Очевидность – Занавес правды. Эссе 2020 г. Часть 1 - читать онлайн бесплатно, автор Владимир Буров, ЛитПортал
bannerbanner
Очевидность – Занавес правды. Эссе 2020 г. Часть 1
Добавить В библиотеку
Оценить:

Рейтинг: 4

Поделиться
Купить и скачать

Очевидность – Занавес правды. Эссе 2020 г. Часть 1

Год написания книги: 2021
Тэги:
На страницу:
5 из 7
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Сие от Бога.


– Слышит, что говорит, – Б. П. о Сол-не со слов Ахматовой.

Но это значит не то, что решил думать Борис Парамонов, не реальный слух Нового Завета, – а просто:

– Знает, что врет, но всё равно не боицца, – вот и вся расшифровка этого сообщения Ахматовой.

За что Сол-на и сделали лауреатом, что что он заплетает нити Нового Мира, – а такие ребята, как Борис Парамонов и Анатолий Стреляный – заведующий отделом критики этого же Нового – так скать – Мир-Ка, – даже не врут, а просто верят:

– Никакой Теории Относительности в литературе не только не существует, но и – как было пропето даже в одной пиесе на вопрос лауреата тоже Михаила Пуговкина:

– Никито у нас нэ быват, – ну, естественно, окромя:

– Битте-дритте, фрау-мадам, – и всё уже шито-крыто.


Здесь Борис Парамонов решил еще раз и самому себе поставить почти все точки над И.

Ибо с Б. Парамоновым еще надо разбираться – с Солженицыным:

– Нет, – ибо идет вперед с отрытым забралом оголтелого соцреализма, как именно Анти-литературы.

Б. П. же кумекает:

– Чё-то не совсем почти то, или даже не то.

Тут клейма заведомой анти-литературности негде ставить, ибо сама художественность оценивается, как только и не больше:

– Игра-загадка Угадай-Ка, – ка-ка.


Рассматривается почти на полном серьезе блеянье козы в огороде, что она:

– А тоже, кажется, говорить умеет.

Рассматривается прямая атака на художественность, как на истину, – буквально, что и разыграл Грибоедов в ГОРЕ от УМА:

– Увидите в натуре, как ужо вам будет!


Так-то обычный разговор на сенокосе, чтобы один картохфель жрать не скушно было, – но вот:

– Его возвели в почти международный абсолют.

– Зачем?

– Чтобы поржать над Людями.


В самом начале Борис Парамонов уже два раза повторил – выбежал на:

– Запретную Зону, – следовательно, даже не мяукнул, а только скрипнул дверкой Папы Карло в светлое будущее под одиозным названием:

– Ужо вам будет-т! —лично распорядился своим интеллектом:

– КАК БЫ.

Это плохо, так как фундаментально Солженицына ему уже не взять – этот парень не зря выделен своей одиозностью, а Борис Парамонов идет по пути только количественных различий, – что значит просто:

– Скрывает свою принадлежность к этому же классу демагогов, не верящих, что Ромео смог действительно оживать Джульетту, – просто-напросто увидев Новый Завет, как высшую реальность, ибо не раз и признавался:

– Только не надо примешивать в литературу религию.

Но это и не религия, а Вера в Бога – Новый Завет, являющийся новым устройством мира, – Б. П. – очевидно – считает конструкцию мира до сих пор:

– Неизменной.

Что и значит:

– Переспорить Солженицына он не сможет.

Так, посшибает вершки, корешки будут и дальше цвести, ибо и растут они в обратную от человеческого образа жизни сторону.


Интуитивно многие потеряли всякий интерес к Солженицыну, послушав его более-менее, но Б. П. пошел, увы, тоже:

– Далеко не на Вы, – и так получается, чтобы:

– Не терять Солика из виду.

Ибо:

– Чё-то же было-о!

Но в том-то и дело, что ничего не было. Кроме организованной акцентации идеологии, которая и так-то нашла себе хорошее жилище в Новом Мире, – хотя и всё том же журнале:

– Разрешенной советской литературы.

С таким же успехом Нобелевскую премию можно было дать Анатолию Стреляному, как тоже:

– Птенцу этого Нового Мира, – ибо лепит – по сути – того же горбатого, что и Сол-н, хотя и с чуть меньшей агрессией, но зато с большим оправданием своего глубокомыслия отсутствием Мыслей на Лестнице, – как здоровым:

– Здравым смыслом.


