История одного рода

– Хватит, Ильгиз! – крикнула Эль.

– Хорошо, больше не буду. Нам сюда.

Они вышли к реке, преодолели реку вброд и отправились вверх по течению.

– Отец серьезно болен, – чуть слышно обронила Эль, – он медленно умирает, а лекари не могут найти лекарство.

– Может быть, мой отец сможет помочь, он хорошо разбирается в травах, я скажу ему, чтобы навестил вас. – Ильгиз остановился. – Слышишь, пищит. Кажется, попался. – Юноша подбежал к силкам, из которых пытался вырваться заяц. – Забирай, он твой. Не олень, конечно, но все же хоть какое-то мясо.

Эль усмехнулась: целый заяц вместо оленя, чудесная охота.

– Вечно ты всем недовольна, отец говорит, что мы должны быть благодарными за все, что дает нам жизнь. У тебя нет оленя, зато есть заяц.

– У нас нет ничего, Ильгиз. Разве ты не понимаешь, мы живем в сырых холодных развалинах и называем это нашим домом. Прячемся от короля Аргина, довольствуемся бобами, а олень – это невиданная роскошь на нашем столе. В королевстве люди живут иначе. Отец рассказывал, что, когда он был мальчишкой, он жил при дворце и ходил в нежных шелках, спал на мягкой кровати, а его стол ломился от всевозможных угощений. До тех пор, пока его отца не отравили, а его не изгнали из королевства. Люди, преданные моему деду, ушли вслед за моим отцом в надежде, что он сможет их защитить и подарить им новый дом. Он подарил, но не дворец, а сырые развалины. Почему я вечно недовольна? Потому что у нас забрали то, что принадлежит нам по праву. Мы должны жить в королевстве, и однажды так и будет. Я верну наш дом. Вот увидишь.

– Как?

– Я не знаю, но однажды это случится.

– Не знаю, мне нравится жить здесь. – Ильгиз приподнял голову и смотрел по сторонам восторженным взглядом. – Посмотри, как красиво, как зелено вокруг: трава, папоротники, река наконец, а как звонко поют птицы! А там – видишь? Смотри, как гладко падают лучи солнца. Они как будто пытаются не опалить листву и аккуратно пробираются сквозь кроны. Да и одежда – по-моему, в ней очень даже удобно, а еще она прочная, главное хорошо вымочить шкуры, чтобы кожа не воняла.

– Это потому, что ты никогда не носил шелка.

– А ты носила?

– Нет, – разочарованно ответила Эль, опустив глаза. – Ладно, идем.

– Хм, ты не носила шелка, но они тебе нравятся.

– Пойдем уже, Ильгиз, и не забудь своего зайца.

– Но он твой, я отдал его тебе.

– Обойдусь бобами. – Эль достала нож и перерезала зайцу горло. – Я думаю, он достаточно намучился.

Ильгиз посмотрел немного удивленно и сглотнул слюну, почувствовав некую хладнокровность. Эль сразу же бросила истекающую кровью тушку на противоположный берег и, поправив лук, полезла по бревну, лежащему, словно мост, от берега к берегу над неглубокой балкой.

– Ильгиз, смелее! – крикнула Эль с противоположного берега.

– Ну ладно, – вздохнул Ильгиз и, набравшись смелости, тоже полез по бревну.

– Мы могли бы вернуться тем же путем, – недовольно пробормотал Ильгиз, преодолев русло, мирно стремящееся вдаль куда-то за пределы леса.

– Слишком долго.

Их путь пролегал сквозь высокий плотно растущий папоротник, который выделял не самый приятный, приторно-едкий аромат. Ильгиз, как хороший знаток местности, шел впереди и постоянно натыкался на паутину с останками высохших букашек. Эль такое приключение несколько веселило и провоцировало на совсем не уместный, по мнению Ильгиза, смех. Но на все замечания Ильгиза Эль реагировала все тем же смехом, а Ильгиз злился еще больше. Наконец папоротник остался позади, но не паутина, которая, к счастью для Ильгиза, теперь была хорошо заметна под лучами солнца на широкой тропе, и он с легкостью мог от нее уворачиваться. Некоторые сети он сбивал палкой, которую подобрал по пути, от других просто уклонялся. Эль успокоилась и вскоре, засмотревшись на сойку, сама угодила в паутину. Теперь рассмеялся Ильгиз, но, заметив злобный взгляд Эль, тут же успокоился.

