На другой день, после разговора с Виталием, конструктором и «внедрителем» комбайна, я явился в кабинет главного инженера Куватова.
– Поговорить надо, Пётр Иванович.
– Говори, я слушаю.
Я начал.
– У меня на участке три лавы.
– Это мне известно.
– Первый пласт, самый мощный, разрабатывается камерным способом только при помощи аммонита. Второй пласт – при помощи врубовой машины и того же аммонита. Третий пласт разрабатывается уступами и в основном отбойными молотками, отчего эта лава и называется молотковой.
Главный инженер нетерпеливо поблагодарил:
– Спасибо за экскурсию! Теперь буду знать.
Я пропустил мимо ушей эту язвительность и продолжал:
– Так вот, Пётр Иванович: почему бы нам эту лаву не сделать комбайновой?
– А отчего ж? Конечно, можно, особенно при наличии такой малости, как комбайн, полное отсутствие которого нам гарантирует горное машиностроение.
Тут Куватов посмотрел на часы. Я предупредил его нетерпение:
– А вот и не так, Пётр Иванович!
И прояснил ситуацию вчерашним разговором с Виталием. Все знали, что главный инженер Куватов, несмотря на свой возраст, раннюю седину, постоянные стрессы (работа такая), был человек «заводной» и поощрял новаторство, если только оно не выходило за рамки разумного.
– Хорошо, я подумаю, – ответил на мой монолог Пётр Иванович.
– Думать надо, – согласился я. – Но как бы на шахте № 4, спохватившись…
– Ладно, ладно, – перебил меня Пётр Иванович. – Иди отдыхай.
Утром резко ударил по нервам телефонный звонок. Голос Куватова кратко проинформировал: машина, кран, бригада монтажников – готовы.
Я кивнул насторожившемуся Виталию: всё в порядке, всё готово. Можно ехать за комбайном.
Вечером я полюбопытствовал у Виталия:
– Там не препятствовали, когда ты забирал комбайн?
– Да нет. Только сторож спросил: куда забираете? На что я ответил: на металлолом. – И, немного помолчав, добавил: – Уныло как-то там.
***
Глава 4. Внедрение
Прав был Виталий, когда заметил, что на шахте № 4 уныло. Во всяком случае, так отнеслись к технике – к его комбайну. Каков же был контраст на шахте «Капитальная-2» – здесь Виталий со своим комбайном оказались в центре постоянного внимания! Виталию приходилось отвечать на многочисленные вопросы, что его очень радовало. Он даже перестал плаксиво вспоминать о своём доме, куда ещё так недавно рвался.
Электромехаником на нашем участке был молодой специалист Юра – такой огненно-рыжий, что все шутили: «От тебя прикуривать можно!».
– В шахте курить запрещено! – отмахивался Юра.
Он, как говорится, обеими руками вцепился в этот комбайн. Лучшие монтажники шахты бережно, словно пушинку или хрустальную посудину, доставили многотонную махину на вентиляционный штрек лавы, где комбайну предстояло показать себя во всей красе своей технической мощи.
Было воскресенье, день повышенной добычи (ДПД). Такие дни очень поощрялись, поскольку стране нужно было очень много угля и шахты угольного треста или бассейна не всегда могли удовлетворить потребности промышленности, а также котельных для отопления жилых домов. Когда я, экипированный для спуска в шахту, выходил из общей нарядной, то услышал много пожеланий, большинство которых было с подначкой: «Ты смотри шахту не завали!». На что я мстительно ответил: «За шахту не бойтесь, а вот углём завалю!»
Конструктора Виталия я в шахту не взял («Зачем тебе там пылиться?). Посадил его в нарядной возле телефона: если что понадобится – я позвоню.
Куватов тоже напутствовал: «Постоянно информируй меня!».
Внутренне я был весь в напряжении, но внешне, как мне казалось, это было совсем незаметно. Всё было готово: лес для крепления, необходимый инструмент под рукой. В бригаде чувствовалось с трудом скрываемое волнение. Для разрядки кто-то спросил:
– А что, теперь нас на другие участки переведут, раз тут комбайн работать будет?
Я успокоил:
– Как бы из других участков сюда людей не пришлось брать! Тут уж бригада хором поддержала:
– Не-не-не, сюда других не надо, сами справимся!
Мы быстро спустили комбайн на «ножку» – верхнюю часть лавы. Я взял в руки пульт, приказав всем оставаться на штреке. С собой взял механика Юрия и Асанова – самого лучшего машиниста врубовой машины, который когда-то был знаком с подобным типом комбайна.
Асанов спросил:
– А ведь эта лава уступами… А для комбайна нужен прямой забой. Надо уступы было бы срубить, лаву выровнять…
– Вот этим, Асанчик, мы сейчас и займёмся с тобой, – ласково утешил я будущего машиниста комбайна.
Я спустил комбайн под первый уступ, завёл его под перекрышу. Всё это делал посредством лебёдки, которая была закреплена на вентиляционном штреке. Потом я нажал кнопку, чтобы включить мотор. Электродвигатель не включился. Я ещё сильнее утопил кнопку – тишина. Юрий всё понял, метнулся на вентиляционный штрек. «Мухой» вернулся обратно. «Фидер» был заблокирован. Я снова нажал кнопку – мотор, взвизгнув, заработал на малых оборотах. Я включил бар – тот вхолостую шумно завертелся. Включил малую «подачу» – и бар с шелестом вгрызся в угольный пласт. Я довёл подачу до «максимальной» и очень быстро снял стружку с первого уступа. Дело пошло!
Механика Юрия, вместе с его ребятами-слесарями, я за ненадобностью отправил на штрек – следить за лебёдкой и электроснабжением. С собой оставил только Асанова, который с восхищением следил за работой этого красавца-комбайна. Бригада быстро и своевременно передвигала костры, пробивала органный щит. Всё шло слаженно, как после долгих репетиций, тренировок, хотя ни того, ни другого и в помине не было, а всё было очень ново и непривычно. Не прошло и полсмены, как лава была выровнена. Асанов в восхищении сказал:
– Молотками так не выровнять!
Я загнал комбайн под перекрышу кармана и теперь лихо прорубил всю лаву полностью. Спустили комбайн, завели его опять под перекрышу, передвинули крепления. Протянув пульт Асанову, я спросил:
– Ну что, теперь справишься сам?
– Справлюсь, справлюсь, – радостно затараторил тот, – я всё понял. Какая могучая машина!
Спустившись на откаточный штрек, я позвонил Куватову:
– Докладываю, Пётр Иванович: всё прошло даже очень удачно.!
Куватов, еле сдерживая волнение, ответил: