Рай. Бин Фрай!

– Энигма. Энигма. – Мой шифр никто не разгадает. Вы в курсе кто такой наш ПП? Нет? Я вам скажу. Только на ухо. – Он нагнулся к Со.

– Кто?! – изумился этот послушный гражданин. – Это очень интересно. Я сам пишу книгу о ПП, но этого не знал. Непостижимо.

– А что тут непостижимого? Спрашивается, откуда у нас столько немецких машин? Любых марок. Мог ли хоть какой-нибудь кудесник предположить, что в России будут немецкие машины? Нет.

Обычно говорили:

– Ну, почему у нас хотят выпускать Румынские машины?! – Говорили просто так, что, мол, иначе здесь и быть не может. Говорили:

– Почему не немецкие? – Ну, просто так, что, мол, жаль, что мы живем не на Марсе. Ну, в том смысле, что если бы мы жили на Марсе, у нас бы здесь, имеется в виду на Марсе, ездили немецкие тачки. И вот вам, пожалуйста! Они тут ездят. А спросите у кого-нибудь:

– Это Марс? – Глаза на лоб полезут.

– Я ничего не понял, – сказал Нано. – В чем секрет?

– Не обращайте на него внимания, – сказал Энигма, – это мой подчиненный.

– Прошу прощенья, – сказал Борис Бер, – вы его еще не купили.

– Это дело времени. Я уже давно считаю его своим рабом. И знаете почему?

– Почему?

– У меня Синдром Сима-Кидальского. Если человек мой подчиненный, я называю его своим другом. Это все равно что говорил Сократ:

– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто твой раб.

– Кто? – спросил Нано.

– Я, – ответил Эни.

– Простите, но я уже ничего не понимаю, – сказал Борис Бер. – Могу ли я спросить, как меня-то зовут, согласно шифровальной тачке Энигма?

– А разве я еще не говорил? – Эни положил себе на белый мягкий хлеб маленькую черную розу. – Борис Английский.

– Но вы же только что говорили, что я Король Эдуард Третий?

– Это уже вчерашний день. По сегодняшней шифровке вы, – Энигма раскинул колоду, – вы:

– Морковь по-корейски.

– Действительно, – сказал Борис, – слово на букву х – догадаешься. Настоящая Энигма.

– Я бы ни за что не додумался до этого, – сказал Нано. И продолжал, несмотря на протестующие возгласы остальных членов:

– Тем более я бы никогда не догадался перевести слово:

– Раб, – как:

– Мой друг.

– Ну, это ясно, – невозмутимо сказал Энигма, – ты же не Лермонтов. Ха-ха.

– По отношению к дружбе, – сказал Нано, – подчинение это рабство. Именно так и думал Лермонтов.

– Да, наверное, – сказал Энигма.

– Так, почему же ты, зараза, сказал:

– Это абсолютно разные вещи: подчиненный и раб.

– Я уже говорил об этом, – сказал Энигма, – Кидальский заразил меня Синдромом Дуси. Ведь я, как истинно, русский человек, всегда хочу докопаться до самой истины, до дна. Ведь нам, русским, только бы лоб расшибить в поисках истины. Раньше мы остановиться не можем. До дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна!

– Но ведь вы, суки, отправили совершенно невинного человека в Гул. Он из-за вашего – слово на е – синдрома потерял дар речи. Вы понимаете, что человек не ожидал такой несправедливости от вашего римского архипелага. Вы его кинули. Кидалы!

– Браво. Но именно за этого главного судью теперь зовут:

– Сим-Кидальский.

– Я конечно знал, что многие больны Синдромом Дуси, – сказал Нано, – но не знал, что до такой степени. Вы хоть понимаете, зачем масоны образовали свое братство?

– Все равны! Зачем, спрашивается? Затем, что подчинение рождает рабство. – Продолжал Нано.

– Ну, я так и знал, что вы масон, – сказал Энигма.

Далее, фокусник Эни раскрывает секрет Борису и Нано, что немецкий канцлер это жена ПП.

