ветру ковыль.
Варан разъярен —
ворохнулся бархан,
звон-позвон-перезвон —
идет караван.
Несут купцы
бород ножи,
усов ножницы.
Впереди – миражи,
и грезится отдых
на верблюжьих мордах,
на горбах же – скопцы
и наложницы.
Э, эмир нашел,
что менять на шелк!
«Плыла пиала луны…»
Плыла пиала луны,
сочилась кумысом степь,
и мучились валуны,
оставленные толстеть.
Причудливых теней провал —
очерчивался привал.
Немела монета луны,
но тысячезвонна степь
и тени иные вольны
разбойничье просвистеть.
Косились купцы на луну,
ощупывая мошну.
Бледнеет лицо луны —
булатом сболтнула степь,
в тени меж тюков пластуны,
сладка степная постель —
полынь, аромат, дурман…
Проспал даже смерть караван.
Безмолвие
Ночь.
Степь.
Дорога.
Здесь луну
совсем недавно провезли,
напросыпали, натрясли
серебряную тишину.
Идем как будто по луне,
навстречу кустики встают,
и ни словца —
не узнают,
идем вдвоем по тишине,
Над степью серебристый флер,
распространяемый луной,
но мы идем ко тьме сплошной
под горизонтом черных гор.
Мир обновим там из костра,
багрово-желтые мазки
на живописные куски
заменят скупость серебра,
жесть алюминиевых лиц
набрякнет кровью черепиц,
свод неба рваные дымы
начнут качать…
Шагаем мы
в ладу с безмолвием степи,
вдруг приостановясь, поймем
свое молчание вдвоем
как недоступные стихи.
Степь…
«В гостях у линий и у чисел…»
В гостях у линий и у чисел
я почитаем здесь – учитель! —
и за спиной сопенье глаз:
восьмой мой класс.
Исчерпав дело
и суть вопроса,
девчонка села.
Все это просто,
да разве ж серо!
Мой класс – мирок,
доска, мелок:
– Стучи, милок!
(чему подобно
на стыках дробны
и поезда,
но косны, косны).
Доска – нам космос,
мел – звезда!
Что делается
Цветы на газонах шутами
танцуют, и сердится шмель.
Шатает дома и шатает
деревья неведомый хмель.
От ветра – ответ вероятный —
в аллеях отсутствует сор,