Память

Субудая после Калки якобы догнал приказ Чингиса повернуть морды коней на восток. Рейд по богатым странам Востока дал главное – добычу в виде золота и других драгоценностей, которая уже, наверное, обременяла конников, да и в Монголию один за другим приходили под конвоем вереницы рабов, караваны и обозы с запада. А перед Субудаем снова, как в стране чжурчжэней, оказались хорошо укрепленные города, и он узнал, конечно, от пленных, разведки, да уже и по собственному опыту, что эти неприятели хоть и доверчивы, но «чрезвычайно круты», как сказано об «орусах» в «Юань-чао би-ши». Разведывательный рейд на запад был более чем успешно завершен, и если вправду последовал такой приказ великого хана, то был он отдан и по другой важной причине – на Дальнем Востоке назревали тревожные международные события, за которыми Чингис, очевидно, внимательно следил.

Государство чжурчжэней постепенно набирало силу. Когда Субудай уезжал оттуда, цзиньское правительство еще располагало армией в миллион воинов, рассредоточенной, правда, в многочисленных гарнизонах и по всем своим очень протяженным и неспокойным границам. Главные же ее регулярные части и народные ополчения были брошены на войну с тангутским государством Си Ся, подвижными отрядами западных пришельцев, разбойничавшими на больших и малых дорогах, с многочисленными войсками Южной Сун и продажными полководцами, перебегающими от одного хозяина к другому. Почти вся территория Цзинь и пограничные районы сопредельных государств превратились в кровавое поле бесконечного и хаотичного сражения. Но государство чжурчжэней еще жило и напрягало все силы, чтоб сохранить себя. Действовал вышколенный чиновничий аппарат, проводились новые и новые рекрутские наборы, патриотически настроенные военные готовились к решительным боям, на безопасном севере предпринимались усилия для поисков руд и создания промышленных центров, пополняющих боевой арсенал. На берегах и островах Амура и Уссури, на отрогах Сихотэ-Алиня возводились новые крепости со сложными фортификационными сооружениями – башнями, валтангами и барбетами для подъема и установки катапульт, с максимальным использованием защитных свойств рек, болот, сопок и гор.

В распоряжении чжурчжэней было еще одно оружие, столетний опыт применения которого восхищает современных исследователей, – бескровный, самый разумный и дешевый способ разрешения международных противоречий – дипломатия. О том, что чжурчженьские дипломаты прилагают усилия для прекращения затяжной войны с тангутами, Чингису, конечно, доносили, и он предвидел скорый ее конец. Китайская Сун, отказавшаяся было платить дань чжурчжэням, безуспешно пыталась выступить против них в союзе с тангутами и тоже готова была принять новые предложения Цзинь. Создавалась совершенно иная политическая и военная ситуация, в которой был нужен Субудай.

Любознательный Читатель. Действительно исторические судьбы Руси оказались связанными с судьбами государства чжурчжэней.

– Да! Ведь в другой ситуации монгольская верхушка могла заранее послать уставшему корпусу Субудая свежие подкрепления, чтобы напасть на русские земли еще в 1223–1224 годах, сразу после Калки. Застоявшихся коней и безработных любителей легкой наживы можно было в тот год по Великой Степи собрать множество… Была еще одна причина, заставившая Чингисхана летом 1223 года отозвать Субудая с дальнего запада. У чжурчжэней появилось новое мощное оружие – взрывающиеся снаряды.

– Простите, тогда огнестрельного оружия еще нигде в мире ре было!

– Это верно, однако чжурчжэни уже обладали самым сильным по тем временам оружием огненного боя. Н. Я. Бичурин полтора века назад переводил-цитировал: «В сие время нючженцы (то есть чжурчжэни. – В.Ч.) имели огненные баллисты, которые поражали подобно грому небесному. Для сего брали чугунные горшки, наполняли порохом и зажигали огнем. Сии горшки сожигали на пространстве 120 футов в окружности и огненными искрами пробивали железную броню… Еще, кроме сего, употребляли летающие огненные копья, которые, быв пускаемые через зажигание пороха, сожигали за 10 от себя шагов. Монголы сих только двух вещей боялись».

