Правдивая ложь
Знаменитые белые ночи были в самом разгаре, да и с погодой сегодня повезло, было тепло. С Невы дул легкий летний ветерок, охлаждающий разгоряченную кожу молодого человека, который был не совсем трезв. Тучков мост уже свели обратно на техническую паузу, поэтому Сидоренко мог без проблем передвигаться по нему.
Вокруг не было ни души, только где-то позади еле слышно доносились какие-то ритмические звуки ночной дискотеки, с каждым шагом становящиеся все тише и тише. Вскоре шум воды и ветра полностью заполонил собой все пространство. Проходя мимо стадиона «Петровский» Сидоренко лишь мельком взглянул на него. Он не являлся фанатом футбольного клуба «Зенит», да и футболом никогда не интересовался, предпочитая ему американский баскетбол. На стадионе был всего несколько раз, да и то только на концертах отечественных рок-музыкантов. Зато пару раз был свидетелем фанатских разборок, где фанаты Зенита дрались с динамовцами. Сам Григорий драться не умел и не любил, поэтому старался избегать подобных потасовок. Благо рядом всегда были крепкие, верные друзья, которые могли прийти ему на помощь. Тем менее, это не мешало молодому человеку вечно задирать нос и строить из себя «крутого чувака», коим он на самом деле никогда не был.
Перейдя через мост, он пересек дорогу через набережную Макарова, дошел до Кадетской линии и снова повернул направо по направлению к Малому проспекту.
Дойдя до него, он прошел несколько метров до ближайшей арки во двор, внутри которой стояли несколько молодых парней в спортивных костюмах. Они пили пиво и громко смеялись, о чем-то громко разговаривая. Рядом с ними стоял старый потрепанный советский двухкассетник. Григорий Сидоренко проходя мимо этой арки, сделал вид, что не замечает их. При этом немного ускорил шаг, проходя мимо шумной компании. Но его неожиданно окликнули.
– Эй, пацанчик! Куда путь держишь? Это наша дорога! —Прокричал один из молодых парней, остальные же рассмеялись этой шутке и заулюлюкали.
Сидоренко не остановился, понадеявшись, что они больше не обратят на него внимание и продолжил свой путь. Он уже почти дошел до угла со 2 линией, но его снова окликнули, на этой раз более агрессивно.
– Слышь, малой! Ты там оглох что ли? Сюда иди! Быстро, быстро! – Один из парней, сидевших на корточках, вскочил на ноги, подбежал к нему и схватил за плечи.
– Отвали! – Коротко бросил тому Сидоренко и легонько оттолкнул от себя. Толчок был не сильный, однако парень, не ожидая этого, отступил на несколько шагов назад, споткнулся об ограждение газона и упал на землю, ударившись спиной и яростно матерясь.
Остальные парни, заметив это, ринулись к Сидоренко, побросав свои бутылки. Их оказалось четверо. Крепкие, молодые, коротко стриженные и крайне агрессивно настроенные. Сидоренко уже в который раз пожалел о том, что не вызвал такси до дома, да было поздно. Раньше с ним подобных происшествий не происходило, вот и расслабился.
– Слышь! Ты чего такой борзый, пацанчик! В школе не учили как со старшими надо разговаривать? – Грозно заявил один из парней. Остальные, осклабившись и разминая руки, окружили Сидоренко со всех сторон.
– Извиниться перед нашим корешем не хочешь, парашник? А то как-то неудобно вышло, – продолжил свой монолог тот. – Да, пацаны?
– Простите парни, случайно вышло. Я не хотел, но он сам первый начал, – попытался было оправдаться Сидоренко, но его грубо оборвали.
– Ты чего там проблеял? Я не расслышал? Кто там первый начал?
– Да че ты с ним базаришь, Серый! Дай я! – Крикнул тот самый парень, которого так неаккуратно уронил нерадивый студент, он подошел к Сидоренко, взмахнув левой рукой, резко ударил того кулаком в челюсть. Григорий, не ожидая удара, отлетел назад, но получил новый толчок сзади. И его снова поставили на ноги.
– Таких воспитывать надо! Сразу видно, что мажор! Вы только посмотрите на его шмотки! Штука баксов не меньше! – крикнул еще один рыжебородый парень, который стоял слева от студента. – Эй! Дружище! Не ушибся? Ха-Ха!
