Крым-криминал. Книга 3. Заклятое место

Едва за Тяглым с лязгом закрылась стальная дверь с крохотным оконцем в верхней части и глаза не успели привыкнуть к полумраку, как из глубины камеры донесся сиплый, будто простуженный, голос.

–А-а, новый постоялец, квартирант, – поднялся с нижних нар высокий, плотный, бритоголовый и лопоухий мужчина с приплюснутым, как у боксера носом, черными пронзительно-колючими зрачками и наглой ухмылкой на круглом лице. – Давай, подваливай к нашему шалашу. Будем знакомиться: я – Домкрат, а эти двое мои кореша закадычные, тот, что рыжий – Ржавый, а с длинным горбатым шнобелем – Крюк. Слышь, гнида, какое у тебя погоняло?

– Я никого не гонял, это меня гоняют, как сидорову козу.

– Не понял? – оторопел верзила. – Ты, шо не врубился или косишь под психа? Я спрашиваю, какое у тебя погоняло?

– А я отвечаю, никого не гонял, только следователь придирается, обвиняет в убийстве? – пожал плечами Рэм Анисимович.

– Ты что контуженный или опущенный? Как тебя зовут?

– Рэмом Анисимовичем.

– Ну, мужик, я от тебя тащюсь, – процедил сквозь зубы Домкрат. – Что же теперь прикажешь, тебя по имени-отчеству величать. Если у тебя погоняло нет, то будешь у нас Харей. Морда у тебя, что блин, круглая и туша подходящая, кабанья. Коротко и смачно. Запомни, я здесь в камере главный, На свободе и зоне мое слово – закон!

Тяглый увидел, как с нар на правой стороне помещения на него взирают две пары настороженных глаз.

– Господа, где мое место? Я хочу прилечь, ноги устали,– смущенно спросил президент и услышал хохот.

– Господа? Ну, ты блин, даешь, с Луны свалился. Где ты увидел господ, или издеваешься, западло?! – обозлился арестант. – Замочу, урою, в асфальт закатаю!

– Извините, где мое место?

– Твое место возле параши, – сквозь зубы процедил мужчина. – Будешь сторожить «ночную вазу», если кто мимо «очка» наделает, то почистишь унитаз до блеска.

– Домкрат, вздрючь его, как следует, чтобы на всю жизнь запомнил, – посоветовал один из сокамерников.

– Как вы посмели, я – президент фирмы «Nika», не последний в бизнесе человек,– возмутился Тяглый.

–Ха-ха-ха! – рассмеялся Домкрат, держась за живот, а за ним и его кореша. – Удивил, сразил наповал. Да ты знаешь, сучий потрох, что я на нарах в одной камере с будущим президентом парился. Сейчас он Украиной, как малиной, заправляет, а тогда баланду из миски хлебал и на парашу ходил. Братва гордится своим пацаном. Поголовно за него на выборах голосовали, чтобы чаще амнистии проводил и «мокрушников» миловал.. Вот он президент, а ты – чехол штопанный. Болт тебе с гайкой на рыло! Лихо умыл. Сейчас каждый спекулянт считает себя президентом. Дай чиновнику бабки на лапу и он зарегистрирует вшивую фирму, типа «Рога и копыта».

– У меня настоящая, а не «липовая» фирма.

– Ша, заглохни, гнида! Я – президент это камеры, а тебя назначаю президентом параши, чтобы она блестела, как у кота яйца.

– Они у него не блестят, – робко возразил Тяглый.

– А параша, наша «ночная ваза». Должна блестеть, иначе заставлю языком вылизать

– Параша не мой профиль, я – финансист.

– Зря ты так, надо гордиться за доверие. Завтра, утром займешься капитальной уборкой, а то з……сь по самые уши. А почему, Харя, ты такой жирный, но вялый, словно тряпичная кукла? – и не ожидая ответ, продолжил. – Наверное, строгали тебя без кайфа, по принуждению на скорую руку. А ну-ка, взбодрись, мне дохляка не нужен.

–Домкрат, лучше я вам прочитаю лекцию на тему: «Финансы и аудит» или «Мониторинг и менеджмент».

– Пошел ты со своей лекцией на хер. Выискался мне доцент, доктор фиговых наук, – огрызнулся детина.

– Я пока еще не доктор, а кандидат экономических наук, но доктором, профессором, а может и академиком обязательно стану.

