Здорово наступит никогда

Я закурил, посвящая сигарету счастливому освобождению из ловушки, а Дед все шарил возле тура, в поисках записки. Найдя весточку, он зачитал ее вслух, и сигарета вдруг стала невкусной, а мысли сумбурными. Мы опять ошиблись, и перевал оказался не Киллар, а Штернберга, и не первой категории, а второй. «Бэ». А это значило, что по крайней мере сегодня, а то и завтра есть нам не придется… И дорожка вниз не казалась уже такой легкой.

Она оказалась хуже всех прочих, и это стало ясно, как только мы на нее вступили. Все, что было под нами поползло вниз, как дерьмо по кафельной стенке. Через десять минут Дед висел на правой стене кулуара19, а я погрузившись по колени в центре сыпухи20, боясь пошевелиться. Изредка мы обменивались словами. Попытка перебраться на лед оказалась неудачной, плюс к этому по леднику поперек пути легла трещина достаточного размера. Не скажу, что мы спустились, мы просто съехали до снега вместе с тропой, чему поначалу слегка обрадовались. Особенно приятно было смотреть назад, любуясь устремившимися ввысь коричневыми породами гнилой гряды, где ни один камень не лежал там, куда его положили. Оборачиваясь и задирая головы, мы прощались с этим цепким поднебесьем, ибо даже душу, не то что взгляд, нелегко было оторвать от изломанной линии богом забытого хребта, многие годы назад заманившего в сети несчастного бедолагу Штернберга.

Первые шаги по леднику, покрытому глубоким, рыхлым снегом насторожили, но связываться веревкой было лень. Да и устали изрядно – на таком-то пайке. Я как более легкий шел первый, а впереди, в трех шагах, под слоем изъеденного солнцем снега, ждала трещина, и никто об этом не догадывался.

Все ушло из-под ног как и не было – огромный пласт с шипением и свистом оборвался вниз, и я, потеряв опору, полетел вместе с ним прямой дорогой в ад. И в следующую секунду, не дав мне опомниться, последовал мощный удар, точнее рывок вверх, как если бы у меня вместо рюкзака раскрылся парашют. Мой не маленький, восьмидесятилитровый мешок вместе с привязанными к нему стойками от палатки капитально встал в распор между сужающимися в этом месте ледяными стенами. Приостановил, так сказать, на время мое падение и застрял, подвесив меня в лямках с растопыренными руками. Ноги болтались без опоры, а глаза, описав дугу остановились на застывших ботинках Деда.

– Назад! – заорал я, в то время как Дед привычным движением скинул основную веревку и начал спасательные работы.

Не испытывая никакого желания ждать классического исполнения обряда, я просто ухватился за конец веревки и без всяких принятых в таких случаях премудростей, быть может, несколько поспешно, выкарабкался и встал на четвереньки. Было такое чувство, что у меня поседели яйца – если не верите, попробуйте обвязаться бельевой веревкой и выпрыгнуть с балкона девятого этажа. Из провала шел пар, справа виднелся разрыв ледника, который теперь ясно куда вел. Мы вернулись на скалы, предпочитая при таком раскладе ловить на голову мелкие камни, чем испытывать устаревшие модели парашютов.

Найденные в штормовке два леденца мы поделили на первом более-менее безопасном пятачке, причем свой я рубанул сразу, а Дед откусил половинку, а вторую завернул в бумажку и отложил. Больше еды не было.

Несколько раз мы вылезали на каменные лбы21 и с трудом находили спуск. К вечеру выбрались на самое узкое место ущелья, в нем чувствовалась ловушка. Получасовые поиски тропы ничего не дали. Остановились, и Дед пожарил на грязной, в старом жиру, сковородке, крошки из пакета, в котором раньше хранился хлеб. Мы ее вылизали до блеска и это нас подбодрило. Запили водой из ручья.