– Ну хорош… ребят… Я был не прав, признаю, – попытаться было Сидоренко извиниться, прекрасно понимая, что сам навлек на себя беду. – Дайте пройти. Посмеялись и хватит.
Он развернулся было и хотел пройти мимо двух парней, стоящих за его спиной. Но те не позволили ему этого и снова оттолкнули назад.
– Куда собрался? Тебя не отпускали – снова заявил главный заводила, который первым и окрикнул Сидоренко, когда тот проходил мимо злополучной арки.
Григорий развернулся и решил прорываться на волю через главного. Он резко шагнул к нему, толкнул в правую сторону. Главарь налетел на первого пострадавшего своей спиной, тот снова громко вскрикнул от боли.
– Ах, ты сука! Держи его! Мочи сучонка! —прорычал дважды пострадавший и снова ринулся на Григория с кулаками.
Сидоренко уже почти выбрался из окружения, как снова получил сильный удар, на этот раз досталось его спине. Споткнувшись, он упал на асфальт. И осознав, что совершил роковую ошибку, закрыл голову руками. Озлобленные молодчики налетели на него со всех сторон и начали яростно пинать ногами…
Через полчаса Сидоренко сильно избитый и поломанный в окровавленной и порванной одежде кое-как дошел до угла Малого проспекта и 5 линии, упал на газон и потерял сознание от потери крови. Там его и обнаружили случайные прохожие спустя 2 часа, которые и вызвали скорую помощь и милицию.
– Ну и гадюшник вы выбрали для встречи, товарищ майор…
– Ну извини, что не Метрополь. Зато тихо и практически безлюдно. Встречаться в отделении сейчас опасно, у нас там очередные проверки. Поэтому и выбрал это скромное кафе. Вон посмотри, какой шикарный вид на парк.
– Ладно, черт с собой. И с твоим парком. Посмотрим, чем тут кормят, – ответил Сидоренко старший и открыв меню, бегло пробежался глазами по его страницам. Крякнув от досады, он произнес: «Да уж… рисковать здоровьем не хочется. Закажу я просто кофе, надеюсь, не отравят… Официант! Кофе, черный, без сахара и с молоком, – прокричал он по привычке, забыв, что находится в обычном маленьком заведении, где нет официантов.
– Я себе тоже, пожалуй, закажу кофе, – произнес второй мужчина и встал со стула. – Здесь самообслуживание, Евгений Устинович. Прогуляюсь до барной стойки. – Он подошел к ней и достал кошелек из небольшой наплечной сумки. Вынул оттуда пятитысячную купюру и протянув ее бармену, произнес: «Два черных кофе, без сахара, один с молоком. Сдачи не надо.
Виктор Портной, вернулся на свое место и снова посмотрел на своего собеседника.
– Я сегодня угощаю, гулять так гулять!
– Разбогател что ли? Спросил его ехидно Евгений Сидоренко, и сам же рассмеялся над своей шуткой. – Ладно, не сердись. Все понимаю. Наша служба и опасна, и трудна…
В этот момент к ним подошел бармен с подносом в руках и поставил чашки кофе на стол.
– Ваш кофе.
– Благодарю – ответил ему Портной и бармен, не дождавшись чаевых, молча удалился.
– Ну чем порадуешь, Виктор Сергеевич? – Спросил того Евгений Сидоренко и пригубил свой кофе из чашки. – М-м-м… неплохо, весьма неплохо для подобной забегаловки.
– А порадовать мне тебя особо нечем, Евгений Устинович. Не нашли мы этих парней. Свидетелей нет, никто из местных ничего не видел и ничего не слышал. А твой сын их опознать не сможет, сам понимаешь. Так что висяк, Женя…
– Как это висяк! – Хлопнув по столу ладонью, вскрикнул Сидоренко. – Я тебе мент за что деньги плачу? За висяки?
– Ну, во-первых, не мент, а товарищ майор, так что, попрошу без оскорблений, я при исполнении. А во-вторых, ты не мне, не платишь и я на тебя не работаю. Разовые подачки не в счет. Поэтому…
– Ладно, ладно! Извини, погорячился, – подняв обе ладони вверх, произнес бизнесмен. – Сам понимаешь, в каком я сейчас положении. – Сидоренко залпом выпил остатки кофе и продолжил: «У меня сын уже месяц в больнице лежит, весь переломанный. Скорее всего до осени как минимум будет там находиться … а эти ублюдки на свободе разгуливают…».