– Дурак думкою богатеет. Теперь для тебя другая академия, а вместо кафедры параша. Будешь зубрить Уголовный кодекс и феню изучать.

– Какую еще Феню? Она что, тоже здесь сидит?

–Ну, ты, Харя, и даешь стране угля, хоть мелкого, но до х.., – засмеялся Домкрат. – Не поверю, что тебе «мокруху» вешают, ты же баран в наших делах. Феня – тюремная, камерная энциклопедия, книга жизни. А ты, губа не дура, решил, что баба. Их к нам не допускают, а хотца. А ты, я гляжу, пухленький, аппетитный и задница широкая, как лохань у бабы.

Он похотливо облизнул губы.

– Господа, товарищи, я на самом деле президент. У меня не вшивая фирма, а солидный бизнес. Мы продаем компьютеры, ноутбуки, мобильные телефоны, оргтехнику, – пояснил Тяглый.

– Ох, ох, компьютеры, мобилы, удивил, обрадовал, – скорчил рожу верзила. – Ты, президент хренов, расскажи о своих «подвигах», на какой тачке тебя сюда привезли и по какой статье засунули?

– Не знаю, по какой статье. Это недоразумение.

– Недоразумение? Все так говорят, когда жареный петух в одно место не клюнет. Наверное, педик, малолеток пялил. Признавайся, «петух», сколько ты их испортил, совратил в своей конторе?

– Никого я не пялил, вел здоровый образ жизни, не пил, не курил…

– Колись, гнида! Все равно узнаем, тогда хуже будет. На твоей сытой роже написано, что хитрый педофил.

– Нет, я детей, подростков люблю, не обижаю.

– Знаем, как ты их любишь. Какую тебе статью навесили?

– Кажется, за убийство, – ответил президент, только бы отстали.

– За убийство? – удивился Домкрат. – Так ты, оказывается мокрушник, а с виду такой смирный и ласковый.

–Ребятки, я никого не убивал, пальцем не прикоснулся.

– Ха-ха-ха! Купи себе петуха или резиновую куклу и пудри им мозги, а нам баки не заливай. Суши сухари, Харя, тебе «светит» пятнадцать лет в колонии строгого или усиленного режима. Долго придется срок мотать, весь жир с хари сойдет, а зубы цинга схавает.

–Два трупа, – уныло сообщил Тяглый.

– Так ты матерый рецидивист, – снова удивился сокамерник. – Кранты тебе, пожизненный кичман обеспечен.

– У меня опытный адвокат, бывший следователь, майор милиции. Он меня из этого дерьма вытащит, – сообщил Рэм Анисимович и по злобной гримасе Домкрата понял, что допустил ошибку.

– Подсадная утка, сучий потрох! – вскипел верзила. – С ментами якшаешься. Они тебя специально сунули в нашу камеру, чтобы на нас стучал. Сымай одежу, показывай грудь, спину, руки-ноги с наколками. Щас узнаем, где и за что парился?

– Нет у меня наколок, – по-настоящему огорчился президент.

– Какой же ты тогда рецидивист? Хер ты моржовый, вот кто. Мне сразу твоя жирная рожа не понравилась, – оценивающе окинул взглядом Домкрат. – Лучше признайся, старый боров, СПИДом, сифилисом, триппером или туберкулезом болеешь?

– Что вы, ребятки, я совершенно здоровый, не заразный, – обрадовался Рэм Анисимович. – Экспресс-анализ крови отличный и с психикой все в порядке. Сегодня был у врачей на приеме.

– Здоровый, говоришь, это хорошо. Живо сымай панталоны, щас мы тебе сделаем инъекцию от бешенства. Во все дыры будем жарить. Изголодались здесь без баб, – с похотливо-звериным оскалом крупных зубов заявил Домкрат и велел. – Давайте, пацаны, Ржавый, Крюк, держите его за руки и ставьте в раскоряку на четвереньки.

– Да, что вы, мужики! Я совершенно здоровый, никакой опасной инфекции и бешенства,– заупрямился Тяглый.

– Это нам как раз и надо, – заявил главарь. Сокамерники по-обезьяньи спрыгнули с нар и крепко схватили опешившего Рэма за руки, а верзила, сопя от предвкушения, принялся стягивать с него брюки.

