Короче! Я из Сочи. Том 1

И вот ровно первого мая 1946 года барак родился, а вернее, возродился, теперь уже как жилой дом. Новоселье праздновали сразу после первомайской демонстрации прямо во дворе. Накрыли огромный стол, принесли всё, что только могли: посуду, продукты, вино. Пригласили и начальство, ведь это благодаря его инициативе всё произошло. И хотя ещё не все комнаты были заселены, и территория не приведена в порядок, праздник получился на славу. Пели и танцевали до полуночи, но и потом никто не хотел расходиться по домам.

После сдачи барака прошло уже более четырёх лет. Почти в каждой комнате родилось по ребёнку. А кое-где успели и по два. В комнате рядом с Веры живёт та самая еврейка Соня, которую почему-то ненавидит тётка Шурка. Кстати, в тот день, когда Шурка оскорбила Соню, женщины, собравшиеся вечером в кухне, здорово отбрили её за злобный язык и предупредили, что выгонят из барака, а то и с работы потребуют уволить. Шурка в тот же вечер ходила к Соне мириться. Обиженная Соня поершилась немного, но всё закончилось, как всегда, обоюдными слезами, а затем и «по рюмочке». Мир был восстановлен!

Соня четыре года жила в бараке с двумя детьми. Её муж Миша как ушел на фронт в сорок четвёртом, так и ни одного письма или другой весточки от него не было. А год тому назад друг Миши, ехавший вместе с ним на фронт, вернулся домой и, увидев Соню, рассказал ей, что Миша и до фронта не доехал. Их эшелон разбомбили, Миша был ранен, и последний раз друг видел, как его уложили на носилки и увезли в госпиталь. Что стало с ним, друг не знал, но у Сони появилась надежда на то, что Миша жив, а значит, нужно искать его. Соня сделала запрос в военкомат и узнала, что действительно в госпиталь под Воронежем был доставлен раненый Михаил Зейдель, и он не умер, но ему ампутировали ноги. Нужно было ехать в Воронеж, но как оставить двоих детей, на кого? Помощь пришла совсем с неожиданной стороны. Шурка, зловредная баба, не дающая спуску никому, узнав в подробностях жизни Сони, о её Мише, вдруг предложила свою помощь. «Да ты не сомневайся, не ругнусь при детях твоих ни разу. Я люблю детей, но вот сколько уже мне лет, а своих не завела. Не с кем! А ты поезжай, вези своего Мишу. Даст Бог, встретитесь!» – чуть ли не со слезами на глазах просила её Шурка. И Соня поехала. Поездом до Воронежа двое суток – и там.

Отпустили Соню на работе всего на несколько дней. И вот проходят третьи сутки, а результата нет. Соня побывала в госпитале и даже видела людей, которые помнили Мишу Зейделя. Теперь она точно знала, что её муж жив, но передвигается на маленькой тележке, которая заменила ему ноги. Но где Миша живёт, адрес или хотя бы населённый пункт, Соня так и не узнала. С горестными мыслями, поникшая, она возвращалась домой. На пороге её встретила Шура с девочкой на руках. Рядом стоял, прижимаясь к Шуркиному платью, сынишка Борик. Дети обрадовались маминому возвращению, но и Шуру от себя не особенно хотели отпускать. «Мама! А нам с тётей Сулой весело было. А можно тётя Сула будет жить с нами? Мы её теперь очень любим», – ворковала маленькая Лиза. Но самым неожиданным для Сони было то, с чем её встретила Шура: «У нас тут во всём порядок, ты, Сонечка, не волнуйся. А тебе письмо пришло. Из того самого Воронежа. Ты туда, а письмо сюда. Рядом где-то вы с ним разминулися».

На душе у Сони и похолодело, и потеплело одновременно. Может, подсказка какая в письме о живом Мише, а может, добрые люди знают, где могилка его. Писала письмо незнакомая женщина: «Здравствуйте, Соня! Уже год ваш муж Миша Зейдель живёт у меня в постояльцах. Хороший мужик. Ноги ему отрезали под самые коленки, вот он домой и не едет. Уговаривала я его, но не хочет жизнь вашу молодую портить. Говорит, жена у меня красивая очень. И гордый, злится, если жалеть кто начинает. Но человек он порядочный. Тут пьяницы местные к нему зачастили. Думала, запьёт мужик, а он выпил с ними пару раз и нагнал всех. Работает бухгалтером у нас на кирпичном. Уважают его. Вы, Соня, если жизнь ваша по-другому идёт, то порвите это письмо. Я вас попробую понять и мужу вашему ничего не буду говорить. Многие бабы на него здесь поглядывают, но он ни с кем не хочет. Может, пристроится со временем. Но если нужен он, приезжайте. Грех в чужих вещах копаться, а не могу смотреть, как мужик убивается. Вижу у него фотография из Сочи, да и сам говорил мне, что он из Сочи. Высылаю письмо на военкомат, может, добрые люди помогут. Адрес мой: г. Воронеж, деревня Николаевка, Ефимцева Ульяна Никитична».