Патроны с горящей смесью посылались в гущу врагов с помощью стрел, сильных луков и самострелов, а «огненные горшки», прожигающие латы, – катапультами. Причем чжурчжэням принадлежит изобретение дистанционного боевого устройства – снаряд с горючим составом долетал до цели, взрываясь там, где надо, и тогда, когда надо. Может, «огневые взрывчатые снаряды», появившиеся у чжурчжэней в 1221 году, и были те самые «чугунные горшки» с дистанционными устройствами, что пришли на смену устаревшим глиняным кувшинам? И еще узнал Чингис, что в 1222 году цзиньское правительство издало указ об интенсивном развитии орошаемого земледелия и на просторных рисовых полях вновь пошла в рост главная пища чжурчжэньского солдата. Наверно, его обеспокоило и последнее событие в стане набирающего силу врага – умер император Удабу и на престол вступил молодой Ниньясу, который сразу же повел тонкую дипломатическую игру с тангутским государством Си Ся с целью оторвать его от монголов, быстро подготовил соглашение о прекращении военных действий с Южной Сун, а корёсцы, оценив ситуацию, намеревались, по всем признакам, отвергнуть монгольский протекторат и прекратить с Чингисханом вассальные отношения. Короче, повторяю, там нужен был Субудай, который, однако, по пути на Керупед дал гигантский крюк в несколько тысяч километров.

– Куда? Зачем?

– Он не мог пойти назад по своему кровавому следу – через горные ущелья и разоренные города Востока или напрямую, через Великую Степь, населенную враждебными и многочисленными кипчаками, которые, объединившись, могли невежливо потребовать дележа богатой добычи у переправ через широкие реки. Кроме того, Субудай рассматривал свой бросок на запад как разведку боем и, исходя из такой цели, решил обогатиться новыми сведениями о землях, лежащих в бассейне Волги, попутно подкрепившись свежей добычей. Он сделал стремительный рейд на северо-восток, напал на болгар, оказался в ловушке, потерял часть добычи и воинов, но все же благополучно унес ноги. Гигантская удавка захлестнула полмира.

– В Волжской Болгарии Субудай потерпел единственное свое поражение?

– Нет. Позже споткнулся о Козельск. Правда, до Козельска нам еще далеко… А пока последуем в монгольские степи, чтобы продолжить жизнеописание Субудая. В 1224 году, когда Чингисхан и Субудай вернулись домой, военные действия между чжурчжэнями и китайцами были прекращены, тангутское государство Си Ся заключило с Цзинь официальный мирный договор, а Коре, отгородившее свой полуостров мощной оборонительной системой, явно готовилось освободиться от данничества. Весь 1225 год эмиссары собирали по степям, формировали, вооружали, приучали к жесточайшей дисциплине многотысячное войско. Скорее всего командовал организацией дела Субудай со своим уже огромным военным опытом. И, казалось, само небо помогало ему – до берегов Керулена дошла с востока радостная весть о неслыханной беде, постигшей чжурчжэней.

Экономической основой жизни государства Цзинь, что значит «Золотая», были воды великой Хуанхэ, перешедшей еще по договору 1142 года в полное его владение. Она служила главным транспортным средством в широтном направлении, а по гребням плотин и створам двадцати пяти шлюзов и понтонным мостам шли поперечные грузопотоки. Другой такой большой реки и столь освоенной человеческим трудом не существовало тогда на планете. Ни с чем не сравнимым было ее сельскохозяйственное значение – полностью зарегулированный сток Хуанхэ обеспечивал водой огромные орошаемые площади, обеспечивая основным продуктом армию, население и торговлю; в 1162 году в государственных магазинах скопилось 20790000 мешков зерна. Особой заботой чжурчжэньского правительства, создавшего специальную палату водного надзора и водного транспорта, была охрана и содержание плотин Хуанхэ: искусственные сооружения реки сторожили войска чжурчжэней, а в 1189 году, например, судя по докладу министерства общественных работ, на возведении и ремонте ее плотин трудилось свыше шести миллионов человек!

