из СССР, для них был как бы и представитель несчастной Армении.

По пути к дому Нила были вывешены плакаты-указатели: «Семья Кахановиц, сбор пожертвований для Армении».

Двухэтажный особняк стоял в парке на берегу озера и блистал свежестью. От его стен веяло запахом новой краски, паркетные полы сверкали, как в императорских дворцах, громадные окна поражали зеркальной чистотой. Было в доме двенадцать или пятнадцать комнат, но хозяева жили только в двух. Остальные стояли пустые, без мебели: все равно скоро продавать. Жена Нила была первый раз беременна, через месяц ей предстояло рожать. Нил показал фотографию дома, когда он его купил: совершенная развалюха после пожара. Если бы мне предложили его за один доллар, я и то не взял бы. Да, надо сильно любить такой бизнес… и надо иметь такую жену.

– Сколько у тебя ушло времени на ремонт?

– Почти два года.

– А теперь что?

– Опять куплю что-нибудь и займусь восстановлением.

– Но ведь у вас скоро будет ребенок.

– Ничего, мы умеем приспосабливаться, – типично американский ответ.

У меня вертелось на языке спросить, сколько он заработает на продаже одного дома. Но американцы охотно говорят о том, сколько зарабатывают другие, а про самих себя – никогда.

Гостей принимали в зале на первом этаже. Там стоял небольшой столик с орехами, фруктами, печеньем и кока-колой, в общем, это не был настоящий прием. В Гринвиче обитают богатые люди, от них ждали короткого визита с привозом каких-нибудь вещей и денег. Многие осматривали дом. Нил был в этом заинтересован и водил соседей по комнатам. Обо мне говорили гостям как о представителе пострадавшей страны. Ко мне подходили, выражали сочувствие. Я объяснял, что поеду туда вместе с Кахановицами и обязательно расскажу, как американцы дружественно отнеслись к пострадавшим.

Гости принесли много хороших вещей, в основном новую одежду, и более двух тысяч долларов. Жена Нила все собирала – она будет раздавать это в Армении.

Москва, Москва…

Приближалось время отлета. Моя задача была везти более тонны груза – инструменты, лекарства и собранные вещи, общей стоимостью больше миллиона долларов. По специальному решению советского правительства грузы для Армении не облагались пошлиной. Так что не приходилось ожидать задержек с их получением. Часть пожертвований пойдет в московские больницы, где лежали привезенные из мест землетрясения раненые, основную часть надо везти дальше, в Армению. Мы с Мошелом упаковали все в большие картонные ящики, на каждом я написал свое имя крупными буквами, по-русски и по-английски, чтобы не было ошибок при их получении.

Кахановицы хотели найти в Москве родственников и улетели на два дня раньше, налегке, везя только пожертвованные деньги. Для них был зарезервирован номер в гостинице «Белград». Поскольку работать мы должны вместе, Нил обещал там же зарезервировать номер для меня.

В Москве и у меня жили родственники, теща с мужем, двоюродные братья с семьями и еще много хороших старых друзей. Я не видел их одиннадцать лет и хотел привезти им подарки. Зная советский товарный дефицит, я старался подобрать что-то нужное, особенно для племянников. И еще я знал, что по делам мне придется иметь контакты с разными бюрократическими инстанциями, поэтому запасся массой недорогих сувениров: наручные часы на батарейках, калькуляторы, наборы косметики, шариковые ручки – все возьмут. Я захватил и несколько экземпляров своих воспоминаний, чтобы подарить друзьям. Но разрешат ли ввезти книги, я не знал – этот товар всегда был под подозрением властей, следивших за «чистотой» коммунистической идеологии.

За день до вылета к госпиталю подкатил грузовик, и я вместе с шофером перетаскал всю тонну груза в кузов.