Увы, без Мыслей на Лестнице – Бродский:

– Не берется.

Сол-н потому так смело атакует Бродского, что объяснить его поэзию нельзя не только здравым смыслом, но и вообще:

– Никак.

По этой причине прут и против Пушкина, и против Грибоедова, и против Вилли Шекспи, – никто не сможет не то, что ли доказать, но и даже показать правды Нового Завета, как контакта Человека с Богом, – которым:

– И занимался Иосиф Бродский вслед за Шекспиром, Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Достоевским, Грибоедовым.

Уверены, несмотря на то, что один писатель, как давно уже, но не совсем, сказал:

– Писать художественную литературу без Медиума – вообще:

– Не получится!


Медиум – это и есть Облака Бродского, через струйки в которых он рассчитывается с богом за:

– Его услуги.

И именно ЭТО Солженицын называет:

– Финтифлюшки!

Конкретно, финтифлюшки – это устройство театра, как Сцены и Зрительного зала.

А:

– Это большая-большая разница! – ибо ЗДЕСЬ две части, а у прохиндиады Солженицына только одна.


О каком Новом Завете можно говорить в этой избе читальне, которую устроил Борис Парамонов, если даже деление Театра на Сцену и Зрительный Зал:

– Принимается, как только условное, – а правды такого же устройства мира в нем никакой.

Так, куда-то же надо девать зрителей, чтобы было кому платить за билеты. И точно так же Читатель никому и на хрен не нужен, но кто-то должен платить за книги, которые продуцируются. То, что Читатель имеет вход в конструкцию мира, – как именно:

– Сам Третей, – не то, что удивятся, а вообще, даже думать ТАК – Запрещено!

Вот этот хрен собачий, который только и занимается тем, что с работы на работу – и есть, по-вашему, давно искомый:

– Черный Человек?!


Да, конечно, даже очень добрый и любознательный царь Агриппа не смог залезть на этот Утес, на эту СЦЕНУ Жизни, под которой – так сказать – легли и Байрон, и Рембо, и в долине которого лег Лермонтов:

– И снился мне сияющий огнями

Вечерний пир в родимой стороне

Меж юных жен, увенчанных цветами,

Шел разговор веселый обо мне.


Тем не менее, вся классическая художественная литература – это именно Видение Мира, как:

– Двух Частей, – сцены и зрительного зала, – как:

– РЕАЛЬНОСТИ.


Здесь – Солженицыным – ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ, как что-то такое реально имеющееся в виду:

– Да, но встречается только в детском саду на утреннике, когда народный актер Леонов, предлагает всем взять ложки, – ибо:

– Кто мало каши ел, – на Марс:

– Не полетит, – вот и вся художественность, – как поискать на задворках шлем Александра Македонского.

И вот эта – можно сказать – хрень, – и на те вам – поддерживается по сути Борисом Парамоновым, ибо вся его критика Солженицына только количественная, – так:

– Чё-то не совсем до-понимал.


Не-ет-т, здесь прямое противостояние. Если уж не хотят понимать, что такое Новый Завет, то просто:

– Художественность.

Ибо именно ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ – это сила-а.


Ладно, продолжим про околичности Бориса Парамонова. Солженицына не взять, если предположить, что не существует никакого такого УСТРОЙСТВА Нового Завета, и художественность – это только сказки и их присказки. Несмотря на то, что Ван Гог бросил всё, чтобы только ей и заняться. Примерно, как Апостол Павел:

– Разбил все гипсы прошлого человеческого благополучия.


Сол-н говорит – голосом одной из ведущих РС – что в стихах Бродского нет человеческой доступности, – но и:

– Даже банк с простыми намалеванными бумажками взять не так просто, – а тут идет речь о:

– Вечной Жизни!


Говорится:

– Плохо, что стих не вылился, а расчетливо сделан. – Следовательно:

– Или-или, – или Человек получает подарок, в устройстве которого сам ни бум-бум, либо всё делает сам, – вместе?

– Да вы что! – ибо с кем, так скать, вместе-то, – ась?

С Богом, что ли? А вы видели Его хоть раз? Ибо даже апостолы удивились вопросу Иисуса Христа:

– Видели ли вы Отца Моего?

– Нэт! – катехгорически, – пусть и почти.

Но и ответ для особо и честно любознательных готов был у Иисуса Христа:

– Видели Меня – видели и Отца Моего. – Что и значит:

– Увидеть можно и Невидимое, – но не просто так напрямую, а внутренним зрением.


