Полная версия
Купить и скачатьДобавить В библиотеку
Стихотворения (1884 г.)
Жанр:
Год написания книги: 2016
Тэги:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Что ж делать?
Что ж делать? – Судьба приказалаИм вечно друг друга терзать.Их брачная доля связала,Узла их нельзя развязать.Сожительство тяжко обоим,Где ж брака высокая цель?А мучить друг друга легко им:Всё общее – дом и постель.И всюду они неразлучны,Друг на друга злобно глядят,Взаимно несносно-докучны,Ревниво друг друга следят.Им страшно, чтоб, рано иль поздноОт «вместе» успев ускользнуть,Минуты блаженного «розно»Из них не вкусил кто-нибудь.Стараясь во всем поперечитьДруг другу и въявь и тайком,Стремятся свой ад обеспечить,Несчастье сберечь целиком.И, скрежетом брани, проклятьяНаполнив и ночи и дни,Печально смыкают объятьяИ верны друг другу они.Приходит уж старость и древность,Уж искры угасли в крови,А всё еще глупая ревностьГрызет их в насмешку любви.Посмертного злого недугаВ томленье, средь мук без числа,Две жизни изводят друг друга…А брака законность цела.1858Наоборот
Набросать мне недавно случилосьПовесть, что ли, в десяток страниц,Где немало на сцену явилосьМною вольно придуманных лиц.Много качеств нелестных я роздалЭтим лицам и тем наконецБыл доволен, что сам я их создалИ что, как я ни плох, но – творец, –Что я в очерках вывел фигуры,Отразив в них подобье людей,Наугад, наизусть, без натуры,Артистической силой моей.Что же вышло? – Сказали иные,Что обиды я им наношу,Что пишу с них портреты живые,С лиц их копии только пишу.Нет, голубчики! В деле нечистомВы ж обиду наносите мне,Называя меня копиистом,Где я был сочинитель вполне.Сами будучи гадки и низкиВ непригожих натурах своих,Вы собой мне подсунули спискиС самородных фантазий моих.Наобум где рисунок творится –Виновата ль художника блажь,Что природа сама тут ложитсяПод летучий его карандаш?1858Над гробом О. И. Сенковского
И он угас. Он блеском парадоксаНас поражал, страдая и шутя, –И кто порой невольно не увлексяЕго статьей, как лакомством дитя?Не дети ль мы!.. Оправив прибауткойЖивую речь, с игрушкой и с лозой,Он действовал порой научной шуткой,Порою – в смех завернутой слезой,И средь трудов болезненных и шуток,В которых жизнь писателя текла,Смерть, уловив удобный промежуток,Свой парадокс над ним произнесла.К числу потерь еще одну причисли,Убогий свет! Ликуй, земная тьма!Еще ушел один служитель мысли,Друг знания, с светильником ума.Ушел, умолк – навек, без оговорок.Прочтем слова последних тех «Листков».Что он писал!.. Ведь для живущих дорогИ свят завет передмогильных слов.Он там сказал: «Всё приводите в ясность!Не бойтесь! Все иди на общий суд!Нас оградит общественная гласностьОт тайных язв и ядовитых смут».Он осуждал тот взгляд тупой и узкой,Что видит зло в лучах правдивых дум;Невежеству и мудрости французскойОн воспрещал давить наш русский ум.Он уяснял голов тех закоснелость,Которым сплошь – под навык старых лет –Родной наш ум является как смелость,Как дерзкий крик, идущий под запрет.Он говорил: «Друзья! Не заглушайтеБлагих семян! Не тьмите нам зарю,И нам читать и мыслить не мешайтеНа пользу всем, в служение царю!»Живущий брат! Пошли же на прощаньеОтшедшему, что между нами смолк,Привет любви, и помни: завещаньеУмершего есть для живущих долг.Не преграждай благих стремлений векаИ светлых искр мышленья не туши!Дай нам понять значенье человека!Дай видеть нам бессмертие души!Март 1858Из. Л. Гринберг