– А жена? – спрашивает Со, немного подержав рот в открытом состоянии.

– Это его любовница.

– Не достаточно логично, – сказал Борис Английский. – Ибо: откуда тогда такое количество японских тачек? Не может же у не него быть две жены. Немецкая и японская?

– Я не понимаю, почему нет, – невозмутимо говорит Энигма. И добавляет:

– Он же не для себя старался, для всех.

– Не верьте ему! – крикнул Нано, – он не купит меня. Почему? – Как бы спросил бы царский генерал Ру. И сам бы тут же ответил:

– Потому что это он кидала. Ки-да-ла! Ки-да-ла! Ки-да-ла! Он кинул парня, которого за неправильный ответ – неправильный с точки зрения этого Кидалы – направили в Гулаг. Конечно, в этом случае виноват профессор Кидальский. Он мастер на такие подставы. Тем не менее, он воевал на Волховском фронте в корпусе Гайда. Был его адъютантом. А потом и комиссаром, за что потом приняли в МГИМО без экзаменов. Ведь тогда еще не было гуманитарных олимпиад. Если бы они были, его бы точно завалил какой-нибудь академик Лысенко. И вместо института отправился бы бывший князь в заградотряд, убивать своих. Не отмылся бы потом вовек. Работал бы в московском горкоме, получал пайки с красной и черной. Сервелатом, крабами, которых еще живыми упаковывали в банки. Специально для работников горкома, чтобы у них было больше злости, чтобы громче стучали ногами при появлении на трибуне Соленого. В общем, стал бы настоящим коррупционером. А за это теперь, как сказал ПП:

– Будем расстреливать. – Как в Китае. Тушенка получится! Из гладких, упитанных, со спортивными ножными мышцами от постоянного стучания ногами на съездах и пленумах, горкомовцев – объеденье! Не хуже, чем китайская.

– От частого поднимания рук тоже вкусные мышцы растут, – как всегда удачно заметил Со.

– Многие думают, что русские в атаке из-под Вишеры на Любань все погибли. Что их будто бы специально ставили, и ставили между двумя заградотрядами. Русским и немецким. Рядовые немцы в траншеях с ужасом думали:

– Зачем? – Они не понимали, зачем нужно ставить и ставить русских под скорострельные немецкие пулеметы. Что это за ритуал такой? Например, делали ли так древние Майя? Приносили ли они жертвы корпусами, армиями, фронтами? Или только намного более мелкими группами? Ведь никто толком не знает, чем занимался знаменитый Вара. Только недавно из ССА – сверхсекретного архива – стало известно, что Вара был официальным жертвоприносителем. Что удивительно он приносил в жертву и себя. Так было положено. Вел в бессмысленный бой полк, или дивизию, а то и корпус. И что удивительно, ни разу не был убит, только ранен. В чем тут дело, никто не знает. Бронежилет? Вряд ли? Скорее всего, он был колдуном. Это был, так сказать:

– Ученик Мерлина.

Колдовство это, как известно:

– Иллюзия. – Поэтому и запрещено Библией.

– Хороша иллюзия, – сказал, как всегда удачно, Со.

– На самом деле, реально, все было не так, – продолжал Нано. – Один из Корпусов Второй Ударной Армии под командованием Гайда прорвал… прошу прощенья, не прорвал, конечно, а обошел немецкую оборону у Любани, и начал громить немецкие дивизии в немецко-русском тылу. Тыл был немецким, потому что там уже стояли, быстро окопавшиеся в деревнях и селах немецкие батальоны. А русским, так как это была, друзья мои:

– Россия.

Конный корпус Гайда шел дальше и дальше. Дело дошло даже до самого Хи. Но тогда этот художник только махнул рукой. Он и Борман знали, что Ст-Лин обещал Германии на этом участке фронта только психические атаки, принятые в Гражданскую войну у царских генералов. Только жертвоприношение. Больше всех работы в этот период войны было у Вары. Много жертв приносилось.