Следовательно, Бог недоступен только для тех, кто – принципиально – не хочет видеть Невидимое, – ибо способ:

– Иисус Христос назвал, – видели Меня – видели и Отца Моего.


Попросту говоря, Бог – это Посылка любого утверждения, – как и распорядились намедни Кант и Гегель, – которые, конечно, некоторым тоже:

– Не указка.

Не указка, несмотря на то, что уж как только Король Лир ни старался всё упростить специально – можно думать – для Сол-на:

– Привязал на голову пучок травы, – обозвали самого более, чем дураком.

Тогда как Король Лир только и показал на себе:

– Окружающий мир – оказывается – повернут к человеку обратной стороной, – как:

– В изображении фотоаппарата.


Логика довольно элементарная для современного человека, – другое дело поверить в нее фундаментально. Когда очевидно это невидно.


Борис Парамонов начинает измышления от печки:

– Текст – это всё-таки не Автор.

Что значит:

– Не знает точной разницы между ними.

На коей – разнице – и основаны Повести Белкина Пушкина и Герой Нашего Времени Лермонтова.

Разница эта, действительно, непроста, ибо потому и не увидел ее – возможно до сих пор – царь Агриппа, – что:

– Можно сказать на ровном месте – как дает показательное выступление Кевин Костнер со своей лошадью сцены из Шекспира, сражаясь с ней на мечах в фильме Почтальон, – ибо эта разница и есть разница устройства фотоаппарата:

– То же самое – только:

– Наоборот-т! – к верху ногами.

Другое дело, разглядеть, увидеть это вверх тормашками в реальном художественном произведении, – которого – о! мама мия – по Сол-ну и:

– Вообще не существует, так как не бывает никакой такой разницы в отличии от мира видимого.

Но разница есть, можно сказать, в том, что одно и то же, – а:

– Повторено два раза!

Как у Шекспира в Двух Веронцах:

– На ровном месте создается и шифровка мира Театром и его расшифровка этого спектакля, но именно Видением, как Утверждением Реальности существования:

– СИЭТЭ.

Сильвия в ужасе, что слуга до того опупел от ее красоты, что бросил на произвол судьбы своего хозяина Валентина, и сам лично пошел на Вы:

– Лепетать ей, Сильвии про любовь свою, непонятно, правда, откуда взявшуюся.


– Оборзел, скотина, – первая мысль, как Сильвии, так и ЗЗ – Зрительного Зала.

Но потом становится понятно, как вот сейчас сказал Борис Парамонов:

– Есть же какая-то разница между тем, Что мы делаем и тем, что кукарекают артисты на Сцене, – или нет?

И если уже известно про фотоаппарат, что он переворачивает изображение, то и Сцена – следовательно – делает тоже самое, иначе она не Сцена даже в деревне, где выступал с конем Кевин Костнер, – как, однако, по местной кличке сам:

– Шекспир.


Вывод Сильвии:

– Значит этот слуга, Протей не скотина, а просто-напросто притворяется, так как – о! мама мия, – вынужден притворятся, находясь на Сцене, и говорит – следовательно – ей обратное, что значит:

– Любит, да, очень, но не он, а его хозяин Валентин, – он:

– Он именно та Конкретная разница, которую размывает Б. Пар-в, как некую неопределенность, – но эта неопределенность имеет точное название, с которого начинаются Повести Белкина А. С. Пушкина:

– Их бин ПИСЬМО.

То же самое, что Человек его писавший, но имеет принципиальную разницу, – именно ту, что тоже:

– Существует-т!

Существует вот это самое заповеданное Богом:

– СЛОВО.


В данном случае Сол-н отрицает существование этой разницы, а Б. П. – не может определить ее конкретики, – но по одной и той же причине:

– Не принимают СЦЕНУ за новую реальность мира.

Как и раньше, только пусть будет Степь Донецкая, а в ней парень молодой, и чтобы на дух не было Королей Лир-офф, бегающих с повязками на лбу:

– Если в его роли иметь в виду Протея:

– Прошу прощенья, я только почтовый ящик.

Тоже самое, но только Почти. Как был и есть такой индеец у Мела Гибсона, устроивший такой переворот в своем древнем мире, что корабли Кортеса таки причалили к этой несуществующей еще Америке.