С какой-то невольною грустью, в тиши,Возводится взор мой унылоНа всё, что исполнено сердца, душиИ так привлекательно, мило,На всё, что, вращаясь в сем мире пустомПод ясной небес благодатью,Отмечено в обществе божьим перстом –Живого таланта печатью,На всё, что рождает у нас на глазахЧистейшие слезы участья,На всё, что под солнцем достойно всех благ,Всех радостей, всякого счастья…Я знаю, как редко дается в уделДостоинству в мире награда;Не так всё творится средь жизненных дел,Как было бы, кажется, надо.Два сердца созвучные порознь идут;В разрыве – две дружные доли,А в вечном союзе друг друга клянутДве жертвы условной неволи.Красивый свой венчик любовно склоня,Как часто цветок золотистыйГотов перевиться вкруг дикого пня,Корою одетого мшистой!Порою он спрячется в чаще леснойДа в сумраке там и заглохнет;На камни вдруг выпадет дождь проливной,А травка от жажды иссохнет.Над грязью играет там солнечный луч,Над зыбью болотной он блещет,А нива зернистая градовых тучПод грозною мглою трепещет.Напрасна мольба и бесплодна борьба:Бесчувственно вплоть до пределаВедет с непонятным упрямством судьбаСвое непонятное дело.И, трепетно вами любуясь подчас,Все жребии высмотрев строго,С сердечной боязнью смотрю я на вас –И думаю, думаю много.9 мая 1858Горная дорога
Что за дым клубящийся тут бродитОщупью по каменным твердыням?Где тот горн, откуда он исходит, –В дольней мгле иль в небе темно-синем?Чем покрыты страшных стен раскатыТам – вдали? Какими пеленами?Словно пух лебяжий, неизмятыйПышно лег над этими стенами.Объясните, что всё это значит?По уступам, с бешеною прытью,Серебро расплавленное скачет,Тянется тесьмою или нитью,Прыщет, рвется, прячется – и снова,Раздвоясь и растроясь, готовоПрядать, падать, зарываться в глыбахИ сверкать в изломах и в изгибах.Что за лента между масс гранитаСнизу вверх и сверху вниз извитаИ, вращаясь винтовым извивом,Стелется отлого по обрывам?Нет! Не грозных цитаделей крепиПредо мною, это – Альпов цепи.То не стен, не башен ряд зубчатых,Это – скалы в их венцах косматых.То не рвы, а дикие ущелья,Рытвины, овраги, подземелья,Где нет входа для лучей денницы.То пещеры, гроты – не бойницы.То не дым мне видится летучий, –То клубятся дымчатые тучи –Облака, что идут через горы,И как будто ищут в них опоры,И, прижавшись к вековым утесам,Лепятся по скатам и откосам.То не пух – постелей наших нега, –Это – слой нетоптаного снега,Целую там вечность он не тает;Вскользь по нем луч солнца пролетает,Лишь себя прохладой освежаяИ теплом тот снег не обижая.Не сребро здесь бьет через громады,Рассыпаясь, – это – водопады.То не лента вьется так отлогоПо стремнинам грозным, а дорога.Лето 1858После
То на горе, то в долине,Часом на палубе в море –Весело мне на чужбине,Любо гулять на просторе.После ж веселья чужбины,Радостей суши и моря –Дайте родной мне кручины!Дайте родимого горя!Лето 1858 (?)Ничего
Братцы! Беда! Вот сближается с нашим фрегатом,Высясь горою над ним, роковая волна,Круто свернулась и страшным, тяжелым накатом,Мутно-зеленая, с ревом подходит она;Кажется, так и накроет, сомнет и проглотит,Мир наш плавучий, как щепку, вверх дном поворотит…Грянула… Хвать через борт!.. Миг удара приспел…В скрепах, в основах своих весь фрегат заскрипел,Вздрогнул, шатнулся, хлестнула по палубной крышеПена, а брызги кругом так и душат его…Замер… Кончается… Люди! Безмолвствуйте! Тише!Тс! Он подъемлется грудью всё выше, всё выше –И на хребет той волны наступил… Ничего!Лето 1858 (?)И. А. Гончарову
