Четвертый президент. Рассказы

Здесь дали возможность что-то сказать и академику, настроенному по инерции на лирический лад:

– Взаимно, Ираклий Давидович, рад знакомству с вами. Я…

Тут его снова бестактно перебили:

– Позвольте вас прервать… Вы знаете, почему вы здесь? Вас доставили сюда, поскольку есть существенная и срочная проблема, связанная с состоянием вашего здоровья.

– Моего здоровья? – Василий явно не устраивала навязываемая ему роль функционала, который сейчас будут дифференцировать. Первый акт драмы неумолимо разворачивался на его глазах. – А в чем дело?

– Как давно вы обследовались у врача, сдавали анализы, УЗИ? Отвечу за вас – давно. Однако по прибытии в ИВС на улице Петровка был сделан контрольный анализ крови – таков порядок. И вчера мне, как специалисту в области онкологии, переслали эти результаты по электронной почте. Взгляните…

Ираклий Давидович протянул Васе какие-то трафаретные формы с титульным листом, синими печатями, и заключением внизу: результаты тестирования выше нормы в 2-3 раза… У Василия стало сухо во рту, зарябило в глазах, он несколько секунд внимательно смотрел на эти столбики и строчки с циферками, но не хотел понимать ровным счетом ни-че-го. Совсем ни к месту в мозгу лингвиста зазвучали знакомые строчки:

– Ты помнишь, как все начиналось…

Видимо, ум академика не согласился воспринимать эти шокирующие новости объективно и адекватно, оберегал от страшного вывода и спасал себя и, по-дружески, самого Василия Петровича от апоплексического удара. Ломакину вдруг стало холодно, затряслись и руки и ноги, он пытался безуспешно остановить эту неконтролируемую пляску, но конечности ему уже не подчинялись. Врач среагировал быстро: налил воды в стакан и протянул его Василию. Стакан удалось удержать в руке, но кисть ходила ходуном вверх и вниз, вода расплескалась, и уже не зубы стучали по стеклу, как принято говорить, а именно стакан бил по зубам, не давая толком сделать глоток. Через минут пять, после корвалола и дыхательных упражнений под контролем Ираклия Давидовича, стало немного лучше, телесные вибрации исчезли. Василия Петровича сопроводили на кушетку, расстегнули воротник рубашки, под голову подложили маленькую подушку. С этой минуты охранники были уже не нужны, на страже уже стоял медицинский персонал клиники.

Пациента перевезли в отдельную палату, помогли переодеться в больничный наряд и уложили отдыхать. Через полчаса пришла процедурная медсестра в голубом хитоне, умело выкачала из вены три пробирки крови и унесла с собой. Оставила еще банки-склянки для анализов и рассказала что, куда и как. Все происходило будто не с ним, Василием Петровичем Ломакиным, а с кем-то другим, а сам Вася как бы наблюдал за этим со стороны на безопасном расстоянии, свесив ножки с белого облака на небе голубом. На душе была пустота, как после крупного проигрыша в казино: ни о чем не думать, ничего не видеть и ничего не слышать. Потом привезли то ли обед, то ли ужин на небольшом столике, Вася поковырял в тарелках обессоленую, безвкусную пищу, даже хлеб показался каким-то больничным. Когда увезли посуду, арестант прилег на кровать и устремил свой взор на потолок в поисках на нем трещинок и паутинок на белой краске – оценивал ситуацию. Видимо, он забылся и уснул без сновидений, когда его разбудили чьи-то шаги. Открыв глаза, он узрел демона в халате, очень похожего на Ираклия Давидовича, с бумажной папкой вроде скоросшивателя.

– Дело Ломакина В. П., – подумал Вася – с сарказмом у него было все в порядке. Да, это была его история болезни, его история. Врач расположился на стуле рядом с ним и приступил к промыванию мозгов:

– Как ваше самочувствие? Что беспокоит?

Мягкий, почти вкрадчивый тон эскулапа почему-то разозлил Василия.

– Вы меня беспокоите, любезный, – чуть не сорвалось с языка. – Спасибо, ничего не беспокоит.

– Ну и славно. Мы, как положено, уже сделали ряд анализов. Остальные – завтра утром, натощак. Вечером снимем кардиограмму, проведем биопсию, ну и пожалуй, на этом этапе пока все.

Ломакин молчал, как честный российский коррупционер в гестапо.

