Земное притяжение любви. Сборник

Неожиданно музыка обрывалась и тогда слышался усиленный мегафоном недовольный голос режиссера. И снова снимался прежний фрагмент. Иногда по пляжному радио предлагались услуги проката. К пирсу пришвартовывался теплоход и экскурсовод настойчиво зазывал разморенных жарой людей совершить морскую прогулку. Проходили все сроки отплытия, а теплоход все еще стоял в ожидании пассажиров.

Евгений и Люся нежились на горячем песке. Сережка, шлепая босыми ногами, бегал у самой кромки волн, наплывавших издалека. На выступающих в море бетонных волноломах расположились рыбаки со спиннингами, удочками. Ветер приносил насыщенную запахами йода и водорослей прохладу. Дышалось легко и свободно. Не часто выпадали такие дни, когда Сухотин, отложив заботы, мог приехать с семьей на пляж. Частые командировки отрывали его от дома. Поэтому он особо ценил каждую встречу с Люсей и сыном. Он любил ее трогательно и светло, как и в первый год женитьбы. С годами это чувство усилилось.

Они лежали рядом и Евгений видел ее медово-карие глаза, опушенные длинными ресницами, чуть обветренные губы. Сиреневый купальник плотно прилегал к груди и изящным бедрам.

При взгляде на Люсю, он вспоминал стихи знаменитого испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки: «И бедра ее метались, как пойманные форели». Когда он однажды, пребывая во власти любовных чувств, озвучил эти строки, то жена смутилась, словно в первую ночь их близости. У жены были стройные, красивые ноги с нежно-золотистым загаром. Длинные черные волосы спадали на плечи и грудь. Поймав на себе влюбленный взгляд мужа, она озорно рассмеялась и приказала:

– Довольно дремать, пошли купаться.

Утопая ступнями в горячем песке, побежали в воду. Сережка собирал ракушки. Евгений в воде догнал Люсю и они поплыли рядом, приятно ощущая как вода обтекает их молодые крепкие тела. Она плавала хорошо, родилась ведь у моря. Ее длинные руки легко врезались в волны и он сквозь толщу воды видел ее гибкое тело. Намокшие волосы тонкими нитями разметались в воде.

–Ты у меня, словно русалка, – прошептал он. Люся обернулась, смеясь и, дразня белозубой улыбкой и крикнула: «Догоняй!» Устремилась брассом к красному буйку. Он настиг ее почти у самого буйка.

–Ага, попалась Жар-птица, – произнес Сухотин. Она, защищаясь, ударила ладонью по поверхности воды, обдав его брызгами, вспыхнувшим семью цветами радуги. Он обнял ее, ощутив приятную упругость милого женского тела.

–Женька, не шали, – прошептала она, смеясь и покоряясь его ласкам. Он поймал губами ее солоноватые от морской воды губы.

Потом они вышли на берег, разостлали белую скатерть. Люся достала из сумки бутылку сухого вина «Алиготе», бутерброды из буженины и сыра, вяленую рыбу, овощи, фрукты, а для сына – апельсиновый сок, банку сгущенного молока и печенье. Окликнули Сережку и он прибежал с ракушками в руках. Проголодавшись, с удовольствием пили терпкое вино, закусывая бутербродами.

–Ты меня любишь? – неожиданно спросила она.

–Люблю, – ответил Евгений.

– Очень?

–Очень, – обнял ее за теплые плечи и женщина счастливо засмеялась. Потом ласково погладил по голове сына и признался:

–Вы с Сережкой для меня самые дорогие люди.

Вдруг Люся поднялась и пошла в море. Она не плыла, а входила в воду по пояс, по грудь и исчезла. Он успел лишь подумать, что в реальности такого не было и стало тревожно.

Когда Сухотин проснулся, в салоне самолета стояла напряженная тишина. Он ощутил тревогу. Посмотрел в иллюминатор. Внизу проплывали крыши домов, кварталы городской окраины с узенькими лентами шоссе, по которому двигались автомобили. Потом под крылом показалась посадочная полоса. Но «Як-40» почему-то не пошел на снижение, а взмыл в высоту и круто развернулся. За иллюминатором он увидел морской плес, зигзагообразную линию берега, но как только самолет выпрямился, панорама ушла вниз. В салон вошел один из членов экипажа. Он держался уверенно.

–Товарищи пассажиры, прошу всех оставаться на своих местах, – велел он. – Потуже застегните ремни безопасности.

Прошелся по салону, проверяя, как выполнили его команду, кое у кого из пассажиров поправляя ремни.