Недавно, странник кругосветный,Ты много, много мне чудесПредставил в грамотке приветнойИз-под тропических небес.Всё отразилось под размахомРазумно-ловкого пера:Со всею прелестью и страхомБлестящих волн морских игра,Все переломы, перегибы,И краска пышных облаков,И птичий взлет летучей рыбы,И быт пролетный моряков,Востока пурпур и закатаИ звезд брильянтовая пыль,Живое веянье пассатаИ всемертвящий знойный штиль.За эти очерки в отплатуХотел бы я, свой кончив путьИ возвратясь теперь, собратуПредставить также что-нибудь.Оставив невскую столицу,Я тоже съездил за границу,Но, тронув море лишь слегка,Я, как медведь гиперборейской,Чужой средь сферы европейской,На всё смотрел издалека.Я видел старые громадыАльпийских гор во весь их рост,В странах заоблачных каскады,И Сен-Готард, и Чертов мост.Кому же новость – эти горы?Я видел их картинный строй,Уступы, выступы, упоры;Чрез целый горизонт порой,Игрой всех красок теша взоры,Тянулись в блеске их узоры –Казалось, в небе пир горой…Но что сказать о них? СпокойныПодъяты в ужас высоты;В венце снегов, они достойныБлагоговейной немоты.К сравненьям мысли простираю…Но что мне взять в подобье имПред тем, кто, бурями носим,Ходил в морях от края к краю?Я соблазняюсь и дерзаюПрибегнуть к образам морским:Гора с горой в размерах споряИ снежной пенясь белизной,Вдали являлась предо мнойВ твердыню сжавшегося моряОкаменелою волной,Как будто, ярой мощи полны,Всплеснулись к небу эти волны,И, поглощая прах и пыль,Сквозь тучи хлынув в высь лазури,Оцепенели чада бури,И вдруг сковал их вечный штиль,И, не успев упасть, навислиВ пространстве, – над скалой скалаИ над горой гора, как мысли,Как тени божьего чела.30 сентября 1858Привет старому 1858-му году
А! Новый! – Ну, милости просим.Пожалуйте. – Только уж – нет –Не вам, извините, приносим,А старому году привет.Характер ваш нам неизвестен,Вы молоды слишком пока, –А старый и добр был, и честен,И можно почтить старика.К чему же хитрить, лицемерить,Заране сплетая вам лесть?Нам трудно грядущему верить,Мы верим тому, что уж есть.А есть уже доброго много,От доброго семени плодНе худ будет с помощью бога.Не худ был и старенький год.По солнцу он шел, как учитель,С блестящей кометой на лбу,И многих был зол обличитель, –С невежеством вел он борьбу.И мир был во многом утешенИ в прозе, и в звуке стиха,А если в ином был он грешен,Так где же и кто ж без греха?Да! В медные головы, в грудиСтучит девятнадцатый век.Внизу начинаются люди,И есть наверху Человек.Его от души поздравляем…Не нужно его называть.Один он – и только, мы знаем,Один он – душа, благодать.Один… за него все молитвы.Им внешняя брань перешлаВ святые, крестовые битвыС домашнею гидрою зла.Декабрь 1858Автору «Капли»
(ответ на привет)
Нет, не страшусь я гонителей гневных,Стану пред ними я твердой скалой,Вновь ободрен, укреплен похвалой,Слышимой мною из уст псалмопевных,Льющейся целым потоком огняС арфы Давидовой вдруг на меня.Буду ли ранен с противными в споре?Язв к исцеленью мне подал елейТот, кто в таинственной «капле» своей,Капле единой, глубокой, как море,С дивным наитьем божественных силВечные тайны небес отразил.И, открывая нам неба картины,Брызнул нам в душу любви кипятком,Матери-девы чистейшим млеком,Кровью Христовой, слезой Магдалины,Словом, которым, подвигнув уста,Спасся разбойник на древе креста.Что наша слава? Во мраке забвеньяСгибнет, истлеет наш бренный венец,Ты ж провещал нам, библейский певец,Слово бессмертья, глагол откровенья,Слово, под коим негорько страдать!«Тот не умрет, в ком жива благодать!»1858Бедняк
