– А Лермонтов-то здесь при чём? – спросил у неё Васечкин. – Не он же билеты продавал, а Остап Бендер! Или он что, тоже чем-то подобным занимался?
– Ну, конечно нет, – смутилась Виктория. – Никакими билетами Лермонтов не торговал. Ты сам подумай, он был офицер, дворянин, зачем бы он вдруг стал продавать билеты?
– Чего ты пристал, Васечкин? – прошептала Маша. – Вы на него внимания не обращайте, – посоветовала она Виктории, – он у нас немножко ку-ку.
И она выразительно покрутила пальцем около виска.
Но Васечкина уже было не остановить.
– А почему, если билеты продавал не Лермонтов, а Бендер, то грот тогда не назвали «Грот Остапа Бендера»? – наседал он на экскурсоводшу. – Это было бы логично, разве нет?
– Но поэт довольно часто посещал эту пещеру, – защищалась покрасневшая Виктория. – Можно сказать, что он искал здесь вдохновение для своего творчества. Многие историки полагают, что в одном из отрывков «Героя нашего времени», а именно в описании свидания Печорина с Верой, речь как раз идёт об этом месте, то есть о гроте Лермонтова.
– А откуда известно, что это грот Лермонтова? – не отступал Васечкин. – Он же раньше не был гротом Лермонтова.
– Ну вообще-то изначально грот назывался Калипсо, – окончательно растерялась Виктория. – Он был переименован в Лермонтовский гораздо позже, после гибели поэта.
– Калипсо? – обрадовался Петров, увлекавшийся древнегреческим мифами. – Я знаю, кто такая Калипсо. Прекрасная нимфа. Она у себя Одиссея держала целых семь лет. Хотела, чтобы он у неё навсегда остался. Предложила ему бессмертие и вечную юность. А Одиссей не захотел.
– Почему это? – удивился Васечкин. – Ты же говоришь, она была прекрасная.
– Потому что он жену любил и родину, – пояснила Маша. – Правильно, Петров?
– Да, это верно, – подтвердил Петров. – Одиссей тосковал по Пенелопе. И боги сжалились и велели Калипсо отпустить Одиссея. Она ему даже помогла плот построить.
– Вообще-то у нас экскурсия по лермонтовским местам, – срывающимся голосом прервала его Виктория. – И Одиссей здесь вообще ни при чём.
– Очень даже при чём, – пробурчал себе под нос Петров, но спорить с экскурсоводшей не решился.
Следующей остановкой стала Лермонтовская галерея. Она находилась в самом центре красивейшего парка «Цветник».
– Эту галерею возвели, чтобы занять отдыхающую публику в непогоду, – рассказывала Виктория. – Она была предназначена для культурных развлечений отдыхающих господ. Здесь можно было фланировать, неспешно общаясь, наслаждаться театральным действом, посещать разнообразные выставки и внимать прекрасной музыке заезжих исполнителей. Сюда приходили, чтобы, как говорится, и на людей посмотреть, и себя показать, обсудить новинки моды и свежие выпуски литературных альманахов.
– И Лермонтов, что ли, сюда тоже приходил, как вы говорите, фланировать? – въедливо уточнил Васечкин.
– Ну, точно это неизвестно, – с несчастным видом ответила Виктория, – но, может быть, и приходил…
– А если точно не известно, то почему тогда галерею так назвали? – поддержал друга Петров.
– Галерею назвали Лермонтовской, поскольку имя поэта свято чтут в Пятигорске! – в отчаянии выкрикнула экскурсоводша.
– Я вам говорила, не обращайте на них внимания, – снова посоветовала ей Маша. – Это же Петров и Васечкин! Они по-другому не могут.
– Здесь всё лермонтовское, – пришёл на помощь Виктории Владимир Валерьевич. – Не о чем спорить. Лучше смотрите по сторонам, черти полосатые! Пятигорск уникальное место. Он сохранил пленительную старину и ауру курортного города девятнадцатого века, которую, как я надеюсь, вы все помните, поэт описал в романе «Герой нашего времени».
Виктория одарила учителя благодарным взглядом.
– Именно, – подхватила она и снова несколько раз вздохнула. – Если вы внимательно прочли описание домика Печорина в романе, то вы заметите, что он очень похож на дом, где жил сам поэт, и к которому мы с вами сейчас и направимся. Домик этот, превратившись в музей, так и стоит там же, где и был, на той же улице, как у нас говорят – «у подошвы Машука». Идёмте за мной.
Музей поэта расположился в маленьком белёном домике с камышовой крышей. Он был очень простеньким с виду, но оказался при этом весьма богатым по содержанию. Ребята прошлись по скрипучим деревянным половицам, вошли в рабочий кабинет Лермонтова, с трепетом осмотрели рабочий стол поэта.