– Ты же часто бываешь в лесу, а тропы до сих пор не знаешь? Почему, Эль?

– Я охотник. Зачем мне тропы? Мне нужны следы. Олени не ходят по тропе.

– А если заблудишься?

– Все просто, Развалины на юге.

– Но все же…

– Тихо!

– Что такое? – шепотом произнес Ильгиз.

– Я сказала, замолчи и замри, не шевелись.

Ильгиз стоял в недоумении пару минут.

– Слышишь?

– Нет, я ничего не слышу.

– Попробуй закрыть глаза. Теперь слышишь?

– Да, – неуверенно ответил Ильгиз.

– Что слышишь?

– Ну ветер, наверное, а еще как будто пчелы, – все так же неуверенно ответил Ильгиз.

– Еще что?

– Да много всего. Просто звуки.

– Вот поэтому я и не заблужусь. Лес наполнен голосами. Он как будто живой и разговаривает с тобой. – На лице Эль появилась улыбка. – Это журчит река. Слышишь, она как будто зовет тебя своей прохладой: «Я здесь, я жду тебя». И трепет крыльев. Это птица, она прямо над нами, а там, на западе, еще одна, и еще немного подальше. Шелест папоротника немного звонкий, а шелест осоки чуть потише, у болота, что на востоке, он отражается эхом от воды. А там, у тебя за спиной, рой пчел. И если прислушаться еще лучше, то можно услышать, как пчелы садятся на цветы. А это скребется мышь среди кореньев. Ну и, конечно же, наши Развалины, там постоянный шум, особенно звон наковальни из кузни, он слишком сильно бьет по ушам, его ни с чем не спутать.

– И как ты все это различаешь? – Ильгиз был неожиданно удивлен.

– Ты видишь глазами, а я охотник, и я доверяю только ушам. Ты не сможешь увидеть оленя за поворотом или за высоким кустарником, но ты всегда сможешь его услышать. Звуки заполняют все вокруг, и ты сможешь многое увидеть, когда научишься слушать. Ладно, идем.

Эль и Ильгиз вышли к окраине Развалин, туда, где были разбросаны валуны от старой стены, здесь Ильгиз уже смог отчетливо различить звон наковальни. Вдали, над чащей леса, пестрел закат, в Развалинах загорались первые факелы. Все кругом суетились, местных было не так много, но были они достаточно оживленными. Кто-то возвращался с рыбалки, волоча за спиной сеть, измазанную речной тиной, и корзину с рыбой, кто-то нес с охоты мелкую дичь. На краю Развалин извергала дым и пламя старая печь, возле которой звенела под ударами тяжелого молота уставшая наковальня. Женщины возвращались со стороны реки, неся за спиной корзины, заполненные мокрым бельем. Детвора сражалась на палках, представляя в своих руках могучие мечи, под ударом которых сгинет любой враг, осмелившийся прийти в это неприметное убежище.

– Иль! Сыночек! – подбежала мама Ильгиза. – Я уж думала, ты не вернешься к ужину.

Это была крупная, рослая женщина в белом льняном платье широкого кроя, на голове была повязана косынка, спрятавшая под собой волосы, но широкая, слегка растрепанная коса все же как будто пыталась выбраться наружу. Практически идеальный овал лица и румяные щеки выдавали всю доброту и заботу, в которой вырос Ильгиз.

– Я пойду к отцу, – тихо обронила Эль и неловко улыбнулась на прощание.

– Мама, – протяжно и недовольно сказал Ильгиз, – я же просил не называть меня Иль. Я же не девчонка.

– Просто мама тебя любит, вот и все. Ладно, идем, ужин готов, да и отец уже вернулся с рыбалки.