–Что вы делаете? Отпустите меня! – завопил Тяглый, попытался вырваться, но урки прочно сковали его руки.

– Тш, не шуми, это обязательный ритуал, боевое крещение. После этого мы примем тебя в свою компанию, – войдя в азарт, пояснил Домкрат, спешно орудуя руками.

– К черту ваш ритуал! Оставьте меня в покое.

– Дебил, сам потом будешь просить.

Президент почувствовал, как неприятный холодок овеял полуобнаженные ягодицы и закричал, что есть мощи:

–Помогите! Товарищ, господин часовой, они меня насилуют. Спасите меня от этих зверюг.

Ржавый попытался зажать ему ладонью рот, но Рэм его укусил и душераздирающий вопль дошел до слуха постового милиционера. Тяглый с радостью увидел, в оконце показалось лицо.

– В чем дело, кто кричал?

– Товарищ часовой, они надо мной глумятся. брюки сдирают, переведите меня в другую камеру.

– Ты думаешь, в других камерах лучше? Глубоко заблуждаешься, такие же отпетые головорезы сидят.

–Это он от радости, оргазма кричал, – ухмыльнулся детина.

– Ладно, Домкрат, не шали, а то схлопочешь под завязку, – предупредил постовой.

– Это я для корешей Домкрат, а для тебя гражданин Грушин Петр Гаврилович. Прошу любить и жаловать, – оскалился урка.

– Ладно, гражданин Грушин, не лез на рожон, – пригрозил сержант. – Новичка не трогать. Зуд вам покажет кузькину мать.

Оконце закрылось и Рэм Анисимович невольно содрогнулся, ощутив агрессивное настроение сокамерников.

– Ах ты, гнида, решил сдать нас ментам, – подскочил Ржавый и, воспользовавшись тем, что Тяглый застегивает брюки, ударил его в левый глаз. У президента перед взором поплыли оранжевые круги.

– Что ты делаешь, скотина? – возмутился Рэм Анисимович и неуклюже замолотил в воздухе кулаками, тщетно пытаясь достать обидчика, но тот забрался на нары. Глаз заплыл и он тупо уставился на Ржавого, взмолился:– Поимейте совесть, не издевайтесь. Выйду на свободу и отблагодарю валютой и подарками…

– Ба, праведник явился. Засунь свою совесть в одно место. О свободе размечтался. Отсюда две дороги. Первая – на зону, в карьер, шахту или на лесоповал, а вторая – на кладбище. Что ты уставился, как баран на новые ворота? Хочешь второй фингал поставлю, живо на нары и молчи, как рыба, чтобы ни единого звука.

Тяглый с трудом, как медведь, вскарабкался на верхние нары и опешил – по голому настилу ползали насекомые.

– Что это за мошки?

– Гэ-гэ, гэ, сам ты мошка. С Луны свалился или кирпичом пришибленный? Это клопы, вши и другие паразиты, – ответил Домкрат. – Учуяли, что появился новенький, свежачок, вот и сбежали со всей камеры и соседних, чтобы кровь пососать. Мы здесь давно сидим, кожа задубела, а у тебя тонкая вот и корми их от души.

– Фу, какая гадость, – президент хотел слезть с нар.

– Назад! Не тронь. клопа и вошь!– приказал Грушин. – Это наши братки по несчастью, вместе с нами срок мотают.. Не смей обижать кровососов. Они, как пиявки, из тебя дурную кровь убирают. На своей территории никому не позволю командовать парадом. Недавно в нашу камеру сунул свой шнобель прокурор. Проверял, как ему и положено, условия содержания, соблюдение режима. Спросил гнусаво-противным голосом, какие у нас претензии, словно не мы здесь паримся, а он мотает срок. Так его послал на хрен. После этого начальник каталажки капитан Дударь накинул мне еще десять суток ареста.

Среди ночи, ощутив голод, Тяглый вспомнил о бутерброде, заботливо положенном юрисконсультом в карман его пиджака. Достал, развернул салфетку и принялся с удовольствием жевать.

– Ты что, западло, чавкаешь мурло, спать мешаешь! – донесся грозный рык Крюка с нижних нар.

– Проголодался, решил червячка заморить, засосало под ложечкой, – миролюбиво промолвил президент, надеясь на сочувствие. – Я ведь не ужинал, а организм привык питаться вовремя, у него свой режим. У меня ведь хронический гастрит.

