Это Америка

К большому удивлению Лили, из здания навстречу им вышла ее школьная подруга Лорочка Жмуркина с дочкой лет десяти, обе радостно улыбались. Лиля не видела подругу много лет, помнила ее восторженной девочкой с большими наивными глазами. Лорочка была неумеха, училась хуже всех, списывала у Лили задачи по алгебре и геометрии, но всегда была жизнерадостной идеалисткой, жила – как кружилась в вихре бала. Единственное, что знала о ней Лиля, – это что она поздно вышла замуж. И вдруг – встреча у ОВИРа.

– Лорочка, ты тоже подаешь на выезд? – спросила Лиля.

Лорочка радостно заулыбалась:

– Да, да, поздравь нас – мы с дочкой только что получили выездные визы.

– О, поздравляю! Долго пришлось ждать?

– Больше полугода.

– Так долго? Наверное, намучились, пока ждали… Куда ты собираешься?

– В Америку. Я не собиралась ехать, но муж твердил – надо уезжать, надо уезжать. Решил, что мы поедем сначала, а он присоединится к нам потом. Мы с дочкой собрались вдвоем. Моя Нинюта – очень талантливая скрипачка. По правде говоря, я еду только ради ее будущего, пусть учится там и сделает карьеру.

Лиля с интересом посмотрела на девочку, спросила:

– Как вы собираетесь жить там? Что ты будешь делать?

– Совершенно не представляю, специальности у меня нет, я не работала – растила дочку, училась на преподавателя английского, но когда родилась Нинюта, я учебу бросила. Мечтаю, чтобы у нее было лучшее будущее, а сама, наверное, буду полы мыть… Вы тоже пришли подавать? Куда собираетесь? – спросила Лорочка.

– Тоже в Америку. Моего мужа власти уже выслали. За его стихи.

– Твой муж Алеша Гинзбург? Я слышала про него по «Голосу Америки».

– Да, мы надеемся соединиться с ним там. Ну, дорогая, я так рада за вас!

– Мы обязательно там встретимся, – восторженно воскликнула Лорочка.

Они обнялись, Лиля с грустью посмотрела им вслед, подумала: «Если такая неумеха решилась, то чего бояться мне? Я доктор, у меня есть хоть слабая надежда пробиться» – и они вошли в ОВИР.

* * *

В большой приемной сидела толпа. Лиле с Лешкой пришлось ждать своей очереди два часа. Обстановка была натянутая, все тихо переговаривались. Лиля украдкой рассматривала людей – возможно, им придется ехать вместе. В зале собрались целые семьи, Лиля прислушивалась к разговорам, старалась уловить какую-нибудь информацию, потому что боялась, что чиновники найдут ошибки в анкетах и не примут документы, тогда все придется начинать сначала.

В некотором отдалении от других сидел щеголевато одетый молодой мужчина. Он улыбался и изредка посматривал на Лилю. Его спокойная уверенность производила тут странное впечатление. Потом он пересел ближе к ней:

– Вы, наверное, в первый раз в ОВИРе.

– Да, в первый. Почему вы спрашиваете?

– Вижу, что вы волнуетесь.

– А вы не волнуетесь?

– Я уже дважды бывал в Америке, знаю, как получать визу.

– Были в Америке?

– Да, по приглашению брата. Он уехал несколько лет назад, стал там знаменитым художником-модернистом. Я решил переехать и подал заявление, как все – в Израиль.

Лиля хотела расспросить про Америку поподробнее, но в это время его вызвали:

– Яков Рывкинд.

Разговор прервался.

Лешка сидел рядом с матерью, от нетерпения ерзал на стуле, дергал ее. Наконец их вызвали. Женщина-капитан хмуро и придирчиво просмотрела их бумаги, сказала невыразительным голосом, как печать поставила:

– Получите письменное извещение, когда будет принято решение.

Лиля понимала, что спрашивать о сроках бесполезно, но тут вылез Лешка:

– А сколько ждать?

Капитанша окинула его презрительным взглядом:

– Не терпится уехать? Молодой еще, отслужил бы сначала в армии.

Армия – это было как раз то, чего Лешка боялся больше всего. От злости у него перекосилось лицо, и он уже открыл рот, чтобы огрызнуться, но Лиля дернула его за рукав. Капитанша заметила и ехидно улыбнулась. Ее улыбка показалась Лиле угрозой: в процессе подачи никто не знал, что может повлиять на решение, все зависели от любого каприза сотрудника ОВИРа.

Когда вышли на улицу, она упрекнула сына:

– Зачем ты встрял с вопросом? Она обозлилась и может из вредности затянуть дело. Положит папку с нашими бумагами в дальний ящик, и поминай как звали.

Лешке такая мысль в голову не приходила:

– Ха, положит! Не имеет права. А что же, она может над нами издеваться, что ли?

– Может. Раз мы готовы уехать, мы уже отверженные и должны вести себя осторожно. Ничего в этой стране нам теперь не полагается, мы уже «в подаче».

* * *

Жизнь «в подаче», которую вели евреи в 1970-х годах, была в первую очередь жизнью в страхе. На фоне пропаганды советского патриотизма каждый из них подставлял себя под удар, становился уязвимым во всех сферах жизни. Человек «в подаче» боялся всего, он становился отчужденным. Многие знакомые переставали общаться с ним из страха за себя или из презрения. Его могли третировать по любому поводу, могли даже арестовать, прав у такого человека не было. Из-за этого у людей формировалась психология болезненной беззащитности. Они существовали изолированной жизнью, в неизвестности завтрашнего дня, и поддерживали себя только слухами от других «в подаче» – стремились узнать сроки решений, понять причины отказов.

И Лилю тоже стали избегать некоторые знакомые. Близкие приятели Рафаил и Гертруда Райхманы перестали заходить и звонить. Однажды поздно вечером зашла Гертруда, смущенно сказала:

– Лилечка, ты не сердись: Рафаила выбрали в Академию, назначили директором института. Ему нельзя портить свое реноме связями с отъезжающими в Израиль.

Лиля нашла в себе силы улыбнуться, но чувство было горькое.

Она жила в состоянии, близком к депрессии, плохо спала, лишилась аппетита, не знала, куда себя девать. Она испытывала отвратительное чувство унижения, выходила из дома с непонятной для нее самой робостью, шла с опущенной головой. Ей казалось, все люди вокруг знают, что она еврейка, которая вот-вот уедет, и могут в любой момент ее обозвать, обидеть. Она понимала, что это какое-то наваждение, но ничего не могла с собой поделать. В психиатрии это состояние называется «психоз».

Отцу и Августе Лиля старалась не показывать своего настроения, но они чувствовали, переживали за нее, старались подбодрить. А она постоянно думала только об одном: разрешат или не разрешат, сколько ждать ответа?

Своими думами Лиля могла делиться лишь с подругой молодости Риммой Азаровой. Римма сочувствовала Лиле, старалась развлечь ее:

– Лилька, мне достали пропуск на двоих в Институт кино. Там закрытый показ, американский фильм «Бонни и Клайд». Пойдем?