–Пожалуйста, выньте из карманов все металлические и острые предметы. При посадке возможно резкое торможение. Ничего страшного, будьте спокойны.

Потом он дал указание пилоту-стажеру, который находился в салоне в качестве стюардессы, в случае экстренной ситуации после посадки открыть запасной выход и сам возвратился в кабину. Сухотин понял, что члены экипажа обнаружили какую-то неисправность. Он старался сохранять самообладание и не думать о последствиях рейса. Но в голову лезли невеселые мысли. Он вдруг отчетливо увидел доброе лицо матери-старушки, вспомнил Сережку, с тревогой подумал, что в аэропорту его дожидается Люся. Вжавшись в кресло, осознал, насколько хрупка и беззащитная человеческая жизнь, порой, зависящая от непредвиденных ситуаций и стечения роковых обстоятельств.

Сидевшая поблизости женщина не выдержала и на истерической ноте попросила:

–Кофточку мне подайте, в Одессе холодно! Я могу простудиться.

Самолет пошел на снижение. Евгений напряженно смотрел на приближающуюся землю. Она и радовала и пугала его. Потом всем телом почувствовал резкий толчок. Корпус завибрировал и самолет вместо бетонки, коснулся поверхности запасной грунтовой полосы. Сбавляя мощь двигателей, погасил скорость и остановился.

У края полосы с прошлогодней пожухлой травой, сквозь которую пробивалась зеленая поросль. Сухотин увидел красную пожарную машину и три кареты «Скорой медпомощи». К самолету с разных концов аэропорта торопливо приближались люди, среди которых спасатели в специальных костюмах и касках.

«Значит ситуация, действительно, была серьезной», – подумал он. Пассажиры после пережитого страха повеселели. Дверца кабины отворилась и вышел высокого роста пилот.

– Вот видите все обошлось благополучно, если не считать жесткой посадки, – сообщил он с заметным волнением и бледностью лица.

–А что произошло? – спросил кто-то из пассажиров.

–Проблемы с шасси, сигнализация отказала, – ответил пилот, хотя мог бы и посвящать в причину. – Не волнуйтесь, пассажиров до Измаила отправим другим рейсом.

Уже стоя на земле Евгений увидел, как к экипажу Як-40 подходили летчики, пожимали руки коллегам, рассматривали шасси.

Над аэропортом стоял сплошной гул, серебристые лайнеры выруливали на взлетные полосы.

Среди встречавших мужчин и женщин он издали увидел Люсю. Она приветливо помахала ему рукой, в которой держала цветы. В его груди приятно толкнулось сердце.

Он подбежал к жене, обнял ее за плечи. Потом на мгновение отстранил и увидел ее слегка бледное от пережитых тревог лицо. Понял, что она с трудом сдерживает себя, чтобы не расплакаться.

–Люсенька, что с тобой? Не волнуйся, худшее, что могло произойти, уже позади.

Достал из кармана платочек и вытер набежавшие на ее глаза слезы.

–Женя, дорогой мой человек, – прошептала женщина. – Я очень за тебя испугалась, когда сообщили, что по техническим причинам посадка 740-го рейса задерживается. Я поняла, что рискую навсегда тебя потерять. Даже, если бы ты ушел к другой женщине, то это было бы не так больно. Знала бы, что ты жив и могла надеяться на встречу. Пустоты и одиночества не пережила бы.

–Родная моя, я никогда вас не оставлю,– заверил Сухотин.

Они вошли в подкативший автобус. Глядя на жену, на дорогие милые черты ее лица, он понял, что могла произойти трагедия. И только теперь его по-настоящему отхватил страх, но теплое прикосновение Люсиной руки, словно бальзам возвратило ему уверенность и силы.

НОКТЮРН

Тропинка, бегущая среди белоствольных берез, вывела нас далеко за город, где, как утверждал мой брат Виктор, грибов хоть косой коси. Здесь было много солнечных, поросших травой прогалинок и полянок, вокруг которых толпились молодые деревца.

Природа их не баловала, не защищенные от ветров, они выгнули свои тонкие тела, но не утратили завидной красоты. Ветер, как дань, бросал нам под ноги червонцы листьев. Они пестрым ковром устилали тропинку, грустно шуршали, наводя на тихие, как осенняя пора, раздумья.

