Армия Сталина и Жукова. Как надо побеждать

«Вот пример (страха немцев перед Рокоссовским. – В.Б.). Нам не удается отбить у немцев Сухиничи (под Калугой)». Как так «под»? Километров 70, если не больше. Я там был зимой 42-го. «Поручают Рокоссовскому. Он передает свои приказы специально по открытой связи, рассчитывая на перехват их немцами. Расчет оказался верным: немцы ретируются». В страхе перед одним именем генерал-лейтенанта. Очень красиво! Но почему же этот панический страх не сработал, допустим, на Курской дуге, когда Рокоссовский был уже генералом армии, или в Белоруссии, когда он стал уже Маршалом, Героем Советского Союза и кавалером ордена Победы? Нет, во всех этих битвах немцы сражались отчаянно… Эту выдумку Голенков взял у того же Чуева.

А на самом деле с Сухиничами дело было так. Наши войска освободили его в декабре 41-го. Но вскоре немцы захватили город снова. Управление и штаб 16-й армии Рокоссовского получили приказ принять в подчинение безуспешно действовавшие там дивизии 10-й армии, которой командовал упомянутый выше генерал Ф. И. Голиков, и восстановить положение. Рокоссовский писал: «Мы пришли к выводу, что выгодно будет ввести противника в заблуждение – пусть думает, что к Сухиничам движется не только штаб, а вся 16-я армия! Она немцам была уже известна по минувшим боям под Москвой». Да, хорошо была известна по доблестному участию в разгроме замысла «Тайфун». И что решили? «Головному эшелону штаба 16-й армии – а он уже размещался в Мещовске – дали указание не стесняться в разговорах по радио. Почаще упоминать 16-ю армию, называть дивизии (которых у нас не было), фамилию командарма. Одним словом, шуметь в эфире побольше» (Солдатский долг. М.,1968. С.107). Как видим, речь шла не о приказах Рокоссовского, а о «разговорах по радио» работников штаба. А свое наводящее ужас имя генерал упомянул только в последнюю очередь. И что же в итоге? Утром 29 января наши войска изготовились для наступления на Сухиничи. Но вдруг из полка, стоявшего ближе других к городу, сообщили, что к ним прибежали несколько жителей и говорят, что немцы в панике покидают город, бегут. «По-видимому, дезинформация ввела-таки немцев в заблуждение и они решили заблаговременно ретироваться» (Там же). Вот такая отрадная история. Талантливый поэт был Феликс Чуев, но вот в рассуждениях о войне его иногда заносило.

Что у Голенкова еще во славу Рокоссовского и в посрамление Жукова? А вот: «Зима 1942–1943 гг. Командующий Донским фронтом Рокоссовский принимает Сталинградский фронт у Еременко. Проводит операцию «Кольцо» – окружение 300-тысячной армии фельдмаршала Паулюса». Здесь все перепутано. Во-первых, план контрнаступления и окружения немцев и итальянцев – это не «Кольцо», а «Уран». В его разработке, естественно, большую роль сыграли Жуков как заместитель Верховного и Василевский как начальник Генштаба, а также генералы Н. Н. Воронов (артиллерия), А. А. Новиков и А. Е. Голованов (авиация) и Я. Н. Федоренко (танковые войска). Перед началом операции на фронт прибыл Г. К. Жуков. 4 ноября в районе 21-й армии Юго-Западного фронта он провел совещание. «Вопросы перед командирами ставились интересные, смелые, – вспоминал Рокоссовский, – на совещании царила подлинно творческая обстановка. Превосходную эрудицию, широкую осведомленность в обстановке проявил Г. К. Жуков» (Там же, с. 153–154).

Во-вторых, Рокоссовский принял Сталинградский фронт, который вскоре был переименован в Донской (а Юго-Восточный – в Сталинградский), и операцию по окружению провел не один Сталинградский фронт, а три фронта – Юго-Западный (Н. Ф. Ватутин), Донской (К. К. Рокоссовский) и Сталинградский (А. И. Еременко).