–Я те покажу режим. Хомячишь, крысятничаешь, подлюка, от своих братков харчи прячешь. Привык к деликатесам, харю, холку наел, как у борова. От баланды нос воротишь. Ша, заглохни, а то заставлю до утра сидеть голой задницей на параше и кричать, что занято.

– Извините меня, Домкрат и другие господа, я же впервые сюда попал, не знаю ваших тюремных порядков, – покаялся президент.

– Не знаешь – научим, не захочешь – заставим!

Рэм Анисимович поперхнулся, перехватило дыхание. Положил недоеденный бутерброд в карман и затих.

Всю ночь, опасаясь плотских домогательств, Тяглый просидел на нарах, не сомкнув глаз. А чтобы время бежало побыстрее, нашел себе занятие: то с брезгливостью, то с садистской злостью давил клопов, тараканов. Сокамерники храпели, не слыша специфического хруста погибающих паразитов. Лишь под утро, когда желудок напомнил о своем существовании и потребности организма в калориях, президент доел бутерброд, в душе благодаря юрисконсульта за эту ценную пайку.

21. На допросе

На следующее утро Зуд спустился в ИВС, расположенный в подвале под зданием УВД, и приказал постовому привести в размещенную рядом с камерами комнату для допросов задержанного гражданина Тяглого. Сам расположился за металлическим столом с ножками, также, как и стулья у стены, вмонтированными в бетонный пол. Аскетический интерьер казенного помещения для принудительной исповеди арестантов.

Дверь отворилась, вошел Тяглый и следом конвоир.

– Гражданин Тяглый из камеры №7 доставлен, – доложил милиционер и замер у порога.

– Хорошо сержант, оставьте нас одних, – отозвался следователь и указал взглядом на стул.

– Рэм Анисимович, почему кислый вид? Может клопы спать не давали? – спросил Валерий Янович, хотя по подавленному настроению, осунувшемуся, небритому лицу с заплывшим глазом и красным векам было ясно.

– Если бы только клопы. Сокамерники-сволочи донимали, снасильничать пытались, так часовой заступился.

– Ну, здесь вам не санаторий. Какие еще претензии?

– Вы, что издеваетесь, господин следователь?! Зачем вы меня поместили к гомосекам, педерастам?– не сдержал эмоций президент.

– Не горячитесь, Рэм Анисимович, что заслужили, то и получили.

–Я не заслужил скотских условий и хамское к себе отношение, – возразил Тяглый. – Переведите меня в другую камеру.

– Не горячитесь, здесь камеры для президентов не предусмотрены. Депутаты, чиновники, бизнесмены зареклись от сумы и тюрьмы, считают себя неприкасаемыми. Поэтому не выделяют средств на оборудование персональных камер с телевизором, ванной и Интернетом. Одним словом, жлобы. Невелика шишка, посидишь в общей. Тем более, что вам светит расстрельная статья…

– Расстрельная? – испуг отразился в его глазах. – Так ведь объявлен мораторий на смертную казнь?

– К сожалению, вы правы. По привычке произнес, – согласился Зуд. – действительно, высшей мерой наказания является пожизненное лишение свободы, как знак гуманизма к социально опасным преступникам.

– Хорош гуманизм, до самой смерти в камере сидеть, словно зверь, в клетке, – возразил Тяглый. – Лютому врагу такой судьбы не пожелаешь.

– Не хотят бандиты отстегивать бабки на создание ИВС, колоний и тюрем для «элиты».

Президент судорожно почесал рукой затылок, шею.

– Что, кусаются твари? – усмехнулся Зуд.

– Нет покоя от паразитов, своими укусами вызывают чесотку, зуд, волдыри и покраснение кожи.

– Встаньте, встряхнитесь, – разрешил он. – А вообще, терпи казак, атаманом станешь.

– Зачем мне атаман, я и так президент, – Рэм Анисимович встал и встряхнулся, сметая с помятого пиджака насекомых. Принялся давить подошвой и каблуками покрытых слоем пыли лакированных туфель.

– Вы должны осознать, что изолятор, а вам еще предстоит познакомиться с СИЗО, это не элитные гостиница «Ореанда», «Ялта-интурист» или санаторий «Южный». Благодари судьбу, что не крематорий. Здесь другие условия и контингент.

