Возвращение Орла. Том 1

Семён подошёл и потрогал древнее дерево рукой, оно было гладким и тёплым. Заодно огляделся. Музей как музей, какие бытуют в каждом не загнувшемся ещё захолустье – прялки, самовары, иконки и отдельно полка с плотницкими инструментами: что-то вроде двуручной пилы, долота, воротки, скобели, и странные топорики с поперечными, похожими на слегка загнутые расширяющиеся утиные носы, лезвиями. Вытянул шею, чтоб прочитать одну на оба неправильных топора табличку: «Тёсла». Рядом несколько книг – Лажечников, Пильняк, и потрёпанная, по всему видно – старая, может быть даже досоветская, какого-то Гилярова-Платонова. Странная библиотечка.

Музейщица продолжала:

– Всего-то половина челна по длине и от этой половины – чуть больше половины по ширине, но нос до первой рубленой перегородки сохранился хорошо.

– А почему вы всё-таки решили, что он древний? – с лёгкой усмешкой спросил мужчина.

Катенька напряглась. На лицо добавилось румянца, огромные глаза сузились («расцарапает сейчас она ему рожу!»), недружные черты как-то вдруг собрались в прелесть какой портретик!

– Во-первых, – начала она размеренно, – глубина залегания. Этот участок Прорвы – русло очень старое, за короткий срок несколько метров песка намыть без течения было просто невозможно, во-вторых, типологически он идентичен уже известным и датированным окским и сеймскому челнам, а главное, только дединовские мастера уже более пятисот лет делают челны составные, а долблёный, вот такой – технология более примитивная, то есть более ранняя. Углеродный анализ нам пока не по силам.

– С этим можем помочь, но вы нас убедили и так.

И тут Катенька, уже совершенная красавица, полетела по своей памяти:

– Наш чёлн сделан из дубовой колоды, в которой были вырублены три отсека, разделённые оставленными для прочности переборками. Реконструируемая длина около шести метров, ширина между бортами шестьдесят сантиметров, высота бортов до полуметра, а их толщина четыре-пять сантиметров. Нос заострен, корма, видимо, была закруглена, в верхней части бортов имеются прямоугольные отверстия, вероятно, для веревочных уключин, вот одно сохранилось. Челн мог брать на борт трёх-четырёх человек и небольшой груз. Как делали такой чёлн? Срубали огромное дерево, обычно дуб, и изготавливали из него колоду, основу корпуса будущего судна. Далее, в зависимости от избранного типа, колоду использовали целиком, стесывая одну из её поверхностей, либо «разделывали» клиньями вдоль, на две части, каждая из которых становилась самостоятельной заготовкой. В первом случае водоизмещение судна было, как правило, больше, борта выше. Во втором – судно получалось с невысокими бортами и в большей степени плоскодонным. Отсеки или же вся полость будущего судна выдалбливались, выбирались топорами и тёслами.

– Николами? – невпопад, вроде как сострить, вставил Семён, даже не сообразив сразу, что только что их, эти тёсла, видел на полке.

Катенька посмотрела на него с досадой.