Если сейчас рассказать, как ответила Сильвия Протею, обрадованная тем, что Протей – это Письмо, и нашла в нем отличие от самого Валентина, которое – отличие – Борис Парамонов может уловить только, как то, что что-то еще то ли есть, то ли только это:

– Кажется, – боюсь будет – так сказать – не всем понятно, – ибо:

– Изо-бразила бурю негодования, – а:

– Зачем? – если уже плясать от радости надо?

Только по одной причине:

– На СЦЕНЕ событие ПЕРЕ-ворачивается, что Король Лир обозначил пучком травы на голове, так как ходить на ней научиться намного трудней.


И вот эту Разницу, эту Неопределенность нельзя обозначить ни в метрах, ни в килограммах, находясь сам-сами:

– Внутри Текста, – можно посчитать эти прибытки только с помощью приспособления называемого:

– ЧИТАТЕЛЬ, – что значит КНИГИ, – как и закричал А. С. Пушкин в Истории Села Горюхина в ответ на приветствие ключницы, что она нашла старые календари.


Здесь же рассматривают только Моцарта и Сальери, – ибо:

– Если еще приплести сюда Черного Человека, – страшно же ж будет-т.

Черный Человек – это реально, что значит:

– В этой же пьесе участвующий ЧИТАТЕЛЬ, – или Зритель.


Вот эту реальность Зрителя, и не хотят допустить, как критерий истины в Театре, как допустить Человека на Земле, – Связующим Две Скрижали Завета Бога.

И всё это видно в загадках текстов Шекспира и Пушкина, – без каких-либо эманационных допущений.

Почти, как таблица умножения.

Ответ:

– Ни за что.

– Почему?

– Человек не может быть таким умным.

Вот это последнее и есть критерий истины Солженицына.

Всё очевидно, но не может существовать, так как Хомик – это только дурак.


Не могут – по сути дела – до сих пор расшифровать загадку Библии, что сначала было СЛОВО. Ибо:

– Ну, где оно, где, – покажите!

Ибо СЛОВО – это же не смысловое слово, слово по Содержанию, а сказано просто:

– СЛОВО, – где оно?

И вот Шекспир написал Два Веронца, – поняли так – Аникст – что во всем, что написал:

– Шекспир только – ошибся, ибо – знаете ли:

– Как по морю не ходят босиком, так и по суще на плавают на кораблях. – Но:

– Это правильно – что по суше не плавают на кораблях из Вероны в Милан и даже – не доезжая – в Падую, – только при одной Посылке:

– Человек не участник соревнований здесь, на Земле!


Находят, следовательно, у Шекспира и у Пушкина противоречия, подразумевая, что Человек – и на-те вам – здесь на Земле – не живет-т!

Вот она разница, которой точно не видит Борис Парамонов между Текстом и Автором:

– Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана, – Пушкина:

– Спор и идет о том здесь:

– Кто, собственно, Автор?

И каждое предложение этого Текста – говорят ни ОБА. Но!

Без деления одного предложения на два законченных. Диалог находится в монологе. Шифр?

– Читатель.


Поэтому говорить, то, что думает, чем и кем является Автор – это одно, а его Текст – это другое – плохо тем, что это слишком большая примерность, которую хотят измерить машиной, но в том-то и дело, что есть измеритель ТОЧНЫЙ – это сам:

– Читатель, – Хомик.

Замени Человека машиной, – и:

– Ч.Т.Д. – что и требовалось доказать – человек на земле субъектум вовсе не обязательный.


06.01.20

По сути дела, заявляется, что Новый Завет нам неизвестен потому, что он и не:

– Точный, – тогда как Ветхого и так более, чем достаточно для создания Нового Мира, – даже, если этот новый мир только журнал, – ибо:

– А еще-то чего вам надо?


Бог создал Новый Завет, а в ответ на сие заявляется:

– Чё-то не то, так как – знаете ли – холодновато, холодновато.

Без литературы тут кумекать бесполезно, как и сказано в кино в переводе Андрея Гаврилова – даже и женских и детских голосов! – Враг у Ворот Василием Зайцевым:

– Один есть – ваше величество! – имеется в виду, Герой, и это на сегодняшний день Ромео, который с помощью Нового Завета, ему открывшегося спасает от смерти свою Джульетту.

Как и сказано в этом кино, Враг у Ворот:

– Нам нужны примеры ГЕРОЕВ, – однако, – Нового Завета в литературе! – ибо в Библии их хватает, но раскумекать, что к чему там:

– Непросто.