Жизнь и стабильность реки обеспечивал мир на ее берегах, а мира там не было уже пятнадцать лет. И вот в 1225 году – не то из-за ослабления надзора за плотинами, не то из-за непредусмотренных чрезмерных отложений лёссовой взвеси в районах искусственно замедленного течения – Хуанхэ изменила русло и ввергла страну в хозяйственную катастрофу непоправимых масштабов.

А в следующем году, кульминационном по негативным хозяйственно-экономическим последствиям, огромная конная орда снова вторглась в страну, одновременно расправившись с государством тангутов.

Любознательный Читатель. Мы его как-то обошли стороной. Когда оно образовалось?

– За полтора века до основания государства чжурчжэней, в 82 году, одновременно, кстати, с образованием Русского многонационального централизованного государства со столицей в Киеве тангуты создали сильное самостоятельное государство, выдержавшее семь больших войн с дочжурчжэньским северокитайским государством Сун, две – с киданями, побеждавшее в сражениях уйгуров, тибетцев и чжурчжэней. Еще в самом начале века Чингисхан несколько раз нападал на Си Ся. В 1209 году он, организовав ложное бегство и заманив врага в засаду, разгромил пятидесятитысячную тангутскую армию, взял огромный выкуп, а дочь царя Бурхана – в жены. И вот в декабре 1226 года последнее страшнее поражение войск тангутов, длительная осада городов и столицы. Осенью 1227 года Чингисхан умирает среди кровавого ристалища, а его орда, проводив хана к месту погребения и убивая все живое на пути, тут же буквально стирает с лица земли государство тангутов. Люди, города, храмы, школы – все было уничтожено без остатка и навсегда, как и оригинальная культура этого народа.

– У него была самостоятельная культура?

– Да. Тангуты создали, в частности, свою письменность, непохожую на китайскую, уйгурскую или чжурчжэньскую. Драгоценным осколком этой культуры является язык и литература; сохранившиеся тангутские книги и рукописи – богатейший материал для современных исследователей…

Умирающий Чингисхан завещал покончить с чжурчжэнями с помощью китайцев, но война вновь приобретала затяжной характер. В 1228 году талантливый чжурчжэньский полководец Ваньян Чэнхошан с четырьмястами конниками разбивает в Даганюане вторгшийся восьмитысячный монгольский корпус. В период двухгодичного исполнения великоханских обязанностей Толуем, младшим сыном Чингиса, война продолжалась, потом избрание на этот пост Угедея – война продолжалась, наконец вступив в заключительную фазу. Из военачальников, уничтоживших государство чжурчжэней, история выделяет Угедея, Монке, Толуя, Чжэбе и, конечно же, нашего старого знакомого Субудая. Батый же и его брат Орда, кажется, не принимали в той войне никакого участия; однако произошло в этот период одно очень важное событие, связанное с Батыем и – опять же! – будущими судьбами Руси. В 1229 году на Керулене состоялся общеимперский курултай – собрание ханской, родовой и военной знати, выбравшей великим ханом Угедея. Курултай, очевидно, по докладу Субудая, принял решение о большом походе на запад, назначив главным его шефом Батыя. Однако в тылу оставалось сражавшееся государство чжурчжэней, героическая борьба которого на целых восемь дет отсрочила нашествие орды на Русь.