– Нет, не колами… а вот упоминающаяся методика выжигания в колоде отсеков будущего челна вызывает обоснованные сомнения: с одной стороны, имеющийся археологический материал эту технологию не подтверждает, а с другой стороны использование железного инструмента, безусловно, позволяло работать точнее и эффективнее, нежели огневым способом. Непосредственно после выдалбливания и спуска на воду следовало оснащение судна, крепление уключин, якоря, а если предполагалось ходить под парусом – установка мачты и такелажа. В ряде случаев спуску на воду и оснащению предшествовало разведение бортов. Оно становилось возможным только если корпус выдалбливался целиком, не как у нас, без разделения на отсеки монолитными переборками. Для этого корпус изнутри заливали водой и держали в таком состоянии примерно неделю, после чего вдоль корпуса раскладывали огонь. Дерево упревало и временно становилось достаточно гибким. Борта разводили, устанавливая упругие деревянные шпангоуты. Это одновременно решало две проблемы: увеличение водоизмещения судна и повышение надежности конструкции. По этой технологии челны-однодеревки строили везде ещё до начала века, но только наши, дединовские мастера задолго до этого научились делать составные челны из нескольких деталей, которые вытёсывались отдельно при помощи опять же топора и тесла, – взгляд с паузой на Семёна, – а затем гладью соединялись между собой. Наши челны шире, устойчивее и быстроходней, что позволяет гораздо успешней рыбачить. По мнению дединовцев, именно от ширины челна и его конфигурации, главным образом от выпуклости бортов, зависят его судоходные качества, необходимые для большой воды, а достигалось это разделением челна на две отдельные половинки и вставлением между ними широкой доски. Дединовские челны для рыбалки на значительных окских угодьях достигали десяти метров в длину, делали их не только из дуба, но и из липы, но больше из ветлы: такие хоть и были существенно тяжелее липовых, зато прочнее, лучше держались на течении и противостояли ветру. Для составных челнов годились также осина, ольха и тополь. Технология простая и одновременно сложная. Начинается с заготовки тюпок для боковин, обычно зимой… – уловив остывшее внимание слушателей, Катенька угасла и сама. – К сожалению, в нашем музее очень мало места, чтобы разместить здесь знаменитый дединовский чёлн, это, безусловно, был бы главный наш экспонат, но если вы не поленитесь пройти по берегу реки… точнее, пролезть по заросшему берегу, на открытых местах теперь челны не оставляют, то сможете увидеть не один. Или, если хотите, можем прямо сейчас пройти к дяде Саше Шустову, старейшему нашему мастеру, совсем недалеко, у него сейчас на клетках два челна стоят, в одном он уже швы заделывает, а другой только пропиливает. Хотите?

– Спасибо, деточка, спасибо, – зашоколадила женщина, – ты молодец. А скажи, кроме челнов в Дединово ничего больше не строили? Нам говорили… – И посмотрела с укором на мужа.

– Как же! – спохватилась Катенька. Теперь в её глазах была мольба-оправдание: «это же меня заведующая своими лодками на челны сбила!» – Здесь у нас самые разные суда строили! Ещё до смуты, во времена Грозного, а, скорее, и гораздо раньше, целиком из досок строили тридцатиметровые грузовые струги, дощаники, вот, посмотрите рисунок. Они брали тридцать тонн груза, были очень прочными, и тогдашние власти распространили эту технологию на все другие реки России. Дединовцы с тех пор уже ездили обучать корабельному делу и на Дон, и на Двину. Чуть позже в Дединове, опять первыми в России, стали строить средние, двадцатиметровые струги из пильных досок, знаменитые коломенки. Они были гораздо легче дощаников, а плоское дно позволяло проходить окские мели даже в засуху, в мелководье, что было очень важно, ведь через нас шёл главный хлебный путь в Москву. Строились и большие ладьи, больше пятидесяти метров, по двадцать и больше телег с лошадьми везли. С середины восемнадцатого века здесь в год спускали на реку по шестьдесят и больше только сорокаметровых орловок, вот посмотрите, чем они отличались от коломенок, потом уже только барки и полубарки, но это был шаг назад, хоть барки были велики – шестьдесят метров в длину, но возили только сено, правда, до четырёхсот тонн на борт. А лучшего сена, чем на наших лугах, до сих пор в мире нет.

– Говорил я тебе про дединовских куликов! – опять с усмешкой обратился мужчина к спутнице. – А что ж ты нам, голубушка, про главное, про «Орла» не похвалилась?

– Что ж в нём главного? – неожиданно даже для Семёна отрубила девушка, словно бесёнок показал рожки. – Мы три века каждый год по сто торговых судов строили, и за то же время всего один военный корабль – ни сами ни немцы, ни вашим ни нашим, хлеба не возил, во врага не стрелял… Что ж главнее?