В-третьих, после окружения немцев Сталинградский фронт упраздняется, его войска передаются Донскому, который под командованием Рокоссовского и ликвидирует окруженную группировку в составе 22 дивизий и множества вспомогательных частей. Это и есть операция «Кольцо».

Плохо понимая, что пишет, Голенков радуется: «Фельдмаршал Паулюс, сдаваясь, сдает свой пистолет только Рокоссовскому». Ах, ах… Как опять красиво и многозначительно! А что, другие требовали, а пленный не сдавал? Огнестрельное оружие, историк, «сдаваясь, сдают», точнее, у пленных его отбирают в первый же момент пленения. Неужели не приходит в голову мысль, что в состоянии отчаяния, в приступе стыда и позора после такого разгрома пленный может употребить свое табельное оружие против главных, конкретных, стоящих перед ним обидчиков. Известно же, например, по воспоминаниям шефа политической разведки Вальтера Шелленберга, что когда дела немцев стали уже совсем швах, Риббентроп вызвал его и сказал: «Надо убрать Сталина… Весь режим в России держится на способностях и искусстве одного этого человека… В беседе с фюрером я сказал, что готов пожертвовать собой ради Германии. Он одобрил мой замысел. Будет организована конференция, в работе которой примет участие Сталин. На этой конференции я должен убить его» (В. Шелленберг. Лабиринт. М., 1991. С.359). А кто мог поручиться, что Паулюс, автор плана «Барбаросса», или кто-то еще из плененных в Сталинграде немецких генералов не такие же самоотверженно фанатичные натуры, как Риббентроп?

А тот, оказывается, тогда уже все обдумал. «Он, конечно, понимал, – пишет Шелленберг, – что на конференции будет очень строгая охрана и вряд ли удастся пронести в зал заседаний гранату или пистолет, однако слышал, что моя техническая группа изготовляет пистолеты, внешне ничем не отличающиеся от вечной ручки. Из него можно стрелять крупнокалиберными пулями примерно на 6–7 метров. Эти пистолеты были сделаны столь искусно, что никто не мог догадаться об их действительном назначении.

– Мы, конечно, могли бы пронести такой пистолет в зал, – сказал Риббентроп. – И тогда все, что от нас потребовалось бы, это иметь твердую руку…» Если дипломат считал, что рука у него не дрогнет, то уж боевой генерал, дошедший с боями до Волги, просто обязан был иметь именно такую руку. И Риббентропа терзал тогда только один вопрос: как заманить Сталина на конференцию?

Шелленберг рассказал о его замысле Гиммлеру. Тот вроде бы посмеялся, но вскоре «предложил свой план, очень напоминавший план Риббентропа». Речь шла о мощной мине размером с кулак в виде комка грязи, которую можно было взорвать по радио с расстояния до десяти километров. Вся проблема состояла в том, как эту мину присобачить к машине Сталина. И тут сыскались два наших пленных, готовых выполнить задание. Где, говорят, ваша чудо-мина? Давайте ее, мы это дельце враз обтяпаем. Один стал уверять, что знаком с механиком из гаража Сталина. Да мы с ним, говорит, в первопрестольной на Зацепе не раз в одной пивнушке радость жизни вкушали. Где ваша чудо-мина? Дайте я ее за пазуху. Лады! Диверсантов забросили с самолета «к тому месту, где по данным агентов находилась Ставка». Возможно, по этим данным, она находилась где-то в Брянских лесах по примеру «Волчьего логова» Гитлера. А на самом деле – в Москве на улице Кирова, ныне решением прожженного русского патриота Гав. Попова ставшая Мясницкой.