Стояло солнечное бабье лето, на которое так щедра природа Подмосковья. Вот уже третий день моего пребывания в городе Обнинске было на редкость солнечно и тепло. Пауки старательно ткали серебряные нити паутинок, которые преграждали проходы между деревьями, или затейливыми кружевами висели на сучьях и ветках. Иногда я не успевал смахнуть рукой паутинку и она неприятно прикасалась к лицу. Я, позабыв о грибах, любовался вдовьей хмельной красотой увядания, вдыхал воздух, настоянный, как бальзам, на целебных травах и ягодах.

– Э-э, так ты и до вечера корзину не насобираешь, – услышал я позади себя голос Виктора. Он заглянул в мою небольшую плетеную корзинку, на дне которой было штуки три подберезовика и два подосиновика. Я развел руками: какой, мол, из меня грибник. Но он, не признав моего юмора, досадливо проговорил:

– Дождем пахнет.

Я поднял голову вверх, где в неоглядной сини тяжелыми крейсерами плыли набухшие влагой облака. Брат знает лес, как свои пять пальцев. Все эти дни мы пропадали с ним в лесу. Бывало, километров пятнадцать-двадцать пройдешь за день. На одной малоприметной полянке мне вдруг повезло, сразу с десяток подберезовиков подвалило. Убедился, что эти грибы верны своему названию – водят хоровод вокруг берез. А вот подосиновик, тот норовит выбраться на простор. Правда, его легко отыскать по ярко – оранжевой шляпке, выглядывающей из травы.

Я набрал полкорзины, когда в лесу неожиданно потемнело. Потревоженные ветром, зашумели верхушки берез и сосен. Запахом сопревшей листвы и хвои потянуло из глубины леса. Коричневые муравьи суетились у замшелого пня.

– Ни разу дождь в лесу не встречал? – спросил, лукаво улыбаясь, Виктор. – Придется встретить.

Сказал – словно наколдовал. Разом вздохнул лес, и, срывая с берез золотую листву, заговорили капли дождя. Косые струи падали в пожухлую траву. Еще острее стали лесные запахи, потянуло прохладой. Мы спрятались под раскидистой сосной, но и ее крона слабо защищала от дождя. Холодные капли горохом сыпались сверху. Лес отозвался звуками, трава вокруг берез мигом запятналась листьями. Глянцевито поблескивали.

– После дождя грибы пойдут, особенно поздние опята, – торжествовал брат. – Тогда уж точно с косами будем в лес ходить, на вырубку наведаемся… Гляди, девушка, лесная фея.

От березы к березе, приближаясь к нам, бежала длинноногая девушка в белом платье. Издалека она была похожа на цаплю. Во всем девичьем облике было что-то трогательно милое, вызывающее на лице улыбку.

– Похоже, к нам бежит, – сказал Виктор, вглядываясь в незнакомку. Метрах в трех от нас девушка остановилась, перевела дух. В правой руке она держала корзинку, а левую стыдливо прижимала к груди, просвечивающейся сквозь мокрую ткань. Большие глаза ее были встревожены, словно, у дикой косули.

– Заблудилась я, помогите, – с мольбой в голосе произнесла она, переводя взгляд то на брата, то на меня, выжидающе.

– Нездешняя? – спросил Виктор.

– Да, в гости к дяде приехала. Он в Рябиновом живет. А я сама в лес пошла, вот и заблудилась. А теперь вот дождь начался …

– В лесу и среди трех сосен немудрено заблудиться, – улыбнулся Виктор. – Все деревья похожи друг на друга. Тут зоркий глаз нужен. Ладно, так и быть, выручим вас.

Мы не стали пережидать дождь, потому что неизвестно было, когда он прекратится, а смело вышли под его серебряные струи. Узнали имя девушки – Валентина. Через полчаса, минуя вырубку, пришли на поляну и взору открылось Рябиново – десятка два бревенчатых изб.

– А вон и дядин дом, обрадовалась она, указывая на крайнюю избу с высоким, отделанным ажурными перилами, крыльцом. Мы собрались было уходить, но Валя запротестовала, взяла нас за руки:

– Будьте добры, зайдите, чаем угощу.

Уж очень мило и настойчиво она нас уговаривала, что отказаться было выше наших сил. К тому же, дождь зачастил, и мы изрядно промокли. Она несказанно обрадовалась, когда прочла в наших глазах согласие. Вся засветилась гибким стройным телом, на щеках появился румянец. Я огляделся: неподалеку от избы возвышалась копна сена, придавленная с боков березовыми бревнами, чтобы не разметал ветер. Под окнами фасада, в желтизне листвы, огнем полыхали гроздья рябины.

