Долг платежом красен

– Ты, Викентий Палыч, договаривай, не тяни кота за хвост, не темни, – придавил его взглядом Савелий Игнатьевич. – Что ты себе там под нос бормочишь. У нас же гласность, демократия, орел ты наш сизокрылый. Ну-ка, излагай претензии ты же мастак правду-матку рубить сплеча. Аль сто граммов надо для храбрости?

Все дружно рассмеялись сравнению Зубача с орлом, так как к нему давно прилипла кличка Гусь. Он стушевался, втянул голову в сутулые плечи и спрятался за спиной упитанного банкира. Мэр, довольный произведенным эффектом, отыскал в зале президента фирмы «Наталка»:

– Пан Дробына, ты еще не поплакался в жилетку. Давай валяй, пока я добрый, разводи сырость.

– Ни, не трэба, – отказался тот, чтобы не разделить участь строптивого предпринимателя.

– Если никто не желает душу излить, тогда я советую каждому сделать выводы из моего доклада, – велел чиновник. – Не сочтите за угрозу, но те, кто откажется поддержать наш фонд, будут лишены лицензий. Дело, конечно, добровольное, но не заставляйте меня прибегать к крайней мере. Координатором по всем вопросам коммерции и создания фонда я назначаю своего советника Каморина Игоря Глебовича. Будь добр, покажись господам бизнесменам.

Советник поднялся. Суровое, беспристрастное лицо, плотная, словно налитая свинцом, фигура под кожаной курткой – крутые бицепсы.

– Игорь Глебович – мастер спорта по боксу и восточным единоборствам. Да и ребята в его группе под стать тренеру, без призов на турнирах не остаются, в обиду себя не дают, всегда достигают намеченных целей. Игорь Глебович, несмотря на большую занятость, любезно согласился подставить свое крутое плечо под общее дело. Прошу любить и жаловать, не перечить ему в благих действиях.

– Не надорвется ли тренер от лишних забот? – бросил реплику мужчина, давеча затронувший тему о льготах для избранных фирм.

– Выдюжит, не белоручка, как некоторые, ждущие манны небесной, – ответил Хлыстюк. – У него крепкие, надежные помощники. Он их сам воспитал, в люди вывел.

Многие из предпринимателей, сидящих в зале, уже имели честь пообщаться с тренером, поэтому его новая должность не вызвала у них прилива радости. В предчувствии очередных “душевных” встреч на их лица наползла тень.

– Савелий Игнатьевич, вы сказали, что у нас демократия и гласность? – придя в себя, интригующе спросил Зубач.

– А ты, Викентий, похоже, сомневаешься, – с настороженностью заметил мэр. – Гляжу, отстал от жизни, газет не читаешь, телевизор не смотришь, только одно на уме, как бы побольше прибыли урвать, от налогов утаить. Всех аферистов на чистую воду выведу.

– Если у нас гласность и демократия, то у меня есть конкретное предложение, – Зубач, глядя на Савелия Игнатьевича, выдержал паузу.

– Валяй, – снисходительно разрешил он.

– Пусть фонд городского имущества опубликует в газете списки лиц, ставших владельцами крупной недвижимости, магазинов, банков, ресторанов, баров, автостоянок, АЗС и других объектов недвижимости, коммунальной собственности и прочих материальных ценностей. Горожане вправе знать, на каких условиях, состоялись ли аукционы, и за какие средства приобретен тот или иной объект. Сколько средств попало в городскую казну, а сколько в карманы чиновников? Кто, действительно, честно занимается бизнесом, а кто мошеннически за смешную цену или бесплатно прихватил государственное имущество в лучших местах города. И все это келейно, без широкой гласности за взятки чиновникам. Ведь на аукцион выставляют непривлекательные, убогие объекты…

– Верно, говорит, угодил в самое “яблочко”, – услышал Зубач за спиной одобрительный голос. По залу прокатился глухой рокот – признак смятения в умах.

– Ишь, чего захотел. Много будешь знать, быстро в трубу вылетишь, – вспылил докладчик, не дав ему договорить. – Ты, на какие действия меня подбиваешь? Хочешь посеять в городе смуту, бунт, новую революцию, чтобы бедные и нищие с топорами, вилами и косами пошли на богатых, коммерсантов и бизнесменов? Тебе печальная слава Степана Разина, Емельки Пугачева и Ленина, Троцкого спать не дает? Ты же первым и пострадаешь. Голодная и пьяная толпа революционеров разнесет твой «Зодиак» в пух и в прах!

– Я за закон и справедливость, – возразил Викентий Павлович.

– Не позволю, не допущу анархии! – с пафосом заявил Савелий Игнатьевич.– Есть коммерческая тайна, гласность тоже имеет разумные границы. Достаточно того, что я и мой советник знаем всех владельцев и совладельцев, учредителей и соучредителей. Каждый у нас под контролем и будет платить в казну налоги, а если не захочет, то заставим. Для этого у нас есть налоговая милиция, прокуратура, служба безопасности.

В крайнем случае, отключим электричество, воду, канализацию, будете ходить на горшок, лишим лицензии и пустим с молотка здания и имущество. Есть много способов заставить жить и работать по нашим правилам. Итоги приватизации, об этом говорят на самом верху, не подлежат пересмотру, кто не успел, тот опоздал. Я не допущу нового передела собственности, кровавых разборок и беспорядков в городе.

Тот, кто в политических целях посеет ветер, пожнет бурю, будет ею сметен. А тебя, Викентий, и других недовольных и строптивых бунтарей, злопыхателей предупреждаю, не мутите воду, не играйте с огнем. Он может кое-кому опалить не только крылья, но и яйца поджарить…

– Я работаю честно, никому не должен, – на публике осмелел Зубач. – Слишком много «липовых» фондов и контор развелось.