И вот – лечу в Москву…

…Когда в 1978 году, в старое время правления Брежнева, мы из нее уезжали, у нас не было никакой надежды еще раз ее увидеть. Мир коммунизма повернулся к нам спиной, как к изменникам Родины. И хотя я был профессором и занимал видное положение, ко мне тоже повернулись спиной – никто из моих коллег, кроме очень близких друзей, со мной не простился, не сказал на прощание доброго слова. Все боялись показать связь со мной. Происходящее теперь казалось почти нереальным: Советский Союз все больше поворачивался лицом к миру. И вот я лечу ТУДА. В доброй встрече с друзьями я был уверен, но повернутся ли ко мне лицом мои бывшие сослуживцы, те, кто меня предал?

«Боинг-747» подлетал к тому же Шереметьевскому аэропорту, с которого я улетал из Москвы. Я прильнул к окну – внизу показалась все та же убогая русская деревенька, которую я видел, когда улетал. Вспомнились слова Некрасова: «Ты и убогая, ты и обильная…» Аэропорт тесный и бедный. Паспорта проверяли долго, подозрительно всматриваясь в лица. А когда мы прошли бюрократический паспортный контроль, началась русская неразбериха. Чемоданы выезжали на двух не сообщающихся друг с другом лентах-транспортерах. Люди кидались от одной ленты к другой. И я тоже бегал туда-сюда, пока наконец не ухватил свои два чемодана.

Сумрачный таможенник попросил меня открыть один из них. Первое, что он увидел, было штук двадцать шариковых ручек. Под ними были мои книги.

– Это зачем столько ручек?

– Для подарков.

– Зачем так много? Подарки ввозить запрещено.

Опять яркое воспоминание: «нельзя», «не разрешается», «запрещается»… самые популярные слова из официального советского лексикона. Однако на любые запрещения были способы их обходить. Я протянул таможеннику три красивые ручки:

– Возьмите, это вам подарок.

Выражение сумрачности сменилось мягкой улыбкой. Самый искусный актер позавидовал бы такой богатой мимике. Значит, ему подарки делать – можно. Дальше он ничего смотреть не стал, и книги мои его никак не заинтересовали.

Встречали меня два старых друга, Вахтанг Немсадзе, грузин, и Оганес Оганесян, армянин. Они оба давно жили и работали в Москве, оба были профессорами. С Вахтангом я учился в медицинском институте, Оганес (мы звали его Овик) работал со мной в ЦИТО – первом пункте перевозки моего груза. Теперь он одновременно представлял и наш институт, и пострадавшую Армению. Объятия, похлопывания по спине:

– Здравствуй, дорогой! Да ты ничуть не изменился!

– Здравствуй, дружище!

– Наконец-то приехал, как я рад тебя видеть!

– И я рад ужасно!

– Можно ли было себе представить, что еще увидимся?

– Да, да, и я тоже не представлял…

– Куда поедем теперь?

– Первым делом – в отель «Белград». У меня там заказан номер, я оставлю чемоданы. Завтра надо снова приезжать сюда за получением груза. Будет грузовик?

– Володя, дорогой, все устроено…

По дороге из Шереметьева я жадно смотрел по сторонам. Путь знакомый, здесь я провел детство и юность. Вот развилка с Волоколамским шоссе, вот станция метро «Сокол» и церковь Всех Святых бывшего села Всесвятского. Сюда моя бабушка Прасковья Васильевна ходила святить куличи. А вот уже и метро «Аэропорт», рядом с которым наш писательский жилищный кооператив. Но вот что меня удивляло: на всем пути был только один новый дом, построенный за столько лет. Все остальное – ужасно знакомое, но постаревшее и обветшавшее. Рад ли я был видеть все это снова? Конечно, рад. Но смотрел я глазами жителя Нью-Йорка, где новые дома растут, как грибы, где столько величественных небоскребов. И мне казалось, что все дома, вся Москва за эти одиннадцать лет как будто съежились.

Вот и гостиница. У стойки регистрации небольшая толпа, я бодро обращаюсь к миловидной молодой женщине – портье.

– Здравствуйте, я доктор Голяховский, из Америки. Для меня должен быть номер.

Она проверяет.

– Вашего имени в списке нет.

– Как нет?! Проверьте. – Бодрость моя пропадает.

– Я смотрю, но вас не нахожу.

– И никакой записки для меня нет?