О господи! Милостив буди!Лишенья меня изъедают.Ведь есть же блаженные люди –В тюрьму за долги попадают.Те люди, избавясь пристойноОт горькой, несносной свободы,Под кровом тюремным спокойноСидят себе целые годы.Даются ж им милости неба!Их кормят готовою пищей,А я-то, несчастный, без хлебаСкитаюсь – отъявленный нищий!О всем, что там тленно и ложно,Вдали от людских приключенийИм там философствовать можноБез всяких земных развлечений.Пошел бы большими шагамиПод сень я железных затворов,Да как запастись мне долгами?И где мне добыть кредиторов?Не верят! Как сердцу ни больно,Взаймы не возьмешь ниоткуда,И чист остаешься невольно…А чистым быть бедному худо.О господи! Милостив буди!Во всех городках и столицахВедь есть же счастливые люди:Лежат безмятежно в больницах.Конечно, не то что уж в барстве,А всё же не алчут, не жаждут;Иные на легком лекарствеЖивут, да не очень и страждут.Есть пища, кровать с одеялом,Халат и колпак есть бумажный,Броди себе зря, с перевалом,Да туфлями хлопай преважно!Не знай ни труда, ни тревоги!Ничем тебя там не заботят,А ляжешь да вытянешь ноги –И гроб тебе даром сколотят.Из нищих великого кругаВ больницу пошел бы я смело,Так нет никакого недуга –Здоровье меня одолело!Не примут! – И вот, поневоле,По улицам бродишь покуда…И видишь, что в нищенской долеЗдоровым быть бедному худо.О господи! Милостив буди!Посмотришь – иные воруют,Иные способные людиЖивут грабежом да пируют,Иные в пещере, в берлогеГнездятся, в лес выйдут и свищут,И в ночь на проезжей дорогеПоживы от ближнего ищут.Найдут – и в чаду окаянстваПошла удалая потеха,С разгулом кровавого пьянстваИ с грохотом адского смеха.Чем век мне бродить попрошайкойС мешком от порога к порогу,Пошел бы я с буйною шайкойТуда – на большую дорогу,Пошел бы гулякой веселымНа праздник, на пир кровопийства,Взмахнул кистенем бы тяжелымИ грянул бы песню убийства,Дней жизненных в чет или нечетСыграл бы… пусть петля решает!..Пошел бы – да сердце перечит,Сыграл бы… да совесть мешает!И вот – не без тайного вздохаСквозь слезы я вижу отсюда,Что с сердцем несчастному плохо,Что с совестью бедному худо.1859Разговор
«Сидорыч! Здравствуй! Трудишься? Бог помочь!Как поживаешь?» – «Здорово, Пахомыч!Вот, как ты видишь, живу помаленьку.Как-то бог вашу хранит деревеньку?»– «Плохо, кум, плохо: все наши товары –Голод да холод, их полны амбары.Щей нет, водицу гнилыми сетямиЛовим в котел и хлебаем лаптями.Только гляди, чтоб и ту не раскапатьСквозь прошлогодний изношенный лапоть.Где ни посмотришь – тут наго, там босо,Солнце глядит на поля наши косо,Нету от божьего неба согревы,Нет благодати на наши посевы.Кум, расскажи-ка, ведь ты с господамиЕздил в неметчину, был за морями?Там, говорят, мужички богатеют,Косят да жнут, а не пашут, не сеют,Царства там мелки, царьки и подавно,Ну, а насчет прокормления – славно!Нашему ж брату это уж больно,Зависть берет, и поропщешь невольно.Ох, прогневили мы бога. Поди же!Солнышко, стало быть, к немцам-то ближе,К ним и становится прямо, не боком,Хлеб-то и в колос идет уж с припеком;Вот мужичку-то и можно лениться,Где без труда из земли всё родится,Жатва сама где привалит к овину.Сидорыч, так ли?» – «Да, так – вполовину.Всяко бывает, у всех своя доля.Есть благодать и у нашего поля.Озимь у нас, а у них яровое –Дело-то, впрочем, и там трудовое.Нет, брат, и там не по щучью веленьюЖатва бывает; с проклятою леньюСытым не будешь, ведь люди – не птицы.Взглянешь: клочка там нет праздной землицы –Всё в обработке, а сбыт, как по струнке,Верный: туда и сюда – по чугунке.Пьянствуют меньше; оно и не диво –Пьют они больше немецкое пиво.Если в ином и не так мы богаты –Сами ж, Пахомыч, мы в том виноваты.Ну, а завидовать в милостях небаИм не должны мы: ведь черного хлебаКорочки там я не мог допроситься, –Нет, да и только. А нам обходитьсяКак без него – без родной своей пищи?Небо немецкое, точно, почище,Ну и цветочки там гуще и краше,Время их летнее лучше, чем наше.Что говорить! – А зима-то? Зима-то?Снегом ли наша земля не богата?Хватит морозец, представить ты можешь, –Выйдешь да в дровни скотинку заложишь,Ну и пошел, как дорожку пригладит;Их же край теплый зимой и подгадит.Нет ни снежинки. Глядишь, – безобразно!Только всё сыро, дождливо и грязно.Русской зимы не далось иноземцам.Ты б, куманек, не завидовал немцамИ не роптал бы, когда бы увидел,Как их зимой-то господь пообидел».1859Чертова башня (Легенда)