–Здрасте … здрасте, – ответил на наше приветствие коренастый мужчина с добродушным лицом. Потом обернулся к племяннице:

– И где это ты, Валюша – голубушка, пропадала? Мы уж было на поиски собрались?

– Не сердитесь, дядя, – она доверчиво прислонилась головой к его плечу. – Я вот грибов насобирала. Дядя снисходительно улыбнулся, увидев на дне ее корзинки несколько размокших сыроежек.

– Эти добрые люди помогли мне найти дорогу, —пояснила она.

Мы познакомились. Мужчину звали Яковом Георгиевичем.

– Что ж вы стоите, заходите в дом, – пригласил он. Мы вошли в горницу, где нас встретила приветливая хозяйка.

– Ой, гости у нас редко бывают… Уж не знаю, чем вас и потчевать, – засуетилась она вокруг стола. Вскоре на нем появился пузатый тульский самовар, чашечки с перетертой с сахаром смородиной и душистым малиновым вареньем, настойка из смородины. Потекла неспешная беседа. Глаза у Якова Георгиевича оживились.

– На жизнь свою я не жалуюсь, – говорил он, набивая трубку табаком. – Ухаживаю за лесом, плотничаю. За заботу он добром платит. Летом и осенью – земляника, малина, черника, грибы, зимой – дичь стреляю. Вольготно. Нынче вот племянница приехала. В консерватории задумала учиться. Здесь ей удобно, у меня есть пианино. Летом купил, пусть, думаю, пацаны к музыке приучаются. У меня ведь их аж четверо. Сам -то я в молодости страсть, как музыку обожал, первым гармонистом на селе был. Музыка, она, я вам скажу, учит лес понимать и любить.

Хозяин бросил в угол рта трубку. Потянулся дымок, запахло самосадом. Я пил чай с малиной, чувствуя, как во всему телу, разливается приятная теплынь. Когда Яков Георгиевич приумолк, из приоткрытой двери до моего слуха донеслись звуки музыки.

– Забавляется, – произнес хозяин, потом окликнул.– Валюша, что ж ты гостей оставила?

Я жестом остановил его, прошел в комнату. Девушка играла на пианино, ловко перебирая длинными пальцами клавиши. Она успела переодеться в розовое платье. Завидев меня, подняла голову, улыбнулась.

– Вы любите музыку? – спросила девушка, замедляя движение пальцев.

– Да, она духовно обогащает и облагораживает, учит понимать и ценить прекрасное в природе и людях.

– Хотите, я вам сыграю «Ноктюрн» Глинки?

Я утвердительно кивнул головой. Следил за выражением ее одухотворенного лица, вслушиваясь в грустные звуки музыки. Перед моим взором вновь проплывал тронутый позолотой лес, березки, серебряные нити паутинок. А потом звуки воспроизвели мелодию дождя, сквозь который бежала длинноногая девушка с глазами испуганной косули. Она кончила играть, а я все еще стоял, захваченный волшебством музыки.

– Вы прекрасно играли.

– Спасибо, но до совершенства еще далеко, – ответила девушка смущенно.

Дождь за окном прекратился. Вечерело. Заканчивалось красное бабье лето. Мы, в знак благодарности за теплый прием оставили собранные грибы, распрощались с хозяевами и вышли на тропинку, ведущую в лес, чтобы до наступления темноты успеть в город. Я оглянулся и увидел Валю. Она стройной березкой стояла на высоком крыльце и махала тонкой рукой и я услышал ее голос:

– До встречи!

Много лет спустя, мне довелось присутствовать на одном из концертов. Объявили очередной номер – «Ноктюрн» Глинки. В вышедшей на сцену пианистке я с неожиданной для себя радостью признал лесную фею – Валентину. Зазвучала знакомая музыка и в сознании всплыл лес, прозрачные струи дождя, шелест листвы, стройная девушка с глазами испуганной косули. Эта милая картина среднерусской глубинки наполнила сердце светлой грустью и очарованием.

ПРИЗНАНИЕ

Стояли бесснежные зимние дни, похожие на позднюю осень. Ночью мороз сковал землю, застеклил тонким хрусталем лужи. Солнце, выскользнув из плена свинцово-серых туч, на короткое время осветило все вокруг яркими лучами. К полудню земля оттаяла, а в воздухе закружилась мелкая россыпь. На небосклоне семицветной дугой вспыхнула радуга. Созерцавшие ее люди, расценили это редкое явление, как добрый знак. Хотя капризная погода докучала своим непостоянством.