«Они спрыгнули с парашютом и, насколько мы могли установить, – продолжал шеф разведки, – точно приземлились в заданном месте». Но после этого, увы, только их и видели. «Я не уверен, что они вообще попытались выполнить задание, – заканчивает Шелленберг. – Более вероятно, что очень скоро они были схвачены или сами сдались органам НКВД и рассказали о задании» (Там же, с. 361). Это более чем вероятно. Но не исключено также, что, оказавшись на родной земле, эти русские умельцы на радостях поспешили в ту самую пивнушку на Зацепе и закатили пиршество, не шибко богатое по военному времени, но все же на нем они поднимали тосты за здоровье Гиммлера и Риббентропа, давших им свободу, что, впрочем, не избавило первого от самодостаточной дозы крысиного яда, а второго – от хорошо намыленной пеньковой веревки. Что же касается ручки-пистолета, то, возможно, разрядив ее, именно ею Кейтель подписал акт о безоговорочной капитуляции.

Однако нас несколько занесло, пора вернуться к Алексею Голенкову. Он пишет еще и такое: «На приеме военачальников Сталинградской битвы Сталин всем жмет руки, а Рокоссовского обнимает: «Спасибо, Константин Константинович». Феликс Чуев был талантливый поэт, но обожал такие эффекты: имя-отчество, объятья, лобзания, «Товарищ Сталин для меня святой!» и т. п. Однако, во-первых, Сталин, как известно, называл по имени-отчеству только Маршала Шапошникова, может быть, из уважения к тому, что он еще в царское время был полковником Генштаба. А, во-вторых, когда и где был прием военачальников Сталинградской битвы? Не слышал.

Наконец, сам Рокоссовский рассказывал об этом вот что: «4 февраля (1943 года) по распоряжению Ставки меня и Воронова вызвали в Москву». Тут не лишне заметить, что в Сталинграде первый из них был генерал-лейтенантом, а второй – генерал-полковником артиллерии, но полученный ими 3 февраля перед отъездом в Москву приказ Сталина, в котором Верховный Главнокомандующий выражал благодарность войскам Донского фронта, адресовался уже маршалу артиллерии Воронову и генерал-полковнику Рокоссовскому.

Так вот, прилетели в Москву. «И в тот же день мы направились в Кремль и были приняты Сталиным. Он быстрыми шагами подошел и, не дав нам по-уставному доложить о прибытии, стал пожимать нам руки, поздравляя с успешным окончанием операции по ликвидации вражеской группировки. Чувствовалось, что он доволен ходом событий. Беседовали мы долго… Сталин в нужные моменты умел обворожить собеседника теплотой и вниманием и заставить надолго запомнить каждую встречу с ним» (Цит. соч., с.192).

Что еще? «Лето 1943 года. Исход Курской битвы решен в нашу пользу благодаря плану Рокоссовского, на котором он настоял вопреки Жукову и Василевскому». Опять лбами! Но вот сам Рокоссовский: «В ночь на 5 июля были захвачены немецкие саперы. Они показали: наступление назначено на три часа утра. До этого срока оставалось чуть более часа. Если пленные говорили правду, надо начинать запланированную артподготовку. Времени на запрос Ставки не было, промедление могло привести к тяжелым последствиям. Представитель Ставки Г. К. Жуков, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение вопроса мне.

Считаю, что он сделал правильно. Это позволило мне немедленно дать распоряжение об открытии огня. В 2 часа 20 минут 5 июля гром орудий разорвал предрассветную тишину…» (Там же, с.217). И кто же тут кому «вопреки»?

А вот что, тоже упомянув о пленных саперах, писал Жуков: «К. К. Рокоссовский спросил меня:

– Что будем делать? Докладывать в Ставку или дадим приказ?

– Время терять не будем, Константин Константинович. Отдавай приказ, как предусмотрено планом фронта и Ставки, а я позвоню Верховному и доложу о принятом решении» (Цит. соч., т. 2, с.168). И кто же кому тут «вопреки»?