– Не должен? Странно, значит, очень скоро появятся долги, – пообещал Хлыстюк.

– Савелий Игнатьевич, я за то, чтобы для всех предпринимателей были установлены не на словах, а на практике единые правила игры, чтобы госчиновники не занимались коммерцией, а силовики не кошмарили бизнес. Им законами о государственной службе и борьбе с коррупцией запрещено вымогать взятки, – неожиданно осмелев, не унимался Викентий Павлович.

– Ты на что это намекаешь? Может, это я занимаюсь подпольным бизнесом и беру взятки или сотрудники мэрии?! – повысил голос хозяин. – У меня каждый день болит голова о том, чтобы горожанам, пенсионерам и ветеранам жилось лучше, а ты думаешь о личной выгоде. «Золотой телец» вам всем застит глаза. Надо быть выше меркантильных своекорыстных интересах, следует думать о ближних.

Вот мы с Камориным на днях и проверим, какие вы патриоты, как печетесь о ближних или кто готов удавиться из-за копейки. Никто не думает о закупках мазута, газа на зиму, а значит, придется заготавливать дрова и покупать печки – буржуйки. За все надо нынче платить, на то они и рыночные, а не базарные, отношения.

Импульсивный Зубач, чувствуя поддержку зала, попытался продолжить дискуссию, но Савелий Игнатьевич остановил его властным жестом руки.

– Скажи, откуда ты, такой упертый взялся, кто по жизни?

– Как, оттуда? – опешил Викентий Павлович. – Откуда и все, а по жизни я человек, субъект предпринимательской деятельности, значит СПД.

– По жизни ты – батрак, а по менталитету – барыга, – перебил его мэр. – Запомни, рожденный ползать, летать не может.

– Получается, что вы один орел, ястреб, а все пресмыкающиеся, – опрометчиво возразил Зубач и увидел, как побагровело лицо хозяина.

– Довольно, излил душу и будя. Твое время по регламенту исчерпано. Много говоришь и все впустую, сплошная демагогия, ни одного конкретного предложения. Критика ради снобизма и дешевой популярности. Пошел вон, гнида! – сорвался Хлыстюк на крик.

Викентий Павлович увидел, как к нему стремительно направился охранник Бакаев, готовый силой выставить за дверь. Он не стал испытывать судьбу и с поникшей головой пошел к выходу, услышав за спиной грозный рык.

– Кто еще желает правду-матку резануть? Так будет с каждым, кто не умеет себя вести в приличном обществе, – предупредил мэр. – Как говорят, баба с воза – кобыле легче.

К горлу Зубача подступил ком, душили спазмы обиды от этой публичной порки, но он взял себя в руки, осознав беспомощность.

Когда за ним закрылась дверь, Хлыстюк, довольный произведенной экзекуцией, угрюмо-злым взглядом провел по лицам собравшихся и в назидание добавил. – Я должен знать всех недовольных и обиженных в лицо. Гласность, по-моему, хороша тем, что она высвечивает нутро человека и словно рентген выявляет его непомерные наполеоновские амбиции, манию величия и непогрешимости. На следующее совещание я обязательно приглашу врачей-психиатров.

Пусть внимательно понаблюдают за аудиторией, возможно, отыщут для себя немало пациентов. Подобные больные, считая себя совершенно здоровыми, обычно никогда не обращаются за помощью. Доводят себя до такого критического состояния, когда применение смирительной рубашки и успокаивающих инъекций неизбежно.

Перевел дыхание и спросил у главного архитектора:

– Сосновый бор, что у мыса Ак-Бурун, входит в границы города?

– Обязательно, – ответил зодчий.

– Куда смотрят работники комбината по благоустройству и озеленению, санэпидстанции, экологической инспекции? Почему любители пикников загадили сосновый бор? Нормальному человеку негде ступить, везде «мины».

– Так это «поляна пикников и любви», – сообщил кто-то из знатоков пристрастий местной богемы.

– Даю три дня для наведения порядка, – велел мэр директору зеленхоза.

– Канатчикова дача, – послышался чей-то насмешливый голос.

– А вы не смейтесь, это серьезное заболевание, нередко провоцирующее суицид, – упрекнул Савелий Игнатьевич. – Будьте сдержаны и терпеливы, когда я говорю. Здесь юмор не уместен. Так вот Зубач, кажется, возомнил себя пророком, пупом земли, владеющим абсолютной истиной, так сказать, в последней инстанции. Над ним, мол, нет никаких начальников, как в песне: сам себе командир и начальник штаба. Не бывать этому произволу, пока я при власти. Ну, что господа или паны коммерсанты, акулы и пескари бизнеса, есть еще краснобаи и демагоги, любители почесать языком?

Он медленно обвел их пристальным взглядом и продолжил, войдя в административный раж:

– Я тоже силен в риторике, однако не упражняюсь в красноречии, не выпендриваюсь, как некоторые из вас. Иной, сколотивший жалкие гроши, считает, что он пуп земли, кум королю. Так не пойдет, такого жлобства и хамства не потерплю.

– Регламент, сам не нарушай регламент! – послышался возглас из задних рядов.

– У меня свой регламент. Сколько хочу, столько и говорю для пользы нашего общего дела. И никто из вас, барыг, мелких лавочников, мне не указ! – властно изрек Хлыстюк.

Возразить ему больше никто не отважился. Все сидели притихшие, понурив головы, стыдясь смотреть в глаза друг другу. «Станешь рыпаться, того и гляди, пострадаешь, – решило большинство из них. – Все равно, выше головы не прыгнешь. Для этого необходима поддержка в верхах и надежная «крыша».