Старинного замка над Рейна водойОстался владетелем граф молодой.Отец его чтим был за доблесть в народеИ пал, подвизаясь в крестовом походе;Давно умерла его добрая мать, –И юный наследник давай пировать!Товарищей много, чуть свистни – гулякиГолодною стаей бегут, как собаки;С утра до полночи, всю ночь до утра –Развратные сборища, пьянство, игра…Игра!.. Вдруг – несчастье… граф рвется от злости:Несчастного режут игральные кости.На ставке последней всё, всё до конца –И замок, и мрамор над гробом отца!Граф бледен, мороз пробегает по коже…Тайком прошептал он: «Помилуй мя, боже!»– «Эх, ну, повези мне!» – противник воззвал,Хлоп кости на стол – и хохочет: сорвал!Остался граф нищим. Скитайся, бедняга!Всё лопнуло. Отняты все твои блага.Ты всё проиграл. Чем заплатишь долги?И слышится вопль его: «Черт! помоги!»А черт своих дел не пускает в отсрочку,Он тут уж: «Чего тебе?» – «Золота бочку!»«И только? Да что тебе бочка одна?Два раза черпнешь – доберешься до дна.Счастливец ты, граф! Ты родился в сорочке!Не хочешь ли каждое утро по бочке?Изволь! Расплатиться ж ты должен со мнойЗа это душонкой своею дрянной…Согласен?» – «Согласен. Твой ад мне не страшен».– «Так слушай: в верху высочайшей из башенТы завтра же первую бочку повесь!Увидишь, что мигом сосуд этот весьНаполнится золотом высшего сорта.Прощай же, да помни услужливость черта!»Контракт заключен. Граф остался одинИ думает: «Буду ж я вновь господин!Да только…» И дума в нем тяжкая бродит,И к предков портретам он робко подходит.Святые портреты! – Из рам одногоМать с горьким упреком глядит на него,Как будто сказать ему хочет: «Несчастный!Ты душу обрек свою муке ужасной!»А он отвечает: «Родная! Спаси!У бога прощенья ты мне испроси!»И вдруг вдохновение мысли счастливойЗажглось у безумца в душе боязливой.На башне условный сосуд помещен,Да только – открытый с обеих сторон.Граф думает: «Дело пойдет в проволочку,Сам черт не наполнит бездонную бочку.Была бы лишь бочка – условье одно.Вот бочка! Я только ей выломил дно».И только луч утра над миром явился –Над бочкою дождь золотой заструился,Стучит и звенит, но проходит насквозь;Чертовское дело не споро, хоть брось!Однако до среднего скоро карнизуВся золотом башня наполнится снизу,А там, как до верхнего краю дойдет,Проклятым металлом и бочку нальет.«Эй, люди! Лопаты и грабли хватайтеИ адские груды сметайте, сгребайте!»Измучились люди, а ливень сильней –И башня всё кверху полней и полней.Трудящихся дождь металлический ранит,И звонко по черепам их барабанит,И скачет по их окровавленным лбам,И прыщет в глаза им, и бьет по зубам,Те в золоте вязнут, его разметая,И давит, и душит их смерть золотая.И, видя успех дела чертова, граф«Родная, спаси!» – повторил, зарыдав,Часовня откликнулась утренним звоном,И рухнулась, башня со скрежетом, стономИ с визгом бесовским, – и был потрясенВесь замок, а граф вразумлен и спасен.1859Рифмоплет