Который раз Соня перечитывает письмо, слезы застилают глаза, мешают читать, комок в горле не даёт говорить. «Ну говори же! Вижу, что жив! Да что же это, Соня, с тобой, как окаменела, – тормошила Соню Шура. – Ах Боже ж ты мой, что с ней творится. Не похоронка же!» Шура побежала на кухню за водой. «Мама! Мама! Это папка письмо прислал? Скоро приедет? А сколько у него орденов и медалей?» – без умолку щебетали дети. Соня залпом выпила стакан воды, поперхнулась так, что перестала дышать, и только через две-три минуты открыла глаза, посмотрела вокруг. Рядом Шура и дети, в дверях бабы соседские. «Миша! Миша мой нашелся!» – смогла только и выговорить она и вдруг зарыдала, заголосила по-бабьи громко, безутешно. За ней заплакала Лиза, и Борик стал крутить головой и хлюпать носом. «А вы что тут пол мочите? – нарочито грубо прикрикнула на них Шура. – У них папка нашелся, а они ревут!»

Шурка

Тётка Шурка, как её называли в бараке за её вредный, буйный характер, была совсем ещё не старая женщина. Всего-то тридцать два года. Сама сочинка, Шура с первых дней войны работала в военном госпитале. Много крови увидела, ухаживала за ранеными, как за родными. Можно сказать, каждому отдавала частичку себя, каждому находила место в своём сердце. Многие солдатики выздоравливающие и поухаживать стремились. Принимала ухаживания. Жалела их. Опять туда, под пули пойдут. Адресочек многим давала, а потом мечтала по ночам, соплями в подушку, как он явится к ней после войны живой и здоровый. Никто не приехал, не написал… И ожесточилась совсем ещё молодая баба. Перед мужиками, которых ой сколько побили на войне, молоденькие свиристелки хвостами крутят. Куда ей с ними тягаться. Так и забралась в душу мысль, что всё уже прошло. Кончилось пианино, на котором Шура замечательно играла до войны. Пела-то как! В конкурсах побеждала. Но уже сколько лет никто не слышит её голос.

А в бараке опять с электричеством проблемы возникли. То мелькает свет, то отключится совсем. Тётка Шурка, как обычно, на кухне всеми цветами радуги посылала и само электричество, и всех электриков, и, разумеется, начальство – от него все беды. И надо же, как раз в этот момент в барак пришёл новый электрик. Вся Шуркина энергия, все её изыски словесные нашли новое применение, обрели своего несчастного слушателя. Оторопевший Коля, так звали электрика, поначалу пытался хотя бы понять, о чём говорила эта женщина. Но очень скоро его смущение сменилось подлинным восхищением. Коля молчал и глаз не отводил от Шуры. Всю жизнь он мечтал и восхищался сильными женщинами. Видел их на фронте, где воевал связистом. Почти до Берлина дошёл, но по ранению демобилизовался. В комнате Коли на стене висели вырезки из журналов: женщины-герои – лётчицы, санитарки, спасающие на поле боя раненых. Именно о такой спутнице для себя и мечтал Николай. Бойкая, злая на язык, но ведь по делу, Шура очень ему понравилась. Первая встреча, знакомство не получились. Коля спросил: «А как вас зовут?» И получил в ответ ещё более бурную реакцию Шурки: «Что, жаловаться пойдёшь, электрик хренов? Ты лучше бы свет сделал, чем со мной здесь разговаривать. Ишь нашёлся жалобщик!» Пришлось Коле ретироваться. Но обиды в его душе не было, оставалось только восхищение этой женщиной. Если те красавицы, портреты которых висели у него на стене, были далеко и совсем недоступны, то Шура находилась здесь, рядом, и обладала такими же качествами сильной женщины.

На следующий день Коля, заранее узнав, как зовут Шуру, пришёл в барак. Вид у него был деловой. Шура, увидев электрика с мотком провода и инструментами, не стала, как обычно, кричать, а мирно поздоровалась и даже попросила прощения за то, что вчера накинулась не незнакомого человека. «Меня зовут Александра, можно просто Шура, а вас?» Коля увидел совсем другую женщину, очень даже симпатичную и достаточно скромную. «Да вот хочу подготовить список материалов и заняться ремонтом проводки. Зовут меня Николай, и с сегодняшнего дня я ваш электрик», – не очень решительно, как бы проверяя ситуацию, сказал Коля. «Ну вы поработайте, а через часок я вас борщом угощу. Не теряйтесь», – ответила Шура и ни с того, ни с сего вдруг смутилась. Такой Коля её никак не ожидал увидеть, и она с каждой минутой нравилась ему всё больше и больше. Он, как валенок, продолжал стоять в дверях кухни. Тут к Шурке вернулся её исчезнувший вдруг боевой дух, и она произнесла строго: «Так и будем стоять, вместо того чтобы работать?» – «Да! Да! Да! Иду», – только и сказал в ответ Коля.