Он резко встал, подошел к барной стойке и попросил у бармена налить ему стакан виски. Тот молча выполнил просьбу капризного клиента. Расплатившись, Сидоренко оставил тому щедрые чаевые и вернулся обратно за столик к Портному с полным стаканом виски, без тоника. Поставив стакан на стол, тяжело вздохнул.
– Евгений Устинович, я понимаю твое горе, но и ты меня пойми. Сейчас времена сам знаешь какие, – продолжил майор, допивая свой кофе. – Мы по уши в этих делах. Преступность с каждым днём растет все больше. А этой шпаны везде полно. Найти их без свидетелей не реально. Даже если бы твой сын не потерял память и смог бы их опознать, то где искать то? Город большой, сам понимаешь… Ты поспрашивай среди блатных, у тебя же там связи. Может кто и подсобит.
– Ну связи – это громко сказано. Я им не ровня, – ответил тому Сидоренко и пригубил свой виски. – Просто плачу дань за крышу и на том спасибо, что не трогают. Просить их о чем-то не планировал. Потом вечным должником останусь. Нет уж, увольте! – сдавленно произнес Сидоренко и сделал еще один глоток виски. – Ух-х-х! Хорош вискарик! Надо будет купить бутылку здесь.
– Как там твой сын то? Что говорят эскулапы? – Спросил Портной, закурив. Он достал из своей сумки пачку Мальборо и чиркнув зажигалкой, глубоко затянулся, выпуская сизый дым из ноздрей. Сидоренко, глядя на него, только позавидовал майору. Ему врачи запретили курить, хотя иногда он позволял себе сигаретку другую, в тайне от жены.
– Да что говорят… говорят, что повезло парню, что жив остался. Если бы утром не нашли и не вызвали скорую, то мог бы и умереть… – произнес бизнесмен и допил свой виски.
– Да уж… скверная история… А какой прогноз вообще? Оклемается?
– Ну ты помнишь, что у него сильное сотрясение головного мозга. В придачу к этому: сломанный нос, парочка выбитых зубов, трещины в ребрах, многочисленные синяки и ссадины и… сильный ушиб печени. Вот как раз она меня больше всего и беспокоит. Как бы не пришлось пересаживать, – с тоской произнес Сидоренко, глубоко вздохнул и продолжил: «А что касается головы, то слава богу, что потеря памяти оказалась локальной. Он только забыл этот паршивый вечер, а все остальное вроде как помнит…»
– Ну я желаю скорейшего выздоровления твоему парню. А со своей стороны приложу все усилия, чтобы, все-таки попытаться найти этих отморозков. Я бы их собственноручно отстреливал, да закон не велит. Увы. – Докурив очередную сигарету, произнес следователь петроградского отделения милиции, который недавно был повышен не только в звании, но и в должности и дорос до старшего следователя.
Разговор этот состоялся в середине августа, спустя почти месяц после той злополучной ночи на Малом проспекте Васильевского острова. Вскоре дело о нападении на Григория Сидоренко было благополучно заброшено и так и осталось нераскрытым. Сам Григорий был выписан из Мариинской больницы в конце сентября. Из академии художеств ему пришлось уйти по состоянию здоровья, ему поставили 3 группу инвалидности. До конца жизни он остался хромым и его постоянно мучали сильные головные боли, а по ночам часто снились кошмары…
Глава 8. Тихая гавань. Часть 1
В то время как Григорий Сидоренко отлеживался в больнице после избиения хулиганами, его бывшая девушка уже месяц как находилась дома. Отец Анны Брум забрал ее документы из академии художеств имени Ильи Репина, решив, что его дочери дома будет лучше. Благо, она к этому времени отучилась уже почти 3 года из четырех положенных. Успеваемость у нее была отличная, поэтому проблем с «окончанием» учебы в академии не должно было возникнуть. Аристарх Эммануилович договорился с ректором что через год просто заберет диплом дочери из учебного учреждения. Тот согласился в обмен на условие, что Брум больше никаких претензий ни к Сидоренко, ни к самой академии иметь не будет. На том и порешили.
Дело в том, что ни о каком дистанционном обучении Анны и речи быть не могло. Психологическое состояние девушки после попытки суицида и выписки из Боткинской больницы было далеким от нормы, поэтому ее родители на семейном совете решили, что ей не стоит в ближайшем будущем общаться со своими однокурсниками.