Ромео спасает Джульетту, поняв, что Сцена и Зрительный зал в видимом мире – это и есть Театр Нового Завета, – когда:

– Все – живы.

А здесь рассуждают именно нарочито абстрактно, так как уверены, что таких примеров не только нет, но и найти так трудно, как Новый Завет у Гоголя в Тарасе Бульбе, – у Шекспира же это говорится, практически прямым текстом.


Поэтому:

– Нет повести печальнее на свете – это совсем не то, заявляется, думают, – что:

– Джульетта умерла, – тогда как печаль в том:

– Напрочь не понимают и, более того, обязательно не хотят понимать, как Солженицын, – что:

– Она спаслась с помощью Нового Завета, только всего и сделавшего, что обозначившего местную историю с герцогами и графами:

– Не всем миром, – а только маленькой его Частью.

Люди жили внутри дома и никуда не выходили, ибо и было:

– Некуда, – проснулись в ночь на Рождество – вышли из-за позабывчивости, – а там, мама мия:

– Новый Завет, – следовательно есть улица, которую почти намедни искал днем с огнем Диоген, – однако, – поначалу искал:

– Так и не вылезая из бочки.

Думал так она лучче превратится в Кита, на котором можно отвалить отсюда в Силиконовую Долину.


Удивительный парадокс в том, что Гамлету надо только именно об этом догадаться, а именно, что события и люди на Сцене:

– Обратные тем, которые может видеть зритель наподобие царя Агриппы:

– Хочется, – а не получаецца-а!

Здесь:

– Даже попытаться увидеть истину Художественности – не желают:

– Солженицын, – Борис Парамонов колеблется, да, вроде того, что что-то есть, но приглядеться не удается.


Конкретно, Гамлет потому и ходит с прижатой ладонью ко лбу – пусть и только в воображении зрителей, – что догадался:

– Муж его матери – это и есть его настоящий отец, – но как это может быть? – задает тот же вопрос, как и Ромео, уже понявший намек истины.

Существуют шифрованные сочинения Шекспира – говорят – где – так и говорят:

– Уже есть вся правда, – но!

Ничего другого, кроме того, что сказал я там быть зашифровано не может. Вот я сказал, что отец Гамлета прячется не там-тамтамтам, за горами и долами в виде Призрака, – а:

– Является просто-напросто мужем своей жены в роли своего брата, которого за-благополучно грохнул, как раз за настоящие рамон-тические отношения с мамой Гамлета.

Вывод:

– Да, Гамлету надо думать, но уже только о том:

– Чей, собственно, он сыночек таперь?

Мама – допустим – та же, но папа, скорее всего, другой. И зритель вполне может думать:

– Вот тот, который есть на сцене – тот и отец, – но:

– Только по понедельникам, средам и пятницам, – по вторникам, четвергам и субботам, – если она в этом месяце нерабочая, – другой.

В воскресенье? Как раз день, так скать:

– Открытых дверей! – заходите, гости дорогие, зрители, вы этим папой сёдня и будете.

Вовочка:

– А кто нет? Самим Гамлетом можно?

– Извольте, мил херц.

Если сможете опередить царя Агриппу, который – авось – до сих пор на эту сцену жизни так и не за-карабкался.


Следовательно, люди – как царь Агриппа – веками хотят понять, что тут всё-таки происходит, а Борис Парамонов почему-то надеется, что Солженицын чего-то только сють-сють недопонял, – тогда как он не только не начинал, но и бежит в совсем другую сторону, – и более того:

– Наполовину нарочно. – Ибо умнее Эйнштейна быть всё равно не получится – будем против.

Хотя поверить не могут именно в такую простую вещь, – как:

– Людям! – и такое счастье, да не может этого быть никогда.


Ромео наоборот:

– Не может быть такого несчастья для человека, как потеря Джульетты навсегда, – и:

– Отгадал эту загадку Сфинкса, что – для разнообразия – Остап и Тарас Бульбы

поменялись местами в тюрьме!

– Зачем?

– Вот именно за тем, что это возможно. Об этом и весь Тарас Бульба Гоголя.

Как и Ромео и Джульетта Шекспира о том, что Джульетта не умерла.

Печаль этой повести в том, что мало кто сие раскумекал.


Можно думать, что понять Повести Белкина Пушкина настолько труднее Шекспира, что и вообще почти невозможно, – но:

– Это только при условии, что суть происходящего и непонятна.