А Голенков опять свое: «1944 год. В операции по освобождению Белоруссии («Багратион») Сталин принимает план Рокоссовского (опять против Жукова и Василевского)…» Ну, просто вредители было эти два субчика! Только и знали, как бы насолить, только и думали, как бы сунуть палку в колесо победоносной колесницы. Автор не может понять, что решались сложнейшие и важнейшие для судьбы родины вопросы, что люди высказывали разные мнения, спорили, убеждали друг друга. А он в расхождении мнений, в фактах несогласия видит тупое противодействие тупых людей таланту, постоянное подсиживание, интриганство. Но ведь и сам Сталин, которого Голенков считает всеведущим и всемогущим, на самом деле нередко колебался, изменял свои решения, откладывал операции. Например, Жуков пишет в связи с планом той же Курской битвы, что командующий Центральным фронтом Рокоссовский еще 10 мая докладывал в Ставку: «Подготовлена контрподготовка, в которой участвует вся артиллерия 13-й армии и авиация 16-й воздушной армии». Но «иначе смотрел» на дело командующий Воронежским фронтом генерал Ватутин. «Он предлагал Верховному нанести упреждающий удар по белгородско-харьковской группировке. В этом его полностью поддерживал член Военного совета Н. С. Хрущев.

А. М. Василевский, А. И. Антонов и другие работники Генштаба не разделяли предложение командования Воронежского фронта. Я полностью был согласен с мнением Генштаба, о чем и доложил И. В. Сталину». А что тот? «Верховный сам все еще колебался – встретить ли противника обороной (на Курской дуге) или нанести упреждающий удар… После многократных обсуждений Верховный решил встретить наступление немцев (на Курской дуге) огнем всех видов глубоко эшелонированной обороны» (Там же, с. 155–156). Колебался Сталин и по поводу плана «Багратион». Да еще как! На заседании Ставки два раза просил Рокоссовского выйти в другую комнату и еще подумать, еще все взвесить.

А лишенный способности сомневаться Голенков заявляет, что в Белоруссии немцы на фронте в 900 километров были разгромлены, «несмотря на их превосходство в численности и технике». Историк просто не имеет представления о том, как шла война. Во-первых, не 900, а все 1100 верст. И ведь это же 44-й год! Тогда во всех крупных операциях у нас было уже немалое и всестороннее превосходство. И заслуга в успехе здесь не одного Рокоссовского, хотя, судя по всему, она главная. Для разгрома врага привлекались 1-й Прибалтийский фронт (И. Х. Баграмян), 3-й Белорусский (И. Д. Черняховский), 2-й Белорусский (Г. Ф. Захаров) и 1-й Белорусский (К. К. Рокоссовский). Как и в декабре 1941-го не Рокоссовский один со своей 16-й армией «спас Москву» (С. Крюков) и не Жуков один со своим Западным фронтом, – спасли столицу совместные усилия нескольких фронтов и армий.

И соотношение сил в операции «Багратион» было такое: у немцев – 1200 тысяч человек, а у нас – 2400 тысяч, и дальше: орудий и минометов – 9500 и 36400, танков и САУ – 900 и 5200, самолетов – 1350 и 5300… Ну знать же надо! Бесполезно призывать Млечина и Сванидзе заглядывать в книги, ибо у них цель, обратная правде. Но те, кто вроде бы хочет сказать правду о войне, должны же знать факты и цифры. А такие заявления и дают основание тому же малограмотному М. Солонину долдонить: «У историков наших противник всегда был «многократно превосходящий». Так на кого ж вы работаете, господа-товарищи?

И вот, говорит Голенков, какая несправедливость! Второсортный Жуков принял капитуляцию Германии, второсортный Жуков принимал Парад Победы, а первосортный Рокоссовский лишь командовал Парадом.