Опускаю многие подробности последней войны чжурчжэней. Она была неслыханно жестокой, как все войны, которые вели полководцы степной орды, сумевшие и тут предательством облегчить себе победу – договорились с Южной Сун о союзничестве в обмен на самую богатую Цзиньскую провинцию, которую, конечно, потом так и не отдали… Все чжурчжэни, способные держать оружие, вышли мужественно встретить смерть и тысячами гибли на полях, сопках и крепостных стенах, в лесных и горных фортах. Многие их полководцы, одержавшие ряд побед над вторгнувшейся степной ордой и несметными толпами подневольных китайских солдат, были наделены талантами военачальников, личным мужеством, патриотизмом, рыцарской честью в высшей степени. Древние хроники повествуют, как один из них, захваченный войском Толуя, попросил привести себя к нему и на вопрос о том, кто он такой, ответил: «Я – полководец Чэнхошан, разбивший монголов под Даганюанем, Вэй-чжоу и Дао-хой-Чу. Если бы я был убит в схватке, то могли бы подумать, что я скрылся и изменил отечеству; теперь же будут знать, каким образом я умер». Он гордо отказался опуститься на колени перед Толуем, и ему отрубили ноги, потом разорвали рот до ушей, а он, захлебываясь кровью, все кричал: «Никогда до этого не унижусь!» Победившие, потрясенные ужасным зрелищем, попивали между делом, однако, кумыс и молили: «Великий воин! Если когда-либо возродишься, то удостой этим нашу землю!»

Любознательный Читатель. Мороз по коже… А это не легенда?

– Ваньянь Чэнхошан – историческая личность. По происхождению он – чжурчжэнь, хотя, как и многие другие его соотечественники, включая самих императоров, носил также китайское имя. Это был, бесспорно, храбрый и умелый военачальник.

– Но выходит, что сын Чингиса Толуй при всей его жестокости был выдающимся полководцем, если победил такого противника?

– Один современный ученый дает ему, единственному чингизиду, отличную характеристику как воину, но ставит эти его качества в прямую зависимость от главного наставника. «Военную выучку он получил в Китае, сражаясь против лучших чжурчжэньских полководцев под руководством Субэтэя-богадура… (курсив мой. – В.Ч.). Близость к Субэтэю обеспечила Толую популярность в войсках». Субудай же, как пишет этот ученый, «за пятьдесят лет военной службы не потерпел ни одного поражения».

В средневековых манускриптах есть удивительная по силе и краткости характеристика главного полководца орды, сделанная китайским хронистом через высказывание другого чжурчжэньского военачальника – Хады. Перед смертью Хада, как и Чэнхошан, тоже пожелал увидеть своего победителя, но совсем по другой причине. Когда Субудай спросил, что заставило Хаду этого добиваться, тот ответил: «Твое чрезвычайное мужество. Небо, а не случай родит героев! И так как я теперь тебя видел, то спокойно пойду на казнь».

Далее последовало жестокое поражение цзиньских армий под Юйшанем и Иньчжоу – 1231, и оборона Кайфына – 1232 год. Советские исследователи А. П. Окладников и А. П. Деревянко писали: «В 1232 году монголы во главе с Субудаем осадили Ло-ян, в котором было всего около 6–7 тысяч воинов. Они обложили город с трех сторон и установили камнеметательные машины. Во главе осажденных был Цян-шен… Стремясь поддержать волю к сопротивлению, он с несколькими сотнями сильных солдат «всюду поспешал для подкрепления» и для поощрения войск производил сильный крик, будто их было до десяти тысяч человек. Из-за недостатка оружия защитники Ло-яна лили наконечники стрел из медных денег, каждую монгольскую стрелу разрезали на четыре части и стреляли при помощи плетей или трубок. Чжурчжэни применили камнеметательные машины, которые могли бросать большие камни далее ста шагов. После трех месяцев безуспешной осады монголы вынуждены были уйти из-под города…» Потом снова шестнадцатидневный беспрерывный штурм. «Раздраженные монголы в ярости разрыли и осквернили могилу матери чжурчжэнского императора». Н. Я. Бичурин: «В столице строили баллисты во дворце. Ядра были сделаны совершенно круглые, весом около фунта… Баллисты были сделаны из бамбука, и на каждой стене городской поставлено их было до ста. Стреляли из верхних и нижних попеременно, ни днем ни ночью не переставали… Отбойные машины на стене городской были построены из строевого леса, взятого из старых дворцов». Днем и ночью, однако, летели в город через рвы, валы и стены зажигательные снаряды неприятельских баллист… «1000 человек отважнейших солдат… должны были из прокопанного под городской стеной отверстия, переплыв через ров, зажечь подставки под баллистами…»