– Если все пойдет как надо, завтра будет проведена подготовка, а после завтра – операция…

Тут уж Вася не выдержал:

– Какая операция!? – воскликнул он с обидой и злостью. – Я не понимаю…

– Операция будет полосная, под общим наркозом, длительностью часа на три-четыре. Оперировать буду я со своими ассистентами. Наша клиника делает подобные дважды каждую неделю. Поверьте, риск ничтожный, прогноз благоприятный, тем более при ваших объективных показателях и этапе болезни.

– Какой болезни? А можно операцию не делать?

– Операцию можно отложить на некоторое время, но тогда вероятность положительного ее исхода существенно уменьшится. Но дело не только в этом, Василий Петрович. Мало сделать операцию, не менее важен послеоперационный период – недели две-три.

– А какой у меня диагноз? Ведь меня серьезно ничего не болело до сегодняшнего дня?

– Крепитесь, Василий Петрович! Я вынужден вас огорчить – у вас рак желудка третьей стадии, подтип А, если быть точным, – вздохнул врач. – Но мы вас вылечим, будьте уверены.

Легким, привычным жестом он дотронулся до Васиной руки. Вася побелел, умолк, предметы вокруг него стали терять четкие очертания, задрожали, окружающий его мир стал отдаляться и терять смысл своего существования. Понимая состояние больного, Деканосидзе попрощался, тихо вышел из комнаты и оставил его одного для осознания реалий бытия. Рядом с палатой на стуле дежурил симпатичный плечистый парень и смотрел картинки в своем телефоне. Через десять минут Татьяна, "невеста" Деканосидзе, получила сообщение по е-мейл:

– Буду дома к восьми часам. Целую, Ираклий.

Это означало, что все идет по плану. Игра продолжалась. Назавтра Ломакина быстро подготовили к операции, сделали необходимые процедуры, отвезли на каталке в операционную и провели общую анестезию. Пациента ввели в состояние глубокого сна, чувствительность и сознание полностью отсутствовали.

Глава 6. Мир Иной

Дверь ушла куда-то в сторону, включилась синяя иллюминация и какой-то механический голос произнес:

– С тарой вход запрещен!

Ломакин оказался в огромном зале с высоким куполом, канделябры там всякие…

– Ну вылитый Исакий в Питере! – мелькнула мысль.

– Не Исакий, а Исаакивский собор, не Питер, а Санкт-Петербург, северная столица, – ответил могучий бас где-то в мозгу.

– Вы говорите мне без голоса, а я вас слышу без ушей? – помыслил Вася.

– Совершенно верно, академик Ломакин.

– А откуда вы знаете..? – не успел оформить мысль пораженный академик.

– А мы все знаем! Знаем даже, зачем ты к нам пришел и что тебя тревожит.

– А кто это ВЫ?

– Мир Иной. Или ты ошибся адресом? Табличку при входе видел?

– Нет, не видел, – упавшим голосом поделился пока еще живой Вася.

– Значит, табличка на реставрации. Меня зовут Диктатор. Это и моя должность, и хобби, кстати, – зарокотал бас.

– Буэнос диас, синьор Диктатор, – с перепугу мозг Васи выдал на испанском.

– Не важно, мы понимаем все языки нашей планеты.

– Почему ВАШЕЙ? А как же мы, человечество?

– Ха-ха-ха! – диктатор впервые проявил эмоции. – МЫ! Человечество – младенцы, временные жильцы на Земле и к тому же наши рабы.

– Как рабы? Мы, люди, сами победили рабство, и на всей планете…

– Не пори чепухи, это тебе не в телевизоре балабонить, – перебил его Диктатор. – Вы, двуногие агрессоры, живете на Земле всего-то сто тысяч лет, а мозги получили по нашим меркам лишь вчера. Мы – это царство вирусов, жили на этой планете уже в палеозое раннем, пятьсот миллионов лет назад, у каждого из нас корона! Приходим и порабощаем вас, поселяемся в организме людей и живем в нем, сколь нам угодно. Семь миллиардов – цифра неоптимальная, и мы ее корректируем по необходимости.

– А мы можем жить с вами в мире, без конфликтов?

– Исключено, конфликт заложен изначально, планета одна, вы – жертвы, двусторонний симбиоз исключен, это война миров. Ты что, Уэллса не читал?

– А как мне вас победить? – от отчаяния задал безумный в этой ситуации вопрос бедный Вася.