И там, и там говорится о Хэппи-Энде, Ромео это пропедалировал, когда еще и не сделал ничего для его спасения – Хэппи-Энда – имеется в виду, когда Джульетта умерла.

У Пушкина же Хэппи-Энд наступает в конце повести Метель, но как это произошло – непонятно же ж абсолютно, что Марья Гавриловна, долго мучаясь тем, что она не замужем – оказалась вдруг замужем, да еще за тем, с кем:

– Еще почти в детстве переписывалась письмами из КНИГИ – надо полагать – ЖИЗНИ, – Жан-Жака Руссо Новая Элоиза, – как:

– Шифровки письма, которое никто не может расшифровать, кроме Владимира!

Перед ней же:

– Полковник Бурмин.

Следовательно:

– Я милого узнаю по походочке, – здесь не подходит.

Почему и крикнула Марья Гавриловна в церкви:

– Ай! – не он.


Следовательно:

– Нельзя увидеть истину просто так – можно – в этэньшен – с помощью:

– КНИГИ.

Для ее же чтения и нужен этот Самый-Самый:

– Homo Sapiens.


ЕГО – следовательно – и советуют помнить всегда Шекспир и Пушкин.


Поэтому гадания Бориса Парамонова:

– Быть или не быть, – Тексту или, наоборот, Автору, как им произведенному, – далеко не вилами на воде писаны – расшифровать эту разницу можно:

– Точно!

Только результат будет неожиданным, но и превышающим все мыслимые полномочия человека.


Люди гадают:

– Кто всё-таки и на самом деле убил Джульетту, может быть, сам Герцог, или Граф, который хотел на ней жениться, отец, боясь быть опозоренным, – а:

– Она жива, – так бывает-т, – без знака вопроса.


Дело не в том, что у Пушкина и Шекспира пропущено слишком уж много текста, чтобы самим читателям догадаться о том, – что:

– Было, было, было, – а в том, что этот текст – по точности, в которой он только и виден – находится именно у:

– ЧИТАТЕЛЯ.


Б. Парамонов не знал, что не весь текст Книги находится у Автора?

Вот Солженицын – получается – что знал, ибо можно ли быть на самом деле таким – э-э – чтобы возражать против правды:

– Просто так.

– — – — – — – — – — – —


05.01.20

НТВ – опять идет Шерлок Холмс с Ливановым и Соломиным – Сокровища Агры.

И:

– Волнение, – смогу ли заметить спрятанную Конан Дойлем истину? – но:

– В том-то и сложность и в том-то и легкость этой истины, что автор не прятал концов не только в воду, но и в пятизведочный коньяк, – который – буду надеяться – покупал для себя на свои праздники Венедикт Ерофеев, – это:

– Природная шифровка, – как классиков русской литературы, – не исключая отсюда Вильяма Шекспира.

Ромео, да, до нее додумался, но не сразу.


Что тут может быть не Так? Первая мысль:

– Тот, кто ворует сокровища – ворует своё, – но Шерлок Холмс почему-то хочет ошибиться.

Вряд ли может быть:

– Только для того, чтобы избавиться от Доктора Ватсона, заставив его жениться на этих богатствах, – а:

– Невеста уже приложится.


Ибо:

– Человеку свойственно бояться, что Своего, но не отдадут же ж, заразы, просто так, по-хорошему!

Возможно, Шерлок Холмс знал, что наследница, будущая жена Ватсона – родственница преступника, – поэтому:

– Пусть будет хоть она счастлива, если саму преступнику это дело делать уже:

– Поздновато.

Следовательно, преступления не делаются – они создаются. Что и продемонстрировал Печорин в Фаталисте.


– Чтобы отыскать эти проклятые сокровища, – говорит Ватсон, – я готов посвятить этому всю жизнь, – и, можно думать, не только потому, что хочет:

– Пусть моя любимая девушка станет очень богатой, – я:

– Пусть – тоже – умру на своем половинном хирургическом жаловании.

Вывод:

– Вполне можно думать, что эти сокровища принадлежат Ватсону – прибрал к рукам, шастая по Индиям, – и только и нужно теперь, что:

– Их отмыть с помощью женитьбы. – Фантастика, но скорее всего, именно это и есть правда.

Может быть, в большей степени они принадлежат Холмсу, но он решил таким образом поздравить друга:

– С новым образом жизни.

На страницу:
5 из 7