Друзья! Средь жизненного поляСвоя у всякого судьба,И рифмоплетствовать – есть доляИного божьего раба.Друзья! Вы – люди деловые.Я ж в деле – чуть не идиот,Вы просто – мудрецы земные,А я – безумный рифмоплет.О да, вы правду говорите –Я только рифмоплет. Увы!Вы ж мудрецы, за не мудритеИ велемудрствуете вы.Я только брежу всё, но внятенИ с мыслью связан этот бред,А мудрый толк ваш непонятен,Зане в нем смыслу часто нет.Пишу стихи, читаю книгиИ. так гублю всё время я,А злость, ругательства, интригиПредоставляю вам, друзья.Дельцы, достойные почтенья!Едва плетясь кой-как вперед,Вам сплетни все и злосплетеньяПредоставляет рифмоплет.Из вас, конечно, рифмоплетствомСебя никто не запятнал,И каждый служит с благородством,А я – с пятном, зато и мал.Вы в деловых бумагах быстры,Смекая, что к чему идет,Зато вы метите в министры,А я останусь – рифмоплет.1859Разбитый кумир
Скульптор, в восторге вдохновенья,Волшебный образ изваял.Народ, немой от изумленья,Пред изваянием стоял,И наконец главой поникнулУ мраморных кумира ног,И в ослеплении воскликнул,Молясь безумно: «Это – бог!»А вождь страны, от искушеньяНарод желая отвратить,Велел рабам без сожаленьяЛомами статую разбить!Сказал: «Да сгибнет изваянье!» –И, раздробленное в куски,Погибло светлое созданьеСкульптора творческой руки. –И, над обломками кумираСклоняясь мыслящим челом,Стоял какой-то странник мираВ раздумье грустном и немом.«Кто был преступнее, – он мыслил,В груди тая свой горький плач, –Народ, что камень богом числил,Иль дивной статуи палач?»1859Знакомое место
Да! Вот они – знакомые места!Я узнаю: вот улица кривая!Вот – вся в горбах, в ущербах мостовая!И вот она – разбитая плитаБлиз ветхого, погнувшегося дома.О! как она душе моей знакомаИ как ее мне памятен излом!Всё наизусть я вытвердил, как школьник:Уступ, провал, и этот треугольник,Здесь выбитый, с зазубренным углом,И эту щель с ее глубоким мраком,Идущую порывистым зигзагом,Как будто бы когда-нибудь прошлаЗдесь молнии сердитая стрела.О, если б всё так сохранялось в мире,Как эта щель! Прошли десятки лет.Теперь она немного стала шире,И более в ней перемены нет.По-прежнему, чернея и зевая,Она глядит, как летопись живаяС изображеньем верным одногоСтаринного паденья моего.Когда-то здесь так повредил я ногу,Что и теперь хромаю понемногу,А тут жила… предмет любви моей.Я шел туда, я торопился к ней,Шел бойкими и крупными шагами,И, чувствуя мой неземной удел,Я на небо так пристально глядел,Что ничего не видел под ногамиИ – бух в провал! – И как страдал потом!Страдал… Так что ж? Со всем чистосердечьемЯ вам скажу: хоть и остался хром,Я и теперь горжусь моим увечьем.Больной, я был могилы на краю,Передо мной стоял духовный пастырь,На рану воспаленную моюТелесный врач накладывал мне пластырь,И тут… Могу ль я этот миг забыть?Она пришла больного навестить!И я узрел небесное виденье,Благословил стократ мое паденье,И для меня осталась ты свята,Заветная разбитая плита!Хоть щель твоя теперь немного шире,Но если б всё так сохранялось в мире!1859В деревне
Нива зеленым ковром покрывается,Всё так роскошно цветет,Солнышко ярче, весна улыбается…Птичка так сладко поет,Всем как-то весело, всё оживилося,Грустно лишь мне одному.Сердце заныло и тяжко забилося, –Жду из Парижа жену.Март 1859Усадьба КиньгрустьФ. Н. Глинке
Когда в какой-то мгле печальнойНедобрый дух меня мутил,Вдруг Иов твой многострадальныйМеня отрадно посетил.Уже я чувствовал терзаньеСкребущих демонских когтейВ душе тоскующей моейИ звал творца на состязанье, –Как вдруг до сердца моегоДошли спасительные звуки,И стихнул грешный ропот мукиВ затворах сумрачных его.Луч веры в грудь мою проникнул.«Опомнись!» – мне вещал творец,И, просветленный наконец,Я вместе с Иовом воскликнул:«Прости меня, прости, творец!»1859Где он?