Оказывается, её зовут вовсе не Шурка, а Александра! Это имя теперь победно звенело в ушах, в мозгу Коли. Всю жизнь в душе фантазёр-беспредельщик, Коля, пока осматривал электрощитки, розетки, выключатели, успел в своих фантазиях обнять, поцеловать и даже жениться на Александре. Работа была уже почти закончена, когда Шура из кухни, душевно-мягким голосом позвала: «Николай! Идите обедать». И опять дурацкая его фантазия вдруг задала Коле вопрос: «Почему это моя жена меня на вы называет?» С такой придурью в голове он и вошёл на кухню. Шура, она же Александра, в мыслях оказалась такой же мечтательницей, как и Николай: «Скромный, почти интеллигентный. Этот не схватит сразу за грудки и не потащит в свою комнату. А я с ним и не против была бы. Хороший мужик. Э-эх!» Так они бы и стояли посреди кухни, каждый со своими глупыми мыслями, если б не запах борща. У Коли от этого запаха мысли о любви сразу перестроились на мысли об обеде. Шура, уже давно не бывавшая в роли хозяйки, суетилась и старалась изо всех сил. И это ей удалось. Обед закончился тем, что Николай спросил, чем она занята сегодня вечером, и предложил пойти погулять. Надо ли говорить, что предложение с восторгом было принято.

Весь следующий день в бараке только и разговоров было, что о новом электрике и Шуре. А она, которая теперь принципиально отзывалась исключительно на имя Александра, преобразилась. Вместо затёртой, стоящей от грязи юбки и аналогичной мужской рубашки Александра надела роскошный довоенный атласный халат, в котором расхаживала, как королева. Колю бабы отныне называли не иначе как «зятёк», чем тот был вполне удовлетворён. И свет в бараке теперь не моргал.

Время – самый лучший лекарь во все времена – наградило Александру и Николая за их любовь и преданность сыном Сергеем. Да! Именно тем Сергеем, который теперь спал в своей машине, замёрз без одежды, но не мог проснуться, очнуться от воспоминаний детства.

Как только солнышко осветило всё вокруг, в том числе и машину, Сергей, едва ли не покрытый инеем от холода, выпрыгнул из автомобиля и, чтобы хоть чуть-чуть согреться, начал бегать вокруг него. Выдыхая, как паровоз, клубы пара, он выкрикивал, подбадривая себя: «Сын! Валентин Сергеевич! Маринка! А я – отец! – И снова, – сын! Валентин Сергеевич! Маринка! А я – отец!»

Согревшись таким образом, Сергей приступил к ремонту. Снять бензонасос, почистить его, продуть и поставить на место было для него просто смешно, и через полчаса машинка уже урчала, прогреваясь, довольная, что и до неё дошло дело. А ещё через полчаса она уже разворачивалась на площадке около больницы. Сергей, в помятой рубашке, непричёсанный, как бобик, но улыбающийся, как пряник, вошел в коридор больницы. «Вы к кому? – остановила его медсестра. – Можно было одеться нормально! Вы же в больницу пришли, а не на базар». – «К Долеевой», – брякнул невозмутимо Сергей. Сегодня его обидеть было невозможно. И одно только слегка расстраивало его – то, что уже прошла половина суток, как у него родился сын, а он, отец, ещё и рюмочку не пропустил. Да ладно! Всё впереди. «Разрешите мне позвонить родителям. Ведь не знают, что мы родили сына», – попросил медсестру Сергей. «Так это вас Валентин Владимирович спас, а я набросилась. Звоните, конечно», – ответила смутившаяся женщина. Сергей позвонил родителям, своим и Марины, коротко сообщил новости и пообещал, что скоро приедет. Он торопился к Марине. Как она там, как сынок?

Марина лежала в палате и, конечно, ждала мужа. Она волновалась. Как он там, что с машиной? Сергей вошёл в палату, обнял, поцеловал жену. На все вопросы сразу же нашлись ответы. Сын в порядке – растёт. Машина стоит под окном. Они сидели на кровати, обнявшись, и согревали друг друга. Марина ощупывала Сергея – как-никак ночь без неё провёл. Сергей ощупывал Марину – вчера была с животиком, а сегодня на несколько килограммов похудела, за одну-то ночь. «А помнишь, как ты из горшка вылил в печку? Какой аромат стоял два дня в комнате, – сказала Марина. – Хорошо, что у нас печки нет. Сынок ведь твой, с тебя будет пример брать». – «А ты ему не рассказывай, а то я расскажу, как ты цветочки надёргала и в кастрюлю с супом высыпала. Маме помогла. Хороший суп был?» – в тон ей ответил Сергей. «А помнишь? А помнишь?» Они долго сидели так и сидели бы ещё, но пришло время покормить наследника, и Сергея выставили в коридор.