Инсургент

– Похоже, тебя мне учить не нужно. Ты и так все знаешь… – согласился тренер. – Но есть государство. К примеру шахматные гроссмейстеры, получающие крупные призовые на турнирах, отдают большую часть суммы государству.

– И где тут справедливость? – сморщил губы Зиновий, – Раз государство несправедливо, значит, придется его обмануть, ну, или возглавить.

– Давай лучше в шахматы сыграем, я принес. А то тебя в другое отделение переведут. К Наполеонам…

– В шахматы – легко.

– Да, ты и в них преуспел. Уже меня обставляешь. Подадим на разряд. Кстати, вот книжка по дебютам, что ты просил.

– Спасибо, дядь Миша, ты много для меня делаешь, хоть и не родной отец. Я это ценю.

– Ходи давай.

Зиновий походил крайней пешкой.

– Опять ты нестандартно ходишь.

– Эксперементирую.

– Тогда зачем книжка о дебютах.

– Непрочитанные дебюты есть мои эксперименты. А прочитанные – плагиат.

– На все у тебя четкий ответ.

– Так я – четкий пацан!

Засмеялись оба. Зиновий снова выиграл партию у отчима, и тот, кстати, не поддавался.

Глава 5. Обещание

Морпех Иван Комарин, позывной «Правда», обещал двум своим дочкам-погодкам десяти и одиннадцати лет обязательно прибыть на соревнования по спортивным танцам, к которым девчата готовились почти полгода. Но как выполнить обещание, если боевые командировки – его работа?

– Обещал? Значит нужно явиться кровь из носу! – по-доброму подшучивал над товарищем его боевой друг Володя Литвин, позывной «Оникс», пребывающий в госпитале после третьего уже ранения. «Правда» пришел навестить сослуживца по гвардейской севастопольской бригаде и поздравить его с третьим орденом Мужества, но так и не смог сообщить Володе, что рапорт о дальнейшем прохождении службы Литвина снова «завернули».

– Слово-то я сдержу, брат, но тогда ты один будешь от «Бабы Яги» отбиваться своими костылями, – парировал Правда Ониксу, имея в виду вражеский дрон огромного размера с шестью подвешенными «вогами» от гранатомета.

Правда старался не расстраивать друга, ведь нетрудно было предположить, что окончательное решение о комиссовании в соответствии с заключением военно-врачебной комиссии скорее всего не обрадует Оникса, а оно как приговор – обжалованию не подлежит.

После таких ран в строй не возвращают. Руки-ноги то целы, но сильная контузия и осколочные ранения в голову обездвижили правую часть лица. Восстановление хоть и проходило относительно быстро, но лишь частичное. Благо – мозги в порядке и вербальные способности не утрачены, хоть и говорил Оникс медленно, зачастую проглатывая целые фразы.

– Пока руки целы – буду воевать, Иван Васильич, – А не примут обратно, подамся в ЧВК к Годину.

– Как так?! Сам же говорил, что там не соблюдают воинскую этику и принцип армейского и флотского единоначалия, дискредитируют командование и выполняют только те приказы, которые пожелают. Как ты с ними-то рука об руку воевать будешь? Они как будто одни воюют! Сам же говорил!

– Говорил. Но задачи они решают. Понимаешь. Васильич, они все равно герои и профессионалы. Вот мы же тоже гордимся принадлежностью к «черным беретам»! Нас тоже кое-кто на флоте считает высокомерными.

– Задачи и мы решаем, не щадя живота, – Правда дотронулся до спинки больничной койки. – И гордимся беретом, это верно. Гордимся, но не кичимся. Готовы с любой высоты и глубины в любое пекло, но не лезем не в свое дело. Просто выполняем свой долг.

– А может стоило разворошить болото, Васильич, – Хотя бы таким образом, через шумиху в СМИ?