Но природа равнодушна и беспристрастна и поэтому глупо обижаться на ее явления, перемены и ненастья, ибо, как поется, «У природы нет плохой погоды».

Максим Веснухин, хотя и не завязывал узелок на память, но, проходя мимо магазина «Детские игрушки», вспомнил, что у четырехлетнего брата Федьки завтра день рождения. Решил для него приобрести подарок, какую-нибудь безделушку, ведь дареному коню в зубы не смотрят. Не часто он балуется малого подарками.

Он вошел в магазин. Покупателей было немного. Девушка-продавец обратила на него взор и Максим замер от неожиданности. Его заворожили ее васильковые глаза с озорными искорками в глубине зрачков. Темно-каштановая прядь волос упала на девичий лоб. Все в ней было свежо и естественно, по-детски трогательно и мило. Отсутствовала косметика, на которую так падки модницы, того не понимая, что юность и молодость сами по себе прекрасны и очаровательны без макияжа и других ухищрений косметологов.

– Молодой человек, что вас интересует? – услышал Максим ее мягкий голос.

– Мне бы игрушку для брата Федьки.

– Выбирайте, – она указала жестом на витрину. Но он вместо обзора игрушек, ловил каждое ее движение. Она легко передвигалась среди стеллажей, ибо давно осознала магию своего очарования. Обслужила одного, другого покупателя и возвратилась к Веснухину.

– Выбрали? Сколько лет брату?

– Четыре стукнет.

– Тогда ему что-нибудь из движущихся игрушек.

Максиму не хотелось расставаться и он медлил. Взирая на девушку, чувствовал, как краска смущения заливает лицо. Он попросил:

– Пожалуйста, самосвал. Вырастет Федька и может, станет заправским водителем.

Она упаковала игрушку. Веснухин заметил, как ее губы тронула загадочная улыбка. Огонек надежды затеплился в груди парня. Он намеревался познакомиться с девушкой, но в магазин хлынул поток покупателей. Взял сверток и вышел.

«Удивительно странно, – подумал он. – Сколько раз проходил мимо и даже не подозревал, что здесь работает такая прекрасная девушка». Память отчетливо сохранила ее облик и интонацию певучего голоса.

Максим направился в расположенный поблизости парк. Присел на скамью и сквозь широкое окно витрины попытался разглядеть девушку. Деревья стояли мокрые и печальные, словно изображенные на черно-белой гравюре. Из-под пожухлой желто-бурой листвы ярким изумрудом пробивалась трава.

На ветках клена прозрачным стеклярусом застыли капли воды, готовые упасть на землю. «Таким вот хрупким и недолговечным бывает счастье и необходима крепкая любовь и нежность, чтобы его сохранить», – подумал Веснухин. Он тронул рукою ветку клена и в тот же миг вспыхнув, сорвались угасая росинки.

На следующий день снова наведался в магазин. Ему повезло. Из случайно подслушанного разговора покупателей, он узнал, что девушку зовут Аленой. Это имя теперь весенней музыкой зазвучало в его сознании. Вскоре от внимания продавца не ускользнули его постоянные визиты. Она сдержанно отвечала на его приветствия и Максим терпеливо поджидал, когда рядом не будет других покупателей. А когда представлялась возможность, робел под синим девичьим взглядом и заранее приготовленные фразы, вылетали из памяти. Смущенно покупал какую-нибудь игрушку и выходил.

– У вас дома, наверное, детский сад? – с улыбкой поинтересовалась она, когда он приобрел для Федьки очередную игрушку. – Вы мне помогаете выполнить план.

– Нет, да, – стушевался он и решился. – Алена, меня зовут Максом. На экранах поселка демонстрируется интересный кинофильм. Я приглашаю вас на вечерний сеанс?

Веснухин затаил дыхание в напряженном ожидании ответа.

– Вы даже знаете мое имя, – произнесла девушка. – Увы, у меня вечером репетиция в ансамбле бальных и современных танцев.

Заметила, что он огорчился и ждала реакции. А он, чтобы не молчать, вдруг спросил:

– Какой ваш любимый цветок и цвет?

– Белая роза, – с удивлением ответила она.

– Символ любви?

– Не только поэтому. Мне нравятся все цветы, ведь они рождены для того, чтобы одаривать нас красотой, учат понимать и ценить гармонию окружающей природы и человеческих отношений.

Почти все вечера Алены были заняты подготовкой к концерту на фестивале хореографического искусства. Зато Федька ликовал среди обилия игрушек, норовя разгадать их устройство. Часть из них нуждалась в капитальном ремонте. Его не волновали заботы старшего брата.