Все было напрасно: силы осажденных иссякали, а завоеватели гнали к стенам новые и новые скопища людей, заполнявших своими телами глубокие рвы. Когда орда ворвалась в город, шестьдесят тысяч девушек бросились с крепостных стен, и еще долгие годы опустошенный город отпугивал оставшихся в живых людей тем, что было во рвах…

Одна из главных причин поражений, конечно, та, что чжурчжэни не могли рассчитывать на стойкую поддержку народных масс китайского населения, для которых они тоже были захватчиками, хотя чжурчжэни, пять-шесть поколений коих родилось здесь, по праву считали эти земли родиной и сражались уже за свое отечество. Кстати, чжурчжэни в целом не были паразитической, эксплуататорской народностью – по данным археологов, военно-аграрные и крестьянские поселения простолюдинов представляли примитивные жилища с довольно жалким скарбом… Война продолжалась! Весной 1234 года соединенные силы степных пришельцев и южносунских китайцев осадили последнее прибежище правительства чжурчжэней – город-крепость Цайчжоу. Для их пропитания из Южного Китая был доставлен щедрый подарок – триста тысяч мешков риса.

Император Айцун, он же Ниньясу, поняв, что скорая и окончательная гибель государства и народа неизбежна, покончил с собой. «Нючженский государь предал себя огню», – писал Н. Я. Бичурин. Его преемник Мо-ди погиб с мечом в руках. Империя чжурчжэней прекратила свое существование, но… война продолжалась! На амурских островах и в Приморье еще целый год защищались последние обреченные чжурчжэньские крепости. Советские археологи недавно раскопали близ современного Сучана одну из последних крепостей чжурчжэней, разрушенную в 1235 году, через четверть века после начала войны. В том же году на юге еще сражалась крепость Гунчан…

Любознательный Читатель. Да, это был народ-герой, а все героическое в истории нужно человечеству для будущего.

– И величие всемирной истории в том, что она неуничтожима…

– Кстати, мы продолжим военную биографию Субудая?

– Думаю, что в 1235 году, когда на Дальнем Востоке уничтожались остатки чжурчжэньской государственности, он уже занимался другим делом. Попутно сообщу, что полностью стереть с лица земли чжурчжэней не удалось, это был многочисленный народ – в 1207 году он насчитывал 6158636 человек. Уцелевшие чжурчжэни остались на территории теперешней Маньчжурии и по новому административному китайскому делению даже добились своего рода автономии, какая-то их часть скрылась в непроходимых дебрях уссурийской тайги, на века сохранила традиции и обычаи предков. Язык чжурчжэней во второй половине XVIII века изучали маньчжурские школьники Новой Цзинь… Но вернемся к Субудаю и 1235 году. Для истории Евразии этот год имеет особое значение.

– Постойте-ка! Именно в этом году курултай подтвердил свое решение о походе на Русь? Значит, судьба государства чжурчжэней второй раз сомкнулась, оказалась непосредственно связанной с последующими событиями в средневековой Руси?

– Конечно. Руки на востоке были развязаны, освободился от работы главный исполнитель экспансионистских замыслов паразитической степной верхушки, объединения политиканов и милитаристов-феодалов, хорошо приспособившихся таскать каштаны из огня чужими руками. К тому времени Субудай накопил колоссальный опыт организации степного войска, использования пленников в военных целях, приобрел ничем не заменимые навыки ближней и дальней разведки, охраны ставки, штурма городов. Обладал он, конечно, и личным мужеством, природной хитростью и закаленной, сильной волей, а также благоприобретенной верноподданнической психологией. Не исключено также, что он вынужден был служить Чингису и чингизидам, подчиняясь жестким и жестоким нормам, регламентирующим порядки в монгольской феодальной империи.

– Его фигура постепенно вырисовывается как своеобразный символ тех далеких и тяжких времен, вобравший в себя черты века; это был, так сказать, типичный монгол.