Посвящено Пл. Ал. Кускову
Нейдет он. Не видим мы юного друга.Исчез он, пропал он из нашего круга.Кручинит нас долгим отсутствием он,Грешит, но увидим, рассеяв кручину,Греха молодого святую причину, –Он, верно, влюблен.Куда б ни пошел он – неловко откинетСтрадальца туда, словно вихрем, – и хлынетВ тот берег заветный крутая волна,Где светит предмет его дум и напева,Предмет, в старину называвшийся дева.Иль просто – она.Слова ее уст он по-своему слышитИ после своей ненаглядной припишет,Что сам из души он исторгнет своей,Сам скажет себе, что мечта сотворила!И думает: это она говорила!Душа его в ней.И, к ней относя все созвучия Гейне:«Die Kleine, die Feine, die Reine, die Erne»,На ней отражает свой собственный свет.Не сами собою нам милые милы, –Нет! Это – явление творческой силы:В нас сердце – поэт.1850-е годыЛюбит
Ты шутила, хохотала,Но порой, при взгляде ясном,Тайной мысли тень мелькалаНа лице твоем прекрасном.И питались в ней тревога,Ожиданье и забота…И гостей тут было много,Только не было кого-то.Он явился, взор приветныйНа него ты обратила,И с улыбкой чуть заметнойТихо очи опустила,И, в задумчивости сладкой,Из очей тех луч денницыПробивался всё украдкойСквозь поникшие ресницы;А чтоб скрыть от злой разглядкиАлых щек огонь нескромный –Ручка в палевой перчаткеОправляла локон темный.И, оправившись немножко,Ты недвижна оставалась…Лишь коралловая брошкаВсё сильней приподымалась.1850-е годы (?)Одно из двух
Мне надобно его иль огорчить ужасноЧестнейшей правдою, или схитрить, солгать.Что ж выбрать? Первое? Но это ведь напрасно:Он не поймет меня и станет проклинать.Он истину сочтет за личную обиду;Он с детства рос во лжи и в ней окаменел –А – добрый человек! Такой почтенный с виду!Как быть? – Он в кривизне житейской закоснел.Попробую: начну уклончивым намеком –Вполправды! – Он дрожит… Мне жаль его, ей-ей!Щажу его – и лгу, и тягостным упрекомЛожится эта ложь на совести моей, –И после я грущу, упреки эти чуя,И от него ж вопрос наивный слышу я:«Что с вами?» Но уж тут, чтоб не солгать, молчу яИ только думаю: «Мне грустно – от тебя».1860Не тот
Не тот святитель настоящийИ добрый пастырь душ земных,Кто облачен в покров блестящий,В сиянье камней дорогих,Кто проклинает жизнь людскую,А сам тельцам служить готов,Свой любит сан, и честь мирскую,И преклонение голов, –Но тот, кто, саном незаметный,Проклятьем не разя наш слух,Огнем любви новозаветнойСкорбящих возвышает дух.Чья жизнь – не ветошь, но обнова,Кто сердцем понял смысл крестаИ в соке мысли, в пище словаДает нам кровь и плоть Христа.1860Образец смирения
Боже! Как безумна гордость человека!«Для меня всё в мире от начала века, –Он сказал когда-то с дерзостью незнанья. –Царь я всей природы, я – венец созданья,Средь светил небесных, средь пучин эфираЯ стою с Землею в средоточье мира.Вкруг меня вертится от зимы до летаСолнце – мой источник теплоты и света.Там Луна – фонарь мой, звездочки – лампадки –Светят, чтоб всё было у меня в порядке».– «Лжешь, гордец безумный! Лжешь, глупец надменный:Сам с своей Землею в уголку вселенной,Глядя только в щелку узкого оконца,Кубарем кружишься около ты Солнца;С Солнцем вдаль несешься – и не знаешь, где ты,Призраки лишь только видишь – не предметы.Лунный шар – твой спутник, а тех звезд лампады –Океаны света, страшные громады,При которых весь твой мир в его убранстве –Жалкая пылинка в мировом пространстве».Он сказал: «Я – разум: мыслю, размышляю,Лишь инстинкт животным я предоставляю;В рабстве их держу я, создан – быть вельможей;Я с душой бессмертной вечный образ божий.Для меня всевышний так весь мир устроил,Чтоб себя я только тешил и покоил.Вождь я грозных армий, властелин творенья!»Вот он – полюбуйтесь – образец смиренья!Сам себя он громко, величая, славит,Бьет себе подобных и природу давит;Ничего не смысля, он за бога смелоСудит и решает божеское дело!1860