– Похоже, Макс на то, что ты задался целью скупить весь магазин? – спросила однажды мать Ирина Сергеевна, пристально поглядев на сына. Он смущенно опустил голову и неуверенно промолвил:

– Разве жалко для родного брата. Игрушки у детей воспитывают любознательность и интерес к жизни.

– У нашего Федьки-озорника и без того интереса через край. Ни на минуту нельзя без присмотра оставлять, – улыбнулась женщина. – Вчера из утюга паровоз сделал, а кота Генку в духовке закрыл.

Федька находился рядом и внимал разговору взрослых. Его хитрые черные глаза, словно шарики перебегали от матери к брату, неожиданно проявившему щедрость.

– Знаю, неспроста ты эти игрушки покупаешь, – усмехнулась Ирина Сергеевна. – Чудные вы с отцом. Когда он мне свидания назначал, то целыми охапками цветы приносил. Так то цветы, они любой девушке приятны, а ты игрушками увлекся. С чего бы это? Наверное, приглянулась дивчина?

Меньший брат возился на полу с игрушками и Максим, чтобы уклониться от ответа, присел рядом.

– Табак наше дело, браток, – погладил он ладонью курчавый чуб малыша.

– Табак не надо, вертолет давай, – пролепетал он, войдя во вкус.

–Тебе бы, Федька, лишь самолеты-вертолеты, – досадливо отмахнулся Веснухин. – Набекрень твоя петушиная голова.

–Петушок, петушок, золотой гребешок, шелкова бородушка… – затянул было малыш свою любимую песенку, по Максим его остановил. Он смежил веки и увидел лицо Алены, милое и родное. Воображение сохранило каждую его черточку.

Он купался в ее васильковом взгляде. «Может она и не подозревает, что твориться в моей душе и у нее есть любимый человек», – размышлял он. Последнее предположение болью отозвалось в сердце.

В тот же вечер Веснухин увидел ее на сцене. Он с букетом белых роз сидел в переполненном зале, не замечая вокруг себя зрителей. Его взгляд был сосредоточен на сцене. Алена в черно-красном костюме Кармен с алой розой в прическе танцевала темпераментно и изящно. Он стремился каждое ее движение и жест запечатлеть в памяти. «Смешно, наивно предполагать, что у нее нет сердечного дружка, – думал он. – Но и я не отступлю, чтобы потом не страдать из-за робости и нерешительности».

Необыкновенный чистый свет исходил от танцовщицы, от ее глаз, губ, ладоней, сияющих словно две звезды. «Может, это не любовь, а лишь увлечение и время охладит вспыхнувшие чувства?» – размышлял он, пребывая в упоительно сладком плену очарования. Он подарил ей цветы и быстро ретировался.

Проверяя свои чувства на прочность, Максим неделю не заходил в магазин и вызвал недовольство Федьки. Но Алена возникала перед взором, манила издалека. И он сдался, зашел в магазин. Видит ее милое лицо, слышит нежный голос:

– Макс, где ты запропастился?! У меня план горит.

И в этом упреке, в окатившем теплой волной васильковом взгляде, он ощутил долгожданное признание.

НА ПРОСЕЛКЕ

За приоткрытым окном вагона поплыли аккуратные белые дома с черепичными, выгоревшими на солнце крышами, с желтыми и красными цветами в палисадниках. Потом появились зеленые скамьи вдоль невысокой ограды покрытого асфальтом перрона.

Григорий Клинцов смотрел на знакомые предметы и ему не верилось, что он после долгих лет разлуки снова в родных местах. Скоро увидит свою старенькую мать. Москва, с ее шумными улицами, площадями, парками и скверами, с многоэтажными зданиями из стекла и бетона, осталась где-то за тысячи километров, за березовыми и сосновыми лесами и перелесками.

Много раз и прежде Григорий собирался навестить мать, да все мешали неотложные дела. Нынешней весной получил письмо из села Новый Мир, где мать жила с младшим сыном Володей. «Приезжай, написал он, здоровье у мамы слабое. Часто плачет, боится , что не придется свидится с тобой. Одни ведь мы у неё, сам должен понять. Бери отпуск и к нам. Вместе на рыбалку будем ходить, я знаю хорошие места. А заодно на чистом воздухе свою диссертацию доработаешь».

Защемило сердце у Григория, когда он читал эти строки. Стыдно стало. Сколько раз обещал приехать, а мать ведь ждет, все надеется повидать своего старшего Гришутку.