– Ха-ха-ха! Слышала? Нет, ты слышала? – захохотал «адидас» хоть и с некоторым разочарованием в голосе, но совсем не зло, толкая при этом свою спутницу в бок. – Вот здоровый взгляд на вещи! Сто в год, это десяток тысяч за век, это же… это невообразимо сколько за всё время. Тут жили люди, и они – жили! Правильно, какой, к чёрту, «Орёл»! – И вдруг без всякого перехода толстяк сделался мрачен, Семёну даже показалось, что он собрался заплакать. – Какой, к чёрту, «Орёл»! – сокрушённо качая головой, ещё раз повторил он, и, согнувшись, как будто разом одряхлев, пошёл вон.

– Деточка, не обижайся, ты молодец, деточка… – прощебетала мадам, – а скажи, какие-нибудь легенды или сказки про этого «Орла» у вас ведь записаны? Тайны?

– У нас сказок нет, у нас только быль, – опять довольно жёстко ответила музейщица.

– Ну как же? А корабль, который возвращается, чтобы… – мадам запнулась, не умея сформулировать, зачем возвращается легендарный корабль. – Или всё враки?

– Враки.

«А ведь не хочет рассказывать, знает, а не хочет… есть, значит, какие-то легенды, и тайны есть, – подумал Семен. – Гонористая».

– Ну да, ну да… – и дамочка, тоже не простившись, поспешила вслед за мужем.

В музейчике повисла неловкость. Катенька казалась растерянной, Семён задумал атмосферу разрядить и брякнул:

– Девочка, а откуда ты всё это знаешь? – Он тоже сначала хотел сказать «деточка», но остановился на среднем между «деточкой» и «девушкой», показалось, что в самый раз.

– Живу я здесь, мальчик, – и опять стала некрасивой, но, странное дело, от этого только больше привлекательной, маняще-таинственной, как молодая учительница для пятиклассника – таким он себя и почувствовал.

А разговору тогда склеиться было не суждено: у девушки сквозь злой прищур с лица не сходила гримаса: «легенды им подавай!», то есть знает она их тысячу, да расскажет не всякому, а он как раз сейчас был для неё «всяким».

«Всё из-за этого орла!» – подумал тогда Семён, сам не понимая про кого.

Шесть лет назад…

В комнату неуверенными шагами вошёл паренёк лет двенадцати. Тапочки, вратарская кепочка. У двери остановился, явно оценивая, кто тут кто.

– Заходи, – к неудовольствию ребят Катенька сделала приглашающий, как старому знакомому, жест рукой, – чего ты хотел?

– Показать… одну вещицу, – настороженно проговорил мальчишка.

– Показывай, что ж, – включился в игру Африка, знающий, как быстро такие игры заканчивать. Не мог теперь не включиться, ибо – Катенька.

– А вы… кто?

– Тебе какая разница, – осадил любопытного пацана Африка.

– Эксперты, – перебил его Семён с интонацией: разве не видно? – Ну, что у тебя?

– Медаль, старая, редкая.

– А ты с ней на Таганку съезди, там бы взяли, – посоветовал Африка, а заодно блеснул перед Катенькой нумизматической эрудицией.

– Куда? – переспросил парень. – Какую ещё поганку?

– На Таганку, метро в Москве, там такими железяками торгуют… а деньги, наверное, сейчас нужны?

– Нужны… – Мальчишка стушевался, и к Кате: – Не в этом дело… медалька наша, дединовская. Мне её… – замялся, – мне бы…

– Узнать, сколько стоит? – спросил Африка.

– Что значит – дединовская? – остановила африканский напор Катя.

– Ну, отношение имеет, – паренёк смотрел на всех уже с растущей враждебностью, – корабль там…

– Покажи.

– А вы правда… понимаете? – Семёну в этом вопросе послышалось: «А деньги у вас есть?»

– Да ты покажи сначала.

Парень замялся.

– Вот… – вытащил фотографию, чёрно-белую, качества никакого.

– Дай-ка…