– В склепе нет вентиляции, душно от смрада, тошнит до рвоты, как в газовой камере. Урки, как скунсы или сурки, непрерывно портят воздух. Они уже привыкли, у меня удушье. Выдайте респиратор или противогаз.

– Да, в седьмой камере нет вентиляции, но в этом есть и свои преимущества. Иначе бы туда к теплу и харчам сбежались крысы и мыши, а так полностью изолирована. Вам, Рэм Анисимович, грех на судьбу жаловаться. Или прикажите кондиционер и телевизор в камеру? Арест для того и предназначен, чтобы жизнь медом не казалась.

– А как же Европа, права человека, там тюрьмы образцовые?

– Европа нам не указ, мы сами с усами, – с достоинством ответил следователь и слегка потеребил жесткий ус. – Может вас экстрадировать в Германию, Францию. Или в Турцию, где вы волком завоете. Так что сидите и помалкивайте.

– Валерий Янович, будьте милосердны. У меня хронический гастрит. От вашей баланды тошнит, пучит и знобит. Вы хотя бы ее майонезом облагородили. Разрешите позвонить коллегам, чтобы привезли сыра, колбаски, маслин, молочные продукты и десерт…И на вашу долю.

– Довольно, довольно, – жестом руки остановил его следователь, – А то ведь весь гастрономический ассортимент назовете. Так вот, гурман, запомните: ИВС – это не элитный санаторий или ресторан, а изолятор временного содержания правонарушителей и подозреваемых в совершении тяжких преступлений. Задержанных и арестованных кормят в соответствии с нормами, поэтому не обессудьте и на деликатесы не рассчитывайте. Передачи харчей со стороны ограничены, чтобы жизнь за решеткой не казалась медом. Коль провинились, то должны понести наказание. Еще Ленин, которого сейчас лишь партийные ортодоксы почитают, завещал, что «наказание за преступление неотвратимо».

– За мною вины нет, – возразил президент. – Все так говорят, когда прижмут к стенке или загонят в угол, – усмехнулся Зуд. – Это естественная реакция на обвинение, одна из типичных форм защиты. Хотя в вашей ситуации чистосердечное признание предпочтительнее тупого, но безнадежного упрямства. А признание при вынесении приговора смягчит меру наказания. Меньше придется за «колючкой» париться на нарах.

– Вы меня сознательно поместили в камеру с сексуальными маньяками и насекомыми-паразитами, кишат клопы, тараканы, вши… Урки решили, что я стукач. Я всю ночь глаз не сомкнул.

– Вам что же предоставить люкс в пятизвездочном отеле?

– Не люкс, хотя бы одноместный номер.

– Запомните, здесь камеры, а не номера. Что заслужили, то и получили. Это более менее подходящая камера, в соседних– убийцы, разбойники, наркоманы, – сообщил следователь. —Это тот случай, когда друзей не выбирают. А насчет насекомых непорядок. Ради вас похлопочу, чтобы работники СЭС провели дезинфекцию, потравили насекомых-паразитов. Будет комфорт и уют.

– Злейшему врагу такого комфорта не пожелаешь, – промычал президент. – За заботу благодарю, кровопийцы не дают спать.

– Не обессудьте, каждый человек – кузнец своего счастья. За поступки, в том числе и злодеяния, следует отвечать, поэтому снисхождения не ждите. Перед законом все равны, и президент, и бомж. Здесь вам не курорт, здесь климат иной – сурово изрек следователь.

– Зачем тогда спрашивали о претензиях? Для протокола что ли?– с обидой укорил президент.

–Таков порядок. Обязан был спросить для протокола. Это своего рода прокурорский надзор за содержанием арестованных.

– Прекрасное содержание?

– Не иронизируйте, юмор неуместен. Вы, наверное, не отдаете себе отсчет, насколько положение незавидное? Два трупа потянут на пожизненное заключение, утрату свободы до последнего вздоха.

– Не шейте мне дело белыми нитками, – прохрипел Тяглый.

– Вы сами сшили его черными нитками на почве слепой, необузданной ревности.

– Да, я ревновал Стужину к Лещуку, но не до такой степени, чтобы лишать ее жизни. Это злодейство, дикость.

– Выйти сухим из воды вам не удастся, – твердо сказал Зуд. – Вы – социально опасный элемент и должны быть надежно изолированы от общества. Я ведь могу провести допрос с пристрастием…

– А что это такое, какие еще страсти?