Да уймитесь же! Сталин-то лучше вас знал, кто есть кто. Рокоссовский – великий полководец, все его звания и награды заслужены умом и талантом, мужеством и кровью, ему тоже должен быть установлен памятник в Москве. Но Сталин послал на Халхин-Гол не кого-нибудь, а Жукова. Командовать важнейшим Киевским военным округом был назначен не кто-нибудь, а Жуков. В декабре 1940 года в оперативно-стратегической игре на картах, руководя «синими», выиграл не кто-нибудь, а Жуков. В критические дни Ленинграда туда был послан не кто-нибудь, а Жуков. В битве за Москву командующим самым большим и самым важным Западным фронтом был назначен не кто-нибудь, а Жуков. Своим заместителем Сталин назначил не кого-нибудь, а Жукова. Он же первым из генералов за время войны получил звание маршала, орден Суворова (дважды), орден Победы (дважды). Наконец, только он один из военачальников окончил войну с тремя Золотыми Звездами Героя… Кому же еще принимать и капитуляцию, и Парад Победы, как ни ему! А ведь есть товарищи, которые уверяют: да все эти высокие звания и большие награды даны только по причине рабоче-крестьянского происхождения Жукова! И вот, рисуя Сталина олухом, взявшим в заместители себе такого же олуха, они ведь клянутся при этом в любви к нему. А другой известный жукоед божится, что Жуков всю войну только и мечтал, как удрать к немцам. Вы, что, говорит, не понимаете, почему у него всю войну охрана была? Да именно для того, только для того, чтобы не сбежал. Третий еще и так говорит: «А почему демократы поставили ему памятник? Непроста!..» Уймитесь, умники! Ведь надо же пустопорожнему Путину хоть на что-то опираться.

А о самом Сталине у них можно прочитать, например, такое: «Известно, что когда Леонид Утесов не хотел ехать в Сибирь с концертами, Сталин сказал: «Если товарищ Утесов не хочет петь в Новосибирске, будет петь в Магадане». Вы только подумайте: Сталин занимается гастролями Утесова! И не соображают они, что семенят вслед за Сванидзе и Млечиным, изображающими Сталина тупым самодуром, посылавшим на смерть и в лагеря по самому вздорному поводу. Да это же на уровне налогоплательщицы Полины Дашковой, уверяющей, что бедная Фанни Каплан вовсе не стреляла в Ленина, она в тот день 30 августа 1918 года просто пришла к заводу Михельсона с букетиком фиалок на любовное свидание и ждала возлюбленного, уверенная, что он явится с хризантемой. А тут вдруг стрельба. Оказывается, большевики проводили эксперимент: они сами и всадили в Ильича две пули для проверки вождя мирового пролетариата на прочность и выживаемость.

Хотя это совсем о другом, но упомяну еще одного ученого генерала, додумавшегося выводить рейтинги полководцам. Как шахматистам и теннисистам, как фигуристам на льду. Тот же уровень.

Даже немцы не изображают так Гитлера и не поносят так своих битых генералов, как вы – и Сталина, и генералов-победителей, спасших родину. Заткнитесь, склочники!

Стукачи

Как известно, с приближением разного рода знаменательных дат Советского времени оживают и начинают бесноваться, казалось бы, уже подохшие антисоветские стукачи всех пород, размеров и окрасок, а также мальбруки. Ну, а кто такой был Мальбрук (1650–1722), надеюсь, все знают.

Тут мы видим и профессоров вроде Андрея Зубова, и даже академиков вроде Юрия Пивоварова, и полчище безвестных личностей. Вот этот Зубов. Сочинил фолиант «История России. ХХ век». 1144 страницы! Попотел… Евгений Тростин пишет в «Литературной газете»: «Задача книги – преобразить, перелопатить общественное отношение к истории родины. Прежде всего – вдолбить в головы, что СССР был «империей зла», что это позорная страница нашей истории. Профессор пытается устроить своего рода Нюрнбергский процесс над старшим поколением, над отцами и дедами нынешнего поколения» (2 июля 2014). В том числе – и над родным отцом, честным человеком, коммунистом, выдающимся кораблестроителем.

Такова цель и всех других стукачей, в том числе – тех, о ком здесь пойдет речь. Главные объекты их бешенства – Ленин, Сталин, Жуков и Великая Отечественная война. Не ведая стыда, они визжат и хрюкают по телевидению, печатают полоумные статьи в газетах, рассылают даже по личным адресам пропитанные ядом письма. Порой такие письмишки адресуются и мне.

Когда приближалась очередная годовщина со дня рождения В. И. Ленина, меня забросала письмами москвичка Л. Г. Ильина. Мадам возмущалась: «Как вы можете добрым словом поминать этого человека! Разве вы не знаете, что его дед со стороны матери имел фамилию Бланк?». Это мучает ее долгие годы, спать не дает, аппетита лишает, аж до почесухи дело дошло. А ведь кандидат наук! Я ее спросил: «Бланк – это по-немецки – ясный, чистый. А если фамилия деда была бы Шварц (черный), вы унялись бы, утихомирились?» В ответ она прислала ворох цитат из речей и писаний известных и безвестных негодяев и олухов о Ленине как об исчадье ада.

Я решил ответить ее оружием – тоже цитатами. Это высказывания достаточно известных людей, все они – современники Ленина, его политическая деятельность, по крайней мере, как главы правительства России, прошла у них на глазах, иные знали Ленина лично, но не были сторонниками коммунизма, а кое-кого он и сурово критиковал. Мадам получила вот такой подарок.

Николай Устрялов, кадет: «Ленин может быть назван величайшим выразителем русской стихии в ее основных чертах. Он был русским с головы до ног… И сам облик его – причудливая смесь Сократа с чуть косоватыми глазами и характерными скулами монгола – подлинно русский, «евразийский». Много таких лиц на Руси, именно в «евразийском» русском народе. А стиль его речей, статей, «словечек»? Тут нет «классического революционного» французского пафоса. Тут русский дух, тут Русью пахнет. В нем, конечно, и Разин, и Болотников, и сам Петр Великий. Потомки разберутся во всей этой генеалогии и поймут: Ленин наш, подлинный сын России, ее национальный герой».

Николай Суханов, меньшевик, знавший Ленина лично, его книга об Октябрьской революции была раскритикована Лениным: «Не может быть никаких сомнений, что Ленин есть явление чрезвычайное, человек совершенно особенной духовной силы. По калибру это первоклассная мировая величина. Он представляет собой исключительно счастливую комбинацию теоретика и народного вождя. Если потребовались бы еще термины и эпитеты, я без колебаний назвал бы Ленина человеком гениальным».

Николай Валентинов, знавший Ленина лично: «Когда Ленина величали Стариком, это, в сущности, было признанием его «старцем», – т. е. мудрым, причем с почтением к мудрости сочеталось какое-то непреодолимое желание повиноваться ему… На ход истории личность Ленина наложила отпечаток уж, конечно, не меньший, чем Наполеон».

Василий Шульгин, монархист: «Ленин был добрее других. Поэтому он декретировал НЭП, чтобы спасти живых людей вопреки мертвящим теориям».

Максим Горький: «Нередко меня очень удивляла готовность Ленина помочь людям, которых он считал своими врагами. И для того, чтобы скрыть стыдливую радость спасения человека, он прикрывал ее иронией… Не помню случая, чтобы он отказал мне в просьбе о заступничестве».

Великий князь Александр Михайлович, адмирал, один из образованнейших людей своего времени, в 1933 году уже перед смертью в Париже: «На страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела Российской империи».