Снизу подходила туча и, стараясь успеть до дождя, мы двинули вкрутую по кулуару, куда падали все камни с окрестных скал, другого пути просто не было. Спускаться становилось все тяжелее и тяжелее, последнюю треть пришлось сливаться прямо по водопаду, так что уши закладывало. К концу головокружительного спуска вымокли насквозь и, перебравшись на другой берег потока, обнаружили тропу. Вот уж свезло! Она вела по редкой травке прямо над рекой, в густом как молоко тумане, и в какой-то неестественной тишине. Затем наткнулись на большой обугленный ствол поперек тропы, не понимая откуда он мог взяться. Сели покурить, решая эту задачу, и тут хлынул ливень, не дав Деду договорить, что десять минут ничего не решают. Мы вымокли еще раз и влезли в и без того сырую, коряво поставленную палатку и сочные спальники. Было не сладко, поэтому открыли флягу, да так приложились, что захмелели с голодухи. Нашли за подкладкой штормовки дольку от чеснока и порезали ее на части. Под закуску повторили и уж готовы были запеть, но уснули.

Проснулись от луж. Сверху опять лило, и холод забирался за пазуху, сводя с ума. Остаток ночи мы сидели по центру шатра в позе эмбриона и ждали рассвета, чтобы бежать вниз, к людям, где можно было поесть и, лечь, вытянувшись во весь рост.

– Я думаю, англичанам понравится, – сказал Дед, стуча зубами. – Маршрут надо назвать «тропой Сусанина – Штернберга», а билеты покупать в одну сторону.

И повернув ко мне заросшее до самых глаз, смеющееся лицо, спросил:

– Как будем выкручиваться, проводник?

– Вот так, – я подтянул спальник и начал его выкручивать. Вода из-под пальцев потекла на спальник Деда. – Может сказать, что запланированный маршрут не проходим и предложить другой? Например, через Узункол22.

– Или этот, наш? И в Башиле с местными контакт налажен, – включился Дед. – И тропу мы уже знаем.

Голод и дождь не дали больше уснуть, и с рассветом, во всем мокром мы побежали вниз. Тропа все петляла и терялась в мелколесье, в кошмарной бузине и крапиве, потом перешла в лесную дорогу и так километров двадцать пять, пока мы не уткнулись в смытый труп моста, и не увидели на другом берегу людей и шоссе. Дороги на ту сторону не было и, глядя на вереницу автомашин, везущих людям еду, я почувствовал, что схожу с ума.

С полчаса мы проорали, размахивая руками, после чего ниже по течению нашли остатки натянутого через поток стального троса, возможно служившего в довоенные годы переправой. Зацепившись за него карабинами для страховки, вброд перешли реку, еще раз вымокнув по грудь. После чего, шатаясь от голода, выбрались на дорогу. И сели ловить попутку. Из съестного у нас остались две сигареты на двоих и одна спичка.

Это была самая вкусная сигарета в жизни. Тепло и асфальт в обе стороны – цивилизация. Наверх – в Чегет, вниз – Нальчик и далее Минеральные Воды, где через неделю наши друзья будут встречать прилетающую группу. Вдалеке показался автобус, я закрыл глаза и представил как ставлю на поднос первое, два вторых, салат, сметану, сырники или оладьи, сок, компот и восемь хлеба. «Вот оно как, – подумал я, – брать перевал в темную».

– Вам куда? – спросил шеф.

– Нам до упора, – сказал я, решив в пользу родного Чегета.

«А упор наступит скоро», – подумал шофер. Не прошло и пяти минут как машина остановилась. Этой ночью дороги к пиву не стало. После вчерашнего ливня с правого склона ущелья сошла гигантская сель и засыпала единственное шоссе. А заодно с ним и мост. Пассажиры вывалили из автобуса и вместе с другими несчастными, прибывшими ранее, начали галдеть. Те, кто имели на руках путевки в местные дома отдыха, и не собирались ночевать на дороге, полезли с чемоданами и детьми по камням на другую сторону завала. У нас не хватило ума понять, что пива там нет – все выпили. И все съели. И в магазинах – ноль, и света тоже нет. Видимо, в этом нужно было убедиться воочию, и мы потащились на юг, через треклятую сель вместе со всей толпой. Голод гнал нас туда, где раньше было все. Из последних сил мы карабкались вместе с отдыхающими, хотя в отличие от них, могли бы двинуть и в обратном направлении, связанным пока еще асфальтом с внешним миром. Мы дошли таки до места, где обычно жарились шашлыки, увидели пустырь, где раньше стояло кафе «Горянка». Постояли, потупившись, около закрытого магазина. Уткнулись в буфет возле Чегета, где купили и тут же съели кило пряников и повернули назад, так как приближались двое неразлучных: ночь и дождь. Они достали нас в Итколе, где такие же как мы дикари ставили палатки на затопленном водой стадионе.

По счастью в Итколе пустили дизель, и в баре ближайшей гостиницы включился свет, который позволил различить на полках: коньяк, шампанское и вафли в пачках. Это конечно нельзя было назвать ужином, но мы сели и принялись набивать желудок, чем бог послал. Часа через четыре, вкупе с пьяненьким поляком Тадеушем, который имел несчастье подсесть к нам за столик, нас выставили под проливной дождь. Тадеуш пал. Мы вломились в какой-то вагончик без колес с дырявой крышей, где ютились и как выяснилось уже спали, девять туристов из Питера.

Мы угостили их нашим фирменным напитком. Они открыли тушенку, но закусить не успели – туда влез Дед. Повторили при свечах, сверху капало прямо в кружки, а мы сидели на полу, полуразвалившись, отходя таким образом ко сну. От Деда шел пар и храп, а на лице играла безумная улыбка. Ему, счастливому, снилось, что наконец-то удалось скоммуниздить тент от КАМАЗа, и теперь мы сошьем себе непромокаемую палатку. Ноги лежали в луже, а в голову дуло. В углу бредил больной. Жизнь продолжалась.

Утром все курили у крыльца, стоя по щиколотку в воде и не замечая неудобства с этим связанного. К воде привыкли так, будто мы неделю с ног не снимали ласты.

Пришлепал по лужам поляк и затараторил на ломанном русском:

– Дождь. Лужа. Протекать. Не есть хорошо.

– Нет, Тадеуш, – сказал ему Дед, – «не есть» – плохо! Заруби это себе на носу!

Стало ясно, что отсюда одна дорога – на север, и, обменявшись телефонами и горячо попрощавшись с людьми, которых видели в первый и последний раз, мы выдвинулись в на трассу. Не дожидаясь пока два бульдозера разгребут завал, мы с тем же энтузиазмом, что и накануне перевалили сель в обратном направлении, наперебой поражаясь собственной глупости.

К часу дня мы оба доедали четвертую порцию шашлыка. Дед отправился за пятой. Бесплатным приложением светило солнце. В Верхнем Баксане нам продали 6 (шесть) бутылок «Агдама» и одну контрольную. Плюс консервы. В ста метрах справа свистел на ветру всеми щелями коровник или что-то в этом духе, до предела разрушенный и загаженный туристами. С воткнутым в землю покосившимся указателем «Бивуак». Часть дома заняли два десятка курсантов под руководством старого полководца, помешанного на военном туризме. Мы заняли вторую половину дома, приведя первую в полную боевую готовность. Воины приготовили огромное количество еды, и мы подружились. Им даже нравилось нас кормить. А мы в свою очередь устроили всем «кузькину мать» – веселый праздник по случаю завершения трека. Так как военные не пили, нам хватило, и даже одна осталась на утро, контрольная…

Утром, приняв парад и напутствовав новичков на первый перевал, мы славно похмелились на полянке возле шоссе, наслаждаясь видом снежной вершины Андырчи и установили, что в эту ночь у нас самолет на Москву из Минвод. Тогда же по карте определили, что ущелье, уходящее вверх от нашего бивуака, и есть то самое место, откуда предполагалось начать разведку предстоящего коммерческого маршрута. С сожалением пришлось признать, что поставленная задача оказалась выполнена не полностью.

Голосуя, добрались до Нальчика, где давали чешское разливное пиво и пирожки с капустой. Самолет взмыл по расписанию, унося нас, спящих, в любимый город, с отчетом о большой проделанной работе.

Примечания