Никакого уголовного преследования в отношении Григория Сидоренко, как и предсказывал следователь, естественно не появилось. Это дело просто замяли. Но на этот раз по вполне объективной причине. Григорий Сидоренко находился в тяжёлом физическом состоянии. Официальная версия произошедшего с Анной Брум – тяжелое пищевое отравление. Ни о какой попытке самоубийства в академии художеств никто кроме ректора (он за кругленькую сумму пообещал молчать) так и не узнал.
Ну, а к началу нового учебного года все студенты и преподаватели и вовсе «забыли» о существовании Анны Брум. Кроме ее единственной подруги Ольги Ивановой, которая стала свидетельницей того страшного скандала. Правда, увидела она Анну за все лето всего несколько раз. Спасибо за это можно сказать ее отцу, Аристарху Эммануиловичу, который строго охранял покой и душевное равновесие своей дочери.
Сама Анна после всего произошедшего с ней, снова закрылась в себе и стала еще более замкнутой, чем прежде. Можно было с трудом узнать в этой бледной, похудевшей и осунувшейся девушке, ту озорницу, которая несколько месяцев назад так громко хохотала над папиными шутками, что стекла в окнах квартиры дрожали и в целом была очень веселой и жизнерадостной.
Теперь девушка практически все свободное время проводила в своей комнате, даже принимала пищу. Не сойти окончательно с ума Анне помогло ее творчество. Она не забросила живопись, правда ее нынешние картины теперь в пору было вешать где-нибудь на погосте или в сумасшедшем доме. На смену ярким и солнечным пейзажам гор, лесов, полей и озер, пришли мрачные и темные, дремучие чащи с топкими болотами и всякой нечистью, с которой не один нормальный человек встретиться не захотел бы никогда.
То, что их дочь больше не предпринимала никаких попыток совершить повторное самоубийство, Аристарха Эммануиловича и Елену Владимировну крайне обнадеживало, тем не менее ее «новое» творчество не могло их не беспокоить. Отец уже не раз вспоминал злополучные слова следователя Виктора Портного о том, что его дочь не совсем здорова. Он и сам прекрасно понимал, что она особенная, но не ожидал, что разрыв с молодым человеком станет настолько мощным и разрушительным для нее триггером. Теперь же он смог наглядно убедиться в этом.
– …Знаешь, дорогая, ты только не обижайся… но у меня порой складывается такое ощущение, что тот следователь был прав на счет нашей дочери…
– Что ты имеешь ввиду, Аристарх?
– Ну помнишь, я тебе рассказывал, как побывал у него тогда на приеме? Как он недвусмысленно дал мне понять, что «мол Анна ваша не вполне здорова…»
– Т-а-а-ак .... Помню, ну и что? – Спросила Елена Владимировна и напряглась.
– А то, что сейчас я уже почти согласен с этим следаком.
– Аристарх! Ты тоже хочешь сказать, что наша Анечка… сум-м-ма …масшедшая? – Прорыдав, спросила Елена Владимировна.
– Ну-ну… не горячись, милая …я не это имел ввиду… – ответил жене мужчина и обнял ее крепко. – Но то, что с ней что-то произошло после того рокового дня— это очевидно. Ты только посмотри, какие она теперь картины пишет! – Произнес он, чуть отстранившись от жены. – Это же жуть какая-то! Мракобесие! Нет, я конечно понимаю, что художник имеет право на самовыражение, но позвольте… Раньше ее картины светились радостью и позитивом, а сейчас же, это мрачные и порой жуткие сюжеты. Какие-то чащобы, болота, бурелом, а вокруг – змеи, жабы и еще какая-то нечисть… Жуть просто!
– Да, ты прав, наша Анна изменилась, но все же я не стала бы сгущать так краски. Девочка пережила сильнейший стресс из-за расставания с парнем. Все-таки первая любовь, – ответила тому жена, а сама, словно что-то почувствовав, пристально посмотрела на мужа.
– Но это же не повод чтобы отравиться! Ты себя в ее возрасте вспомни! У нас всех тоже когда-то была первая любовь! – продолжил говорить Аристарх Эммануилович.
– Аристарх, не забывай, что наша девочка… особенная. Ты же сам это отметил. Поэтому и ее реакция на расставание оказалась гораздо… ярче что ли. Но я уверена, что через несколько недель все наладится.
– Послушай, Елена, она уже не девочка, а взрослая девушка. Но по поведению сейчас ей не дашь больше 6-8 лет. Ты сама видишь, как она себя ведет. Сидит в своей комнате целыми днями, безвылазно. Хорошо, что хоть подруга ее навещает. Но и с ней та не особо охотно общается. В общем, мать, – заключил мужчина и собравшись с мыслями, произнес, – Я тут подумал и решил…
– Аристарх! Только не говори, что решил сдать нашу девочку в …
– Да успокойся, ты! Никуда я ее сдавать не собирался. Я просто хочу, чтобы ее обследовали специалисты. Это всего на неделю, максимум на две.
– Аристарх Эммануилович Брум! Ты серьезно? – вскочив с дивана, спросила женщина.
– Да! Я очень даже серьезно! Черт подери! Я как и ты тоже люблю свою дочь и тоже как и ты желаю ей добра. Поэтому смотреть на то как она страдает, а я уверен, что она страдает, я не могу больше!
– Но… – начала было Елена Владимировна, но муж ее строго перебил.
– Никаких «но»!
Они спорили еще около двух часов, сидя в гостиной своей квартиры, пока наконец, Елена Владимировна не сдалась и не согласилась со своим мужем. Но поставила ему четкое условие, что ее Анечка вернется домой ровно через семь дней после начала обследования. Аристарх Эммануилович дал слово, что так и произойдет. Хотя сам он в положительном исходе сомневался. Но говорить об этом жене естественно не стал.
Часть 2
На следующее утро мужчина созвонился с нужными людьми и обо всем договорился. Анне заранее выделили и подготовили отдельную палату в психиатрической больнице №7, (за это Аристарху Эммануиловичу пришлось заплатить вполне внушительную сумму), которая находилась на 15 линии Васильевского острова. Относительная близость этой больницы от квартиры вполне устроила Елену Владимировну.
Родители собрали все необходимое для временного нахождения дочери в больнице: личные вещи, предметы гигиены, книги, а также все нужные для её творчества инструменты: кисти, краски, белила, парочку холстов, мольберт и тому подобное. Для самой Анны все должно было выглядеть так, как будто она временно из своей комнаты переехала в другую.
Так как это было именно обследование, а непринудительное лечение, то формальности с ее согласием быстро уладили. Анна безропотно подписала все необходимые бумаги, только спросив у отца надолго ли переезжает. И когда услышала, что это все лишь на неделю, то спокойно кивнула и беспрепятственно позволила себя одеть и собрать все вещи в дорогу.
Путь от дома до больницы занял всего 15 минут, повезло, что это был выходной день, поэтому пробок в центре города не было. Решили ехать в два рейса. Сначала отец вместе с вещами Анны, чтобы успеть все подготовить к ее приезду. Затем Елена Владимировна с дочерью на такси.
Когда Аристарх Эммануилович проезжал Тучков мост, то на один краткий миг позволил залюбоваться необычной красотой древней темной реки, закованной в гранит набережных, о которой поэты и писатели прошлых лет написали немало од, поэм и стихотворений. Задумавшись, он даже вспомнил о происхождении названия одной из самых величественных и знаковых рек России.
«Нева» (фин. Nevajoki, Nevaj; rvi) в дословном переводе означает – болото (глубокое). Это финское слово до сих пор активно употребляется в современном финском языке. В топонимике данное слово означает тип болотистой местности – переходные болота. Что вполне отражает реальность. В устье река Нева сильно заболочена, да и местность вокруг неё вполне отражает ее «болотное» название.
Проехав Тучков мост и повернув на Кадетскую линию, Аристарх Эммануилович, вдруг поймал себя на мысли, что мост этот сегодня по сути разделил его жизнь и жизнь его семьи на «до» и «после». Он не знал, чем закончится это небольшое путешествие дочери в скорбный дом, но понимал прекрасно, последствия все равно наступят. Какие? Вопрос времени.
К моменту приезда Анны и ее матери, все уже было готово. Персонал проинструктирован, лечебная палата превращена в настоящую комнату-мастерскую. Суть этого крайне необычного исследования Анны Брум состояла в том, чтобы для нее это не было обследованием. Поэтому всевозможные тесты на ней персонал больницы должен был проводить только в ее палате. Никаких контактов с другими пациентами не должно было быть. Поэтому палата была подобрана максимально близко к основному выходу из больницы, чтобы минимизировать присутствие посторонних лиц.
Анна спокойно вышла из автомобиля и под руководством Елены Владимировны, прошествовала до крыльца дома, в котором и располагалась одна из лучших взрослых психиатрических больниц Петербурга, место ее обитания на ближайшие семь дней. Обернулась, глубоко вздохнула и кивнув матери и спокойно зашла внутрь помещения, в холл.
Ровно через 10 минут, она уже стояла на пороге своей «новой комнаты» и не смогла сдержать слез радости и умиления. Родители, стоящие рядом, не ожидали от своей флегматичной дочери такой необычной реакции и даже сами прослезились от умиления и радости за нее.
Анне определенно понравилась ее комната, которая к слову сейчас выглядела даже лучше, чем ее прежняя. Под нее переоборудовали бывшую процедурную, где оказались не только высокие потолки с настоящей лепниной, но и большие панорамные окна, благодаря которым, помещение было очень светлым и визуально казалось еще больше. Палата находилась на третьем этаже, сразу же у лестничного пролета, окна же выходили на улицу, что так же способствовало благоприятному воздействию на будущую пациентку. Из окна своей «темницы» она видела вполне привычный ей городской пейзаж.
Еще одна немаловажная деталь, на которой настаивал отец Анны, так же была соблюдена. В этой комнате не было решеток на окнах. Точнее, они были спилены. Филипп Эдуардович Заманский – главврач психиатрической больницы, первоначально был категорически против данной вольности, но более детальное изучение истории болезни пациентки, а также, небольшой пухлый конверт с новенькими хрустящими банкнотами, решили и эту проблему. Анна не проявляла никаких суицидальных наклонностей после выписки из Боткинской больницы, поэтому Филипп Эдуардович разрешил снять решетки с окон ее палаты, но под личную ответственность ее отца.
В комнате Анна увидела просторную широкую кровать у окна, комод рядом с ней, небольшой платяной шкаф для одежды в углу, рядом с ним стоял стеллаж с полками, куда она могла сложить свои рабочие инструменты, книги и журналы.
Напротив, окна уже стоял ее любимый мольберт, а на нем – готовый для использования холст из натуральной льняной ткани, рядом с ним располагался небольшой художественный стол, где уже дожидались своего часа кисти, краски, белила, тряпочки и палитра.
– Папочка, какая же здесь красота! Мне очень нравится! Надеюсь, что в этом месте я наконец-то, обрету покой и умиротворение, которого мне очень не хватало последнее время – с восторгом и одновременно с легкой грустью произнесла девушка, оглядев свою комнату-мастерскую.
Произнося эту, казалось вполне невинную фразу, Анна Брум и не подозревала, какую реакцию это вызвало у ее измученных родителей. Их взрослая дочь, запертая по сути в тело несформировавшегося ребенка, впервые за три недели заговорила. И не просто заговорила, а вполне осмысленно. И это уже было сродни чуду и вселяло здоровый оптимизм. Оставалось только дождаться результатов исследования.
Аристарх Эммануилович и Елена Владимировна тепло попрощались с дочерью и пообещали навестить ее через пару дней. Взявшись за руки, они спустились на первый этаж, где их ожидал сам Филипп Эдуардович Заманский собственной персоной, с которым осталось уладить кое-какие мелкие формальности. Это был высокий и плотный мужчина 49 лет, в безупречно отглаженной белом халате, настоящий доктор наук. Его Аристарху Эммануиловичу порекомендовали как отличного знатока своего дела.
– Ну как там наша пациентка, ой простите, подопечная? – спросил он родителей Анны, вовремя поправив себя.
– Вы не поверите! Она счастлива! – Радостно ответил тому Аристарх Эммануилович…
Глава 9. Свет в конце тоннеля
– Аристарх Эммануилович, присаживайтесь! Разговор нам предстоит не легкий.
– Добрый день, Филипп Эдуардович. Надеюсь, ничего серьезного? – Спросил мужчина и расположился в удобном кожаном кресле, напротив письменного стола главврача больницы, в которой находилась его дочь.
– Знаете, вам может показаться это банальным… однако я не могу этого не сказать…, – начал свою речь Филипп Эдуардович Заманский, для которого эти разговоры были не в новинку.
– Начало интересное. Я весь – внимание. Не тяните резину, доктор.
– Так вот … – прокашлявшись, продолжил говорить главврач психиатрической больницы. – Ваша дочь совершенно здорова.