Наконец, патриарх Тихон, о котором депутат Думы, известный своей дремучестью депутат В. Ресин, недавно писал в правительственной «Российской газете», что Ленин в 1918 расстрелял патриарха Тихона вместе со всем Синодом. Так вот, после расстрела патриарха к покойнику в январе 1924-го обратились множество приходов и мирян с вопросом, можно ли отслужить панихиду по усопшему Ильичу. И патриарх из могилы ответил: «Всякий верующий имеет право поминать его. Идейно мы с Владимиром Ильичем, конечно, расходились, но я имею сведения о нем как о человеке добрейшей и поистине христианской души». 25 января 1924 года это заявление патриарха опубликовали «Известия» и другие газеты.

Тогда же было напечатано и заявление расстрелянного Ресиным Синода: «Священный Синод Русской православной церкви выражает искреннее сожаление по случаю смерти великого освободителя нашего народа из царства насилия и гнета на пути свободы и самоустроения. Да живет в сердцах оставшихся светлый образ великого борца и страдальца за свободу угнетенных, за идеи всеобщего подлинного братства… Грядущие века да не загладят в памяти народной дорогу к его могиле… Вечная память и вечный покой твоей многострадальной, доброй христианской душе, Владимир Ильич».

Ну, думаю, убедил я эту даму, перестанет она чесаться. Ничего подобного! Шлет новый ворох. Я в отчаянии пишу ей: «Хорошо, успокойтесь, убедили вы меня, что Ленин был на четверть еврей, как Пушкин – негр на одну восьмушку («потомок негров безобразный» – так поэт однажды сказал о себе), но, по признанию далеко не только упомянутых выше лиц, Ленин – великий человек, мудрый политик, гений, создавший партию, во главе с которой народ спас нашу страну от распада и гибели. Если врач спас жизнь вашей матери, для вас важно, кто он по национальности, вы стали бы ее выяснять?

А при Ельцине и Путине четыре еврея и полуеврея (если такие есть в природе) от Гайдара до Фрадкова были премьерами, и семь евреев от Лифшица до Дворковича – вице-премьеры. Как в Израиле! И среди этой почти дюжины – ни Лазаря Кагановича или Семена Гинзбурга, ни Вениамина Дымшица или Исаака Моисеевича Зальцмана, наркома танковой промышленности, Героя Социалистического Труда, награжденного военным орденом Суворова первой степени. Во всем наборе только один дельный человек, заслуживающий уважения, остальные – никто уже и не помнит ни одного из этих безликих существ, кроме непотопляемого Чубайса. Да как же его забыть! По данным Счетной палаты, он под похвалы Путина через структуры возглавляемого им Роснано вывел за рубеж 47 миллиардов рублей («Аргументы недели», № 22’14, с.5). И это все сейчас, на ваших глазах, писал я Ильиной, а вы все терзаетесь вопросом происхождения Ленина, умершего сто лет тому назад. И представьте, она снова шлет мешок замшелых цитат. Я плюнул…

Но едва перевел дух, как явился Г. Ф. Хвостов из Курска. Он пишет: «Вы мужественный, эрудированный журналист, но с большими закидонами». И беспощадно разоблачает мои нелегитимные закидоны, стыдит меня за них.

