Я ещё живой. Рассказы и повести

– Ну вот, я же говорил.

– Обиделся? Зря, я тебя после научу, как нужно отвечать. Лучше скажи, футбол любишь?

– Конечно.

– А когда будет «Шахтёр» со «Спартаком» играть?

– В субботу.

– Отсоси у бегемота! – ещё более радостно воскликнул Макарыч. – Теперь совсем другое дело, теперь можно приступать к работе. Иди-ка, молчун, проверь реле утечки на сухой и распишись за меня.

– Кто, я? – отозвался Костя.

– Именно ты, – подтвердил наставник.

– Трахали тебя коты! – радостно отплатил той же монетой ученик своему учителю. Но того это нисколько не смутило.

– А тебя кошки, и я трошки! – ответил Макарыч и похвалил парня: – Молодец, начинаешь постигать уроки дедушки Макара. Толк будет.

И, уже не обижаясь, Костя отправился выполнять поручение наставника.

В середине смены к Сосновскому обратился Курносый:

– Макарыч, я в туалет хочу, что-то живот прихватило. Где можно сходить?

Недолго думал старый слесарь:

– Вон там, на пятом пикете, есть для этого случая куча глины. Выкопай ямку, сделай своё дело, а потом присыпь, чтобы не воняло.

Куча глины действительно была на пятом пикете, но предназначение её было совсем другое. Проходчики, работавшие совсем недалеко, использовали эту глину для изготовления пыжей, которыми пыжевали взрывчатку в шпурах, как это положено по правилам безопасности. Изготовление глиняной забойки – работа несложная, но сугубо ручная.

Невозможно передать слова возмущения проходчика, который зачерпнул руками рабочий материал, обильно удобренный молодым здоровым организмом. С пахучим куском глины он прибежал на опрокид и заорал, разбрызгивая слюну:

– Кто это сделал? Это только ваша работа, вэшэтэ (то есть ВШТ – внутришахтный транспорт), больше некому устроить такую пакость. Признавайтесь, кого угостить этим дерьмом, а то всех подряд кормить буду.

– Саша, ты не горячись, – попытался успокоить Макарыч проходчика, – зачем же всех сразу кормить? Давай разбираться. Здесь ошибки быть не должно. Это дело нешуточное. Кто виноват, тот должен ответить за своё злодеяние, как говорится, по всей строгости. Лёня, ты это сделал?

– Ты чё, я от кнопок не отходил ни на минуту.

– Видишь, Сашок, Лёня не виноват. За что же ты его должен кормить дерьмом? Я тоже никуда не отлучался, следовательно, и меня не за что. Мои ученики всё время при мне были. Так, хлопцы? Или кто-то отлучался?

– Нет, нет! – замотали перепуганные ученики головами, глядя на страшные глаза проходчика и его мускулистую руку с куском ароматной глины.

– Ну, вот видишь, – развёл руками Макарыч.

– Шо ты из меня дурака делаешь, Макар! Лучше по-хорошему признайтесь, чья это работа!

– Ладно, Сашок, если тебя грызут сомнения, сделаем так. Мы сейчас выстроимся в шеренгу… Сколько нас? Раз, два, три… всего шестеро. Тебе не трудно будет. Значит, становимся в шеренгу, спускаем штаны, принимаем позу буквы зю, ты суёшь свой нос в каждую задницу и по запаху определяешь, чья это работа.

Все заржали, разряжая обстановку, а Саша, бросив в вагон свою неприятную ношу, с сердцем, но уже без былой ярости произнёс:

– Идиоты! Ну, погодите, я вам тоже устрою. Вы у меня ещё не такое получите.

– Саша, – примирительно сказал Макарыч, – пойдём, я тебе воду с орошения открою, а то негигиенично ходить с об… ми руками. Да и сделали это, скорее всего, ваши из предыдущей смены.

– Да нет, – уже довольно спокойно ответил проходчик, – совсем свежак, что я, свежака не отличу?

Слесарь отвязал шланг орошения, висевший над вагоном, направил струю на запачканные руки проходчика и, морщась, сказал:

– Действительно, свежак. Это что же такое надо сожрать, чтобы так воняло?

Когда смена подходила к концу, к наставнику подошёл Гоша и спросил:

– Макарыч, от чего этот болт? Я на рельсах нашёл. Не от электровоза открутился? Это же может авария случиться.