– Когда арестанту вдалбливают Уголовный кодекс в череп и заставляют искать пятый угол.

– Понял, – округлились глаза у президента. – Это ведь насилие, пытка, запрещенные законом.

– Этим занимаются сыщики, а я мараться не стану. Для меня репутация важнее добытых таким способом признаний, – вздохнул Валерий Янович. – Но вы сами догадываетесь, что мне ничего не стоит передать вас в руки костолому-садисту. Не вынуждайте меня прибегать к этой мере. Вы – интеллигент и лично не отважились бы застрелить Рябко и Стужину. Именно в такой последовательности, как сообщила Ласка, были произведены выстрелы. Сознайтесь, кто и за какую сумму выполнил ваш заказ и где сейчас находится киллер?

– Никого я не заказывал…

– Не упирайтесь рогом, чтобы не пришлось его обломать, – пригрозил следователь.– Только признание облегчит участь.

– У меня нет рога.

– Так говорят о тупых упрямцах. Какой только черт избрал вас президентом!? – хладнокровие изменило следователю.

– Это вас не касается.

– Еще как касается. Вы двумя выстрелами не только убили двоих человек, но и освободили для себя кресло президента.

– Кощунство. Никто не гарантировал мое избрание, поэтому и не могло возникнуть злого умысла, – резонно парировал обвинение Тяглый. – Это все равно, что играть со смертью в русскую рулетку.

Этот аргумент озадачил Валерия Яновича и он слегка смягчил тон. – Вы, Рэм Анисимович, не шибко хорохорьтесь. Перестаньте валять Ваньку, снимите камень, грех, с души, сознайтесь в содеянном и, тогда не придется париться в ИВС. После суда по этапу отправитесь в колонию строгого режима. Человек ко всему привыкает, не пропадете.

– Я не валяю Ваньку, мне не в чем сознаваться. Отпустите, ради Бога, здесь неровен час, сойду с ума. Поймите, что фирма терпит убытки, ведь кроме меня никто не имеет права подписи платежных документов.

– Меня проблемы вашей фирмы не волнуют. Сознайтесь и все дела.

–Я честен перед людьми и своей совестью.

–Эх, свежо предание, да верится с трудом, – усмехнулся следователь. – Все отрицают свою вину, откуда только преступники берутся? Психиатр-эксперт сделал заключение, что вы вменяемы, отдаете отчет своим поступкам.

– Вы, что же сомневались?

– Сомневался и вот почему. Как вы, солидный человек, финансист, могли опуститься до такой подлости и пошлости?

– Не понимаю, о чем речь?

– Рэм Анисимович, не притворяйтесь, не косите под простака. Этот номер у вас не пройдет. Передо мной столько разных злодеев, мерзавцев и жуликов прошло, что я их на расстояние чувствую нутром.

– Господин следователь, я действительно не знаю, в чем вы меня упрекаете, чего так упорно добиваетесь?

– Не упрекаю, а обвиняю. Не встретив со стороны Стужиной благосклонности к интимным отношениям, вы сочинили и отправили ей по электронной почте клеветническое послание, в котором обозвали ее легкомысленной женщиной, публичной девкой, шлюхой…

– Ничего я не сочинял и никуда не отправлял.

– Файлы с текстами изъяты из памяти вашего и Стужиной персональных компьютеров. Причем материалы датированы, поэтому подтасовка исключена.

– Это провокация. Да, в последние дни мои отношения с Никой Сергеевной разладились, – признался Тяглый. – Не скрою, причиной послужило ее свидание с Лещуком в кафе «Голубые грезы», а потом и стычка с юрисконсультом в коридоре. На этом инцидент был исчерпан и не более того. Я ей напомнил, что эта неформальная связь с подчиненным может породить и породила сплетни, кривотолки, дезорганизовала налаженную работу и подмочила безупречную репутацию фирмы. В кабинетах и кулуарах, только и разговоры, что о близких отношениях президента с юрисконсультом. Это долго продолжаться не могло и я взял на себя ответственность, чтобы остановить, нарастающую, как снежный ком, деградацию, развал коллектива, а значит и банкротство фирмы. К тому же Ника Сергеевна не одобряла браки между сотрудниками, и особенно начальниками отделов и подчиненными, что стимулировало бы семейственность, кумовство и, как