Закидон № 1: «Почему вы противник замены на Кремлевских башнях звезд Соломона (имеет в виду, конечно, звезды Давида, отца Соломона, но ему что один, что другой! – В.Б.) на исторические символы русского государства?». Я ответил: «Хотя бы потому, что госсимволы с орлами, львами и крокодилами есть у множества стран от ФРГ до США, от Норвегии до Южно-Африканской Республики. Царский герб был символом самодержавной монархии, а у нас ее пока, слава Богу, нет, и ныне музейный двуглавый орел ничего не означает, это бессмыслица, чушь, геральдическая абракадабра, которую нам навязали олухи вроде Гав. Попова. А серп и молот – точное и прекрасное выражение единства главных людей жизни – тружеников заводов и полей, которые должны быть основой государства. А красный цвет – любимый цвет русского народа. Это и в языке отразилось: красный угол в избе, красная девица, Владимир Красное Солнышко… А взгляните на древние наши иконы. Сколько там красного! Наконец, главное, под Красным знаменем со звездой и серпом-молотом моя родина одержала множество трудовых, научных, культурных и ратных подвигов, в том числе – Красное знамя над рейхстагом, под этим знаменем наша родина стала величайшей державой мира. И до сих пор не только на нескольких башнях Кремля красуются красные звезды, но и на зданиях столь важных государственных органов, как Дума и Министерство иностранных дел – советские гербы, как и на двери моей квартиры. А под нынешним двуглавым орлом страну довели до первого места в мире по самоубийству детей и подростков, до 16-ти миллионов голодающих, до 139 кровососов-миллиардеров за счет этих голодающих да еще до иностранных пилотов на наших самолетах и даже до спортивных тренеров, самых высокооплачиваемых в мире, вроде Капеллы, что ничуть не помогает… И все это под мурлыкание Кремля и под вопли Жириновского о патриотизме. А что касается звезды Давида, то ведь она не пяти-, а шестиконечная. Не замечали?». Так у кого же здесь закидон, Григорий Федорович, – у меня ли?..

Закидон № 2: «Петровский трехцветный флаг у Вас власовский». Я ответил: «Не так уж давно под этим флагом воевали против нас именно власовцы. Вы же на фронте не были и не видели этого, а мы видели. И флаг этот был выбран такими живоглотами, как Чубайс, именно для того, чтобы как можно сильней оскорбить народ, как можно больней унизить его, особенно нас, фронтовиков… Я уж не говорю о том, что такой же триколор, только с иным порядком расположения цветов, например, у Франции, Нидерландов, Люксембурга, Парагвая, Хорватии и даже на торговом знаке «Пепси-колы». А наш одноцветный красный флаг был единственным в мире до 1949 года, когда возникла Китайская Народная Республика. Нынешние правители не желают, даже боятся своеобразия облика страны, ее лица, поэтому герб – почти как у Америки и Германии, флаг – почти как у Франции и «Пепси», должность президент – как во множестве стран. Сейчас депутат Госдумы М. Дегтярев, трусливо умалчивая, что этот триколор власовский, предлагает заменить его на «имперский» триколор – черно-желто-белый. Сменять шило на мыло… Говорят, что и свастика в древней Индии, что ли, была символом плодородия или чего-то еще хорошего. Только какое мне дело до этого? Я видел, что под этим «знаком плодородия» вытворяли фашисты на нашей земле».

Закидон № 3: «Вы же прекрасно знаете, что звезды Соломона это инициатива Лейбы Бранштейна» (так в тексте). Нет, я этого не знаю и не мог знать. А вы откуда прекрасно знаете? Кто вам шепнул? А по чьей инициативе эти ваши «звезды Соломона» гораздо раньше, чем у нас, оказались на государственном флаге США? И сколько их там! Кажется, около полусотни. Неужто Джордж Вашингтон был родом из Жмеринки?.. И замечу кстати, что вашего «Бранштейна» выслали из СССР 12 февраля 1929 года, а рубиновые звезды на башнях Кремля установили в 1937-м, как видите, без его участия».

Закидон № 4: «К. К. Рокоссовского вы упорно считаете поляком». Этим я, видимо, оскорбляю его святое чувство национальной гордости. Но ведь не я один. И товарищ Сталин упорно считал так же, именно поэтому в 1947-м министром обороны был послан в Польшу не армянин Баграмян, не украинец Гречко, не еврей Крейзер, не кто-то из чукчей, а именно Рокоссовский. Да ведь и сам маршал считал себя поляком. Именно так он писал в анкетах.

Ну, и самый ужасный закидон № 5 – конечно, о том же Бланке, который, к сожалению, не Шварц.

Я ему внушаю: да вы послушайте, что о нем говорили знаменитые современники. И, как Ильиной, преподношу букет. Понюхай!