Эстэ-Лину доложили, что Гайд ушел в тыл к немцам так далеко, что уже нельзя поддержать его ни патронами, ни китайской тушенкой.

– Тем лучше, – ответил Эстэ-Лин. – А то немцы жалуются, что мы поступаем нечестно. Обещали одно, а делаем другое. Так, мол, никакой войны не получится.

Гайд тоже понял, что с лошадьми далеко не уйдешь. Еды для них не было. Зато солярки для танков хоть отбавляй. В каждой русской деревне стояли нефтяные цистерны.

Ночью он окружил танковый корпус Гудериана. Точнее, штаб корпуса. Поступил так, как поступал еще в Гражданскую, командуя специальным полком в Армии Василия Ивановича. Прием этот назывался:

– Спартанским. – Окружался штаб, и наступление Армии задерживалось, а то и совсем срывалось. Гудериан под дулами уже пустых автоматов гайдовских конников приказал прибыть в штаб всему личному составу танковой бригады. Их расстреляли? Нет. Всех разоружили и заставили провести обучение конников на танкистов. Нет, вы представляете:

– Зима, метель, а Тигры и Пантеры штурмуют горы, долы и ледяные переправы в районах русских деревень. Все думали:

– Ученья идут! – Так оно и было. Только учились не немецкие танкисты, а записные конники Гайда.

Стоял вопрос:

– Куда ударить? На Любань, где проводились жертвоприношения русских солдат, даже не солдат, а просто:

– Русского народа. – Согласно международного договора.

Или идти. Куда? А куда надо?

– На Берлин, – сказал Гайд.

– На Берлин! – И это холодной зимой сорок второго года.

– На Берлин, – повторил Гайд, – Но сначала мы раздавим скорострельную немецкую оборону у Любани.

Когда это произошло, Вара, прибывший для очередного жертвоприношения, три дня смеялся за живот держался. Его рвало от рек крови, текущих с высоты около Любани. Рек немецкой крови. Вара несколько раз выходил из землянки, приближался к лаве, и пробовал кровь на вкус. Он сдавал ее на анализ, прибывшему с ним профессору Вишневу и всегда получал один и тот же ответ:

– Немецкая! – Откуда? Каждый современный читатель поймет удивление Монтесумы:

– Это все равно, что найти в современных магазинах только французский коньяк. Мартель или Камю.

Да, эта кровь была для русских солдат, наступающих из-под Вишеры на Любань, как французский коньяк. Мартель или Камю.

Хоть ногтем стеклышко барабань. То есть, смотри – не смотри на циферблат времени:

– Но наступает мобильная танковая армия Гайдара:

– Из немецко-русского тыла на Любань.

– Неизвестно, кто теперь будет строить мерседесы, – сказал Вара. Он сел на табурет, выпил один целую бутылку спирта, и, наконец, то есть только через три дня, позвонил Эстэлину.

– Мы это, мой друг Мерлин, взяли Любань.

– Пэ-рэ. Перездать! – Таков был короткий ответ.

Вара выпил еще одну бутылку спирта. Уже под привезенного с собой краба и бутылку Содовой.

На следующий день он приказал подняться на гору, и снять с немцев:

– С тех, что получше. Форму.

– Зачем?! – Сразу не поняли.

– Рассчитаться на первый – второй.

– Первый!

– Второй!

– Первый!

– Второй! Первый. Второй. Первый – Второй!

– Первые – это русские. Вторые – это немцы. Ра-а-зой-й-ти-сь! По боевым позициям! Русские остаются здесь, а немцы подымаются на гору. Всем ясна диспозиция?

Думали, это ученья. Оказалось, нет. Всем выдали настоящие, боевые патроны. Правда, русским поменьше, по семь штук, а немцам ящиками, без ограничения. Ну, чтобы было все, как взаправду, по-настоящему.