– Субудай не был монголом, то есть представителем той народности, этническую основу которой составили северокеруленские племена «мэнгу», «мэн-ва», роды борджигин, тайчжиут и другие.

Взгляните на физическую карту Евразии. В самом центре Великой Степи расположена алтайско-саянская горная система. Мне посчастливилось побывать во многих ее районах – в Туве и Горно-Алтайской автономной области, в Хакасии и Горной Шории, на юге Красноярского края и в Иркутии, на хребтах Иолго, Хамар-Дабан и Абаканском, на Телецком озере и в Казырской долине, на шорской речке Мрас-су и саянской Тубе. Можно сказать, что и родился-то я здесь, на самом северном отроге Алатау: в районе Мариинска – Тайги кончается всхолмленная местность, к северу идут уже низины, переходящие в нарымско-васюганские хляби, и наши места стокилометровой полосой соединяют алтайскую черновую тайгу с дурманной томской. От самого Урала станция Тайга имеет на Транссибе высочайшую для Западной Сибири отметку, и в наших лесах те же кедры, кандыки, сарана и марьин корень, что на Алтае или в Саяне. Леса этой горной страны – богатейшие во всей Сибири, в них водится ценный пушной и снедный зверь, включая благородного оленя с его чудодейственными пантами, кедровники дают орех, подлесок – ягоды, реки – рассыпное золото и рыбу, травостои – мед, лекарства и корм скоту, недра – руды, которые еще в глубокой древности обращались в железо, бронзу, серебряные изделия.

В алтайско-саянских горах с доисторических времен жили люди, а бурная история Великой Степи издревле перемешивала ее народности и этнические группы. Тысячелетиями сюда стекалась степная вольница, угонщики табунов, искатели приключений, батыры, поссорившиеся с родичами, оскорбленные тиранством беглецы. В борьбе за существование, в опасных переправах через бурные реки и высокие горные перевалы, в охоте на медведей и козерогов формировался особый тип азиатского горца – это были смелые до отчаянности люди, физически крепкие, выносливые, умеющие владеть оружием и легко переносящие жару и холод. И в самом центре этой страны из разноплеменных элементов сложились с незапамятных времен не слишком многочисленные, но стойкие и сильные племена, называвшие себя «туба», по китайским источникам – «дубо», по Рашид ад-Дину – «урянхи», по востоковедческой терминологии – «дуболары»…

На географической карте имя этого тюркоязычного народа отразилось в названии правого енисейского притока Тубы, образующейся от слияния саянских рек Казыра и Кизира. В наши дни далекие потомки горно-лесных жителей Южной Сибири именуются тофаларами – эта немногочисленная народность прирожденных охотников и оленеводов до революции прозывалась «карагасами» и тувинцами, что по старой русской этнографической терминологии значились «урянхайцами».

Из фундаментального труда Г. Е. Грумм-Гржимайло «Внутренняя Монголия и Урянхайский край» мы узнаем, «…что Чингисхан набирал из них свои отборные дружины, что они же входили в состав его гвардии». (Курсив мой. – В.Ч.). В том же труде со ссылкой на различные источники указывается, что свою славу отменных воинов урянхайцы пронесли через века, принимая участие во многих азиатских войнах. Известный граф Рагузинский, занимавшийся в XVIII веке установлением сибирских границ, например, уточнял в своих «Записках» южносибирские военные и политические обстоятельства: «…наилучшие войска мунгальские и называются урянхи», а один монгольский полководец нового времени для тяжелейшего военного похода сквозь Тибет в 1717 году «…составил свой 6-тысячный корпус главным образом из урянхайцев» – это уже из французского исторического труда. Через сто лет после этого похода остроту урянхайских сабель испытали на себе, кажется, и сами французы: «…Среди волжских калмыков имеется поколение уранхус, которое в Отечественную войну, а именно под Лейпцигом, отличилось чрезвычайной храбростью».