– Как видите, поэт жил очень просто, – прокомментировала Виктория, – здесь нет ничего лишнего. Вот это тяжёлое кресло, на котором сидел поэт, отодвинуто так, как будто хозяин вышел совсем ненадолго. Он даже оставил на столе раскрытый томик Шекспира на английском языке. Эту книгу ему прислала заботливая и любящая бабушка.
– Шекспира мы тоже читали! – вставил Васечкин.
– Васечкин, может, ты хоть здесь помолчишь! – одёрнула его Маша.
Васечкин не нашёлся что сказать. На самом деле на него тоже, как и на всех остальных, домик-музей произвёл сильнейшее впечатление. Он просто зачем-то пытался скрыть это. Такой уж у него был характер, у Васечкина, ничего тут не поделаешь.
По знаку экскурсоводши ребята задержались возле круглого столика.
– Именно этот, так называемый «об одной ножке столик», – сообщила Виктория, – поэт любил выносить на терраску и писать там, в тишине и уединении. А теперь пройдём во двор, вот к тому старому клёну, который до сих пор колышет листвой и, наверное, может многое поведать. Ведь он много раз видел поэта. Возможно и ранним утром того рокового дня.
Около клёна все стояли притихшие, слушали шорох листвы и пение птиц.
– Поэты не умирают, они уходят в вечность, – высоким голосом произнесла Виктория. – Нам остаются следы их земной жизни, которые загадочны и таинственны. Так же таинственны, как и их кончина. Трагедия гибели Лермонтова не разгадана и доныне. Хотя историки восстановили все события, предшествовавшие его смерти, буквально по минутам. И тем не менее всё равно полно загадок. Дуэль, которая случилась внезапно. Извинения, которые не были произнесены. Поединок, который состоялся с немыслимым попранием кодекса, как будто его никто не воспринимал серьёзно. Быть дуэли или не быть, определил, если можно так сказать, рок, который, кстати, и доныне не открывает тайны трагедии, даже в такой простой вещи, как место поединка.
– То есть точно неизвестно, где проходила дуэль? – не выдержал Васечкин.
– Сорок лет спустя после гибели Лермонтова комиссия установила место дуэли, – ответила Виктория. – И всё же многие специалисты до сих пор считают вопрос открытым. Но главное не это, а то, что вот уже больше века к месту, где стоит памятник, идут люди почтить память поручика Лермонтова – гениального русского поэта. И мы с вами туда тоже завтра отправимся. А сегодня разрешите на этом закончить.
Экскурсанты разразились благодарными аплодисментами. Виктория снова покраснела и быстро ушла. А ребята неспешно побрели обратно к гостинице.
– Всё-таки какая ужасная несправедливость, – сказала Маша, – ведь он был совсем ещё молодой… Представляете, сколько бы он ещё написал, если бы жил дольше…
– Хотя бы ещё лет десять, столько же, сколько Пушкин, – поддержал её Петров. – Вообще странно, неужели его не могли остановить… Столько же народу вокруг было. Все же понимали, что он гений. Если бы я там оказался, я бы никакой дуэли не допустил. И Лермонтов бы не был убит.
– Я тебе верю, Петров, – сказала Маша, – если бы ты там оказался, всё было бы иначе.
Васечкин шёл рядом, но в разговоре участия не принимал.
– А ты чего такой задумчивый, Васечкин? – поинтересовалась Маша. – Что-то не так?
– Да нет, – вздохнул Васечкин, – всё так. Просто подумал о том, что я не в том веке родился.
– И в каком же веке ты бы хотел жить?
– В девятнадцатом, конечно… Тогда были понятия о чести, дуэльные кодексы… Скажи, Петров?
– Да, несомненно, – как всегда поддержал друга Петров. – Совсем другое дело было.
– Да, не повезло вам, друзья, – съехидничала Маша. – Придётся мучиться с нами в двадцать первом. Без всяких дуэлей. А вон и наша «Жить просто». Интересно, её так назвали тоже в связи Лермонтовым? Здесь ведь всё с ним как-то связано…
– Очень даже может быть, – рассудительно ответил Петров. – Я не удивлюсь. Мы же видели, он на самом деле жил очень просто. И питался скромно. Кстати, что-то покушанькать сильно захотелось, правда?
– Ох, Петров! – покачала головой Маша. – О чём ты никогда не забываешь, так это о своём желудке.
– Да я бы с удовольствием забыл, – развёл руками Петров, – но он сам не даёт, постоянно о себе напоминает…