Уже вроде все получили паек. Немцам – тушенка и кофе, нам картошка, сухари и спирт. Да, если быть точным, немцам дали еще сигареты и шнапс. Нашим только махорку. В общем, нормально. Можно бы и не воевать. Так сидели бы и сидели в землянках. Правда, мы и не воевали. Повезло. Оказалось, что заградотряд не расстрелял пленных немцев. Приказано, мол, отправить их назад. Ну, тут все обрадовались. Отдали немцам опять все то, что у них взяли, а сами на снег. У первой по три патрона, у вторых по два, а у третьей атакующей колонны по одному. У четвертой штурмующей высоту линии патронов уже не было совсем. У пятой не было винтовок, только штакетник от заборов соседних деревень. У шестой и седьмой вообще ничего. Ребята шли налегке. Ну, это ничего, все равно потом им все достанется. Я имею в виду винтовки. Патронов, конечно, к тому времени уже не будет.

Жаль, что нам уж теперь никто не поможет. Корпус Гайда ушел на Берлин. Неужели это реально? Ну, я понимаю, что американцы и англичане пытались уже тогда добраться до Берлина, Но так это на самолетах. А тут танковая армия Гудериана вдруг взяла и повернула назад. На Берлин!

Но произошло чудо. Гайд услышал, что опять начался бой.

– Опять наши пошли в атаку. Из-под Вишеры на Любань, – сказал он, и посмотрел на часы. Он побарабанил по стеклышку Ролекса – трофей первого дня победы.

– К вечеру догоните нас, – сказал он.

Он послал десять танков опять на Любань. И опять немцы вынуждены были сдаться. И опять прилетел жертвоприноситель Вара. Опять сказал:

– Чем вы – слово на букву б во множественном числе – здесь занимаетесь!

Опять бросил на стол красную папаху, опять выпил бутылку спирта, и опять вместе с академиком Вишневым проводил пробы крови. И через три дня опять вроде бы начали всех делить на наших и на немцев. Тех, немецких немцев после второй танковой атаки почти не осталось. Но началась ранняя распутица, пришел, наконец, приказ:

– Отступать. – Решили, что пробиваться на этом участке фронта не целесообразно. Только хоронить убитых в бесчисленных атаках в направлении:

– Из-под Вишеры на Любань, – не стали. Решили:

– Власовцы. Они перешли на сторону немцев.

Правду говорить все боялись.

Далее, Энигма спрашивает:

– Так Гайд дошел до Берлина?

– Да, – отвечает Нано. – Он сделал первую надпись на стене Рейхстага:

– Погодите, – сказал Эни, – дай, угадаю:

– Перестройка, гласность, демократия.

– Нет. Он написал:

– Курс евро на сегодняшний день.

– До такого даже я не смог бы додуматься, – говорит Энигма. – Ведь тогда и евро-то не существовало. Даже в проекте не было.

– В общем, так, – вздохнул Нано, – Кидала – это ты, Энигма, а профессор имеет секретное имя:

– Сим – Волховский. Ведь он воевал вместе с Гайдом. Правда, при штурме Берлина получил ранение в голову, и с тех пор иногда у него едет крыша. Он принимает явно несправедливые решения. Из-за этого гибнут детские души, или им наносятся тяжелые травмы. Но взятием Берлина, и особенно победой при Любани, этот князь заслужил право на ошибку. Как Нина Искренко.

– Но ошибка ошибкой, – продолжал Нано, – а игнорировать ЕГЭ не позволено никому. Ибо:

– Не надо плодить коррупционеров. – Ведь, что такое коррупционер? Это обычный человек, но делающий все не по закону, единому для всех, а:

– По своему личному разумению. – И на примере Сима – Волховского мы видим, как может ошибаться даже человек, сражавшийся вместе с Гайдом в соседнем Тигре.

В хрусталь Ролекса барабань! Прорывается танковый корпус из немецкого тыла на нашу Любань.

– Между прочим, Сим – Волховский командовал теми десятью танками, которые атаковали Любань во второй раз, когда основные силы танкового корпуса под командованием Гайда уже пошли на Берлин.