Так вот, Субудай так же, как и Чжельме, другой «пес» Чингиса, некогда спасший ему жизнь, были урянхайцами. Добавлю, что громкие победы Хубилая и Манке в Китае также нельзя приписывать только этим потомкам Чингиса. Нет, Субудай к тому времени уже, наверное, вышел, как говорится, в отставку или же умер, но его сменил другой урянхаец, который даже в имени своем, быть может, даже кличке-псевдониме, сохранил название родного народа. Ссылаясь на Рапид ад-Дина, почти современника и, бесспорно, лучшего знатока событий, Г. Е. Грумм-Гржимайло пишет: «Знаменитые монгольские полководцы Субудай, сподвижник Чингисхана, и Урянктай, сподвижник Монке и Хубилая, были родом урянхайцы». Субудай, как мы уже знаем, был не только сподвижником Чингисхана, но и наставником его сына Толуя, однако на этом его исключительная роль в войнах XIII века не завершилась. Что же касается Урянктая, то я приведу о нем сведения из древних китайских летописей, не отвечая за их достоверность: «Урянгдай… ходил с Гуюком в 1245 году против чжурчжэней». «…А еще с князем Баду на кипчаков, русских, оболеров и других»… «В 1246 году он снова ходил в карательную экспедицию против Бо-леров и Не-ми-сы». Позже, при завоевании Южного Китая, он стал главным полководцем орды. Добавлю, что Урянктай приходился Субудаю родным сыном…

* * *

Монгольская «Юань-чао би-ши» («Сокровенное сказание»): «Огодай (Угедей)… отправил в поход Бату, Бури, Монке и многих других царевичей на помощь (курсив мой. – В.Ч.). Субеетаю, так как Субеетай-Баатур встречал сильное сопротивление тех народов и городов, завоевание которых ему было поручено еще при Чингисхане… за многоводными реками Адил и Даях (Адил – Итиль, Волга; Даях – Яик, Урал, – В.Ч.). Старший брат Чаадай (Чагатай) сообщал мне (Угедею): царевича Бури должно поставить во главе отрядов из старших сыновей, посылаемых в помощь Субеетаю (курсив мой. – В.Ч.). По отправке в поход старших сыновей получится изрядное войско. Когда же войско будет многочисленно, все воспрянут и будут ходить с высоко поднятой головой. Вражеских же стран так много, и народ там свирепый. (Перевод С. Козина; 1941 год. В переводе архимандрита Палладия; середина прошлого века: «Слышно, там неприятели чрезвычайно круты». – В.Ч.) Это такие люди, которые в ярости принимают смерть, бросаясь на собственные мечи. Мечи же у них, сказывают, остры».

Курултаи назначил старшим в походе внука Чингисхана Батыя, но для фактического руководства войском ему был придан Субудай, который долго и тщательно готовил набег.

Орда двигалась на запад, вбирая по пути отряды воинов со всей Великой Степи, формируя из родов и племен конные десятки и сотни, как это делали полководцы бывшего народа джурдже – так именовали чжурчжэней средневековые восточные летописцы. И вот перед сверлящим глазом Субудая выстраивается очередная тысяча, готовая по указке его кнута броситься вперед и заполнить пространство пылью, топотом копыт и ржанием коней, древним боевым кличем «У-р-ра-а-гх!». На этот раз Субудай предусмотрит все и не позволит ни башгирдам, ни болгарам, ни кипчакам, ни урусам оказать более или менее дружное сопротивление.

Персидский «Сборник летописей» Рашид ад-Дина: «Они дошли до города (Булгара) Великого и до других областей его, разбили тамошнее войско и заставили их покориться. Пришли тамошние вожди Баян и Джику, изъявили царевичам покорность, были (щедро) одарены и вернулись обратно (но потом) опять возмутились. Вторично послали (туда) Субэдай-бахадура, пока он не захватил их».

Ипатьевская летопись: «В лето 6745. Приидоша безбожные Измаильтяне, прежде бившиеся с князьями Русскими на Калке. Бысть первый приход их на землю Рязанскую».

Китайская «Юань-ши»: «Когда дошли до города Е-ли-цзань (Рязань. – В.Ч.), то был большой бой, и город взяли только через семь дней».