– Разбудить можно и лихо. Разбудить и раскачать – антонимы. Одно дело – пошуметь, чтобы отвлечь, как мы это делали на островах, чтоб врага запутать и парней 300-ых эвакуировать, а другое – шуметь, чтоб «старлинку» помочь целеуказание верное дать. Нет, Володенька, субординация в армии и на флоте – залог успеха. Рычаги у этого твоего Година были влиять на все процессы и так. Целая медиа-империя на штате! Славы и власти захотел. А врагу только и нужен раздрай. Больше вреда от него теперь, чем пользы теперь. Да и мотивация там другая.

– Ну, не греши на всех – там хватает парней , которые не за деньги.

– И это истина, – подтвердил Васильич, – Однако, нельзя служить одновременно Родине и Мамоне.

Перефразируя Святое Писание, Правда поймал себя на мысли, что излишне морализирует, но его неприятие к «чвкашникам» искало объяснение в простых формулировках. Зачастую годились афоризмы и даже притчи из Библии. В любом случае Правда, как человек опытный, наделенный значительными полномочиями в бригаде морпехов, чувствовал, что действия Година раскачивают ситуацию не только внутри, но и в стране. И неважно – использовали его вслепую, либо он становился инсургентом по собственной воле, в силу непомерных амбиций, жадности или еще чего…

Для Правды тоже не было очевидным, заговор это или проявление характера инициатора бучи. Во что он точно не верил, так это в какой-то хитроумный план.

– А может это замысел такой? – словно дублируя мысли друга, полушепотом произнес Оникс, – На самом верху так решили. Чтоб врага запутать! Чтоб показать, что мы слабы и у нас разлад внутри. Может поэтому Годин так себя ведет? Не думал об этом? Неслучайно ж он на базах ГРУ свои подразделения слаживает…

– Я, брат, в конспирологию не верю. – больше уверяя самого себя, чем споря, ответил Правда, – Я тебе верю. За тобой бы пошел, а за этим Годиным нет. Он на войнах наживается. Патриотизм бизнесом сделал. А ребята его… Да. Сражаются. Но мы не хуже. Они в аду может и лучшие, может и в Бахмуте тоже. А мы лучшие в боевой и политической подготовке! А так же на островах, в Крынках и в Работино, так ведь? Не одним Бахмутом фронт дышал.

– Это так. И в Мариуполе, и в Новомихайловке мы справлялись не хуже, верно. – подтвердил Оникс. – Там…

– Там, где мы – там не ад, там Победа. – по-дружески перебил Оникса Правда…

– Победа. – подтвердил Оникс, мечтательно вздохнув, – А ты, Васильич, дочкам раз обещал, то обязан быть как штык на танцевальном конкурсе.

– Раз обещал, значит – буду. Только не грузи раньше времени. Лучше скажи как у тебя на личном фронте?

– Да все так же. Никак. – признался Оникс, – Я однолюб. Причем, безответный.

– Ты все про свою первую любовь, школьную?

– Про нее! В учительницу был влюблен.

Товарищи засмеялись.

– А как сестра твоя младшая Юлька, как она с нашим Ромео, взял же себя позывной этот сорвиголова.

– Явно в ее честь. – подтвердил Литвин.

– Ты ж в курсе, что он учудил на Правом берегу, когда с Херсона отходили. Для форса без шлема на штурм пошел, в берете. Кричит: «Черная смерть идет!» Полякам в развалины мину противотанковую забросил, взял опорник единолично. Мы зашли, а он сидит над поляком и плачет.

– Чего? – удивился Литвин, слушая подробности о зяте. – Ромео плакал? Пожалел пшеков, что-то верится с трудом?

– Да нет. Обыскал поляков на предмет полезных трофеев, а обнаружил у них мародерскую добычу. А там рубли советские и награды государственные за минувшую войну. Точно ветерана ограбили. Он же близко к сердцу это принимает. Для него все наемники – немцы, хоть там и поляки были.

– Успокоил его?

– Как сумел, а еще снял шлем с пшека и насильно ему на голову водрузил. И что ты думаешь? Прилетела пуля от снайпера и прямиком в шлем.

– Выходит, ты нашего Ромео от снайпера спас.

– Да боюсь, что ненадолго. И спасибо не сказал. Обругал только, мол, зачем ты на меня фашистскую каску надел и снова на берет ее поменял.