– Ну-ка, покажи. Молодец, Рыжик. Правда, это путевой болт и к электровозу никакого отношения не имеет. Положи в карман, пригодится. При выезде, на посадочной, напомнишь мне про болт. Есть там один у меня… Если будем вместе выезжать, то мы ему его подарим.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление, чтобы было понятнее то, что произошло дальше. Многие острословы пытались соперничать в мастерстве подколок с Макарычем. Но Макарыч имел явное превосходство перед ними из-за умения рифмовать, а рифма всегда выглядит и острее, и смешнее обычного огрызания. Посрамлённый поэтическим даром Сосновского соперник чаще всего считал за лучшее смеяться над собой вместе со всеми. В противном случае он становился объектом насмешек на долгое время. Рифмовал Макар Макорович всё подряд, особенно ему понравилась моя короткая запоминающаяся фамилия, которая легко рифмовалась с массой слов и давала простор для полёта безудержной фантазии поэта-пошляка. Мимо меня пройти и не выдать очередную рифму было выше его сил. Самым безобидным было: «Удод, в рот тебе пароход!». Поскольку я был молод и на вид не представлял собой ничего агрессивного, то во мне он видел то же самое, что боксёр видит в груше, набитой опилками. Пускать в ход кулаки в ответ означало проявить непростительную слабость и потерять всяческое уважение товарищей. Поэтому я решил бить врага его же оружием. Зная, что в острословии последнее слово всегда за ним, я решил рассчитать всё до мелочей, чтобы не было у Макарыча времени ответить на мой выпад.

Однажды на посадочной площадке я держался в стороне до момента, когда людские площадки подойдут очень близко и будет время только для моей шутки.

– Макарыч! – подошёл я поближе. – Прости, я был неправ вчера. Ты не старый ублюдок, ты – великий человек.

– Ты чего это, Вова? – изумился Макарыч. – Али осознал? Или Митькой решил прикинуться? А ну, говори.

– Да нет, Макарыч, я серьёзно, потому что узнал, что в честь тебя целый посёлок назвали.

Вокруг все притихли, насторожились, пытаясь понять, в чём же подвох. Макарыч тоже старался проникнуть в логику моих мыслей.

– Ну? – проронил он. – И какой же?

– Посёлок Дубовский, – отвечаю спокойно и серьёзно.

– Ну и при чём тут Дубовский до Сосновского? Какая-то нескладуха у тебя получается, что-то типа: сидит заяц на заборе, полна ж… кирпичей.

– Ты не понял, Макарыч, Дубовским назвали посёлок в честь самого деревянного слесаря по объединению – Сосновского. Что дуб, что сосна – всё одно дерево.

Народ оценил мою шутку, в отличие от Макарыча. Деревянным на шахте называют никчемного слесаря, а титулом дубового награждают самого тупого и ни на что не годного слесаришку. Это не соответствовало действительности, поскольку мой оппонент был очень даже приличным электрослесарем, хорошо знавшим своё дело, но моей задачей было безнаказанно его задеть, и я этой цели достиг в самый подходящий момент: подошла «коза», и рабочие стали торопиться занять в ней места. Таким образом я стал первым, кто поколебал миф о непобедимости Сосновского.

– Ну что, Макар, как тебя этот пацан отбрил? – слышал я насмешки своих товарищей, которые в этот момент были явно на моей стороне.

Как всякий юморист, Макар Макарович любил смеяться над другими, но не очень радовался, когда смеялись над ним. Вот и затаил он на меня обиду, вынашивая план мести. Для этих целей и понадобился ему болт как символ мужского достоинства.

Три дня Гоша таскал в кармане спецовки путевой болт, каждый раз на посадочной площадке восьмого горизонта напоминая о нём своему наставнику. И вот, наконец, Макарыч, как опытный охотник, выследил дичь, на роль которой был назначен я. Подсев поближе ко мне, он подмигнул Гоше, и тот протянул ему болт.

– Удот, – громко и намеренно искажая мою фамилию, сказал Макарыч, – болт тебе в рот!

Лучше бы он этого не делал. Для него лучше. Не стоило недооценивать юное поэтическое дарование в моём лице. Не дожидаясь, когда посмеются над пошлой остротой, я ответил так же отчётливо и громко: