высоченные, с усами,
все как будто на подбор,
с копий выстроив забор,
стражи местного владыки.
Их, как каменные, лики,
хранят битв былых следы.
А у крепости ряды
грозных всадников в кольчугах.
Рядом с ними, ближе к лугу,
барабанщиков отряд.
И трубят, трубят, трубят,
неустанно три горниста.
Перед ними поле чисто.
Ну а дальше вся поляна
как ковром цветным застлана,
от людских одежд, нарядов.
И заметить будет надо,
что в середке, как форпост,
возвышается помост.
На помосте том картинно
сам себе стоит детина;
толпу сверху озирает,
топором большим играет;
словно кровь его рубаха.
Перед ним чурбан – то плаха.
И верна его рука,
и сквозь прорези мешка
огоньком горят глаза,
их не трогала слеза.
Смотрит жадно, смотрит смело,
видно будет ему дело;
в нетерпении палач.
А в народе смех и плач,
восклицания и ропот.
Вдруг раздался конский топот.
Башня в замке отворилась,
и оттуда появилась
золочёная карета.
Из кусточков видит Света:
кто-то важный в ней сидит,
и в окошечко глядит
сквозь узорчатую сетку.
За каретой везут клетку.
В ней не лев, не даже мишка,
в ней в рванье сидит парнишка;
на руках и ногах цепи,
а по телу следы плети.
Видно парня не щадили,
на допросе крепко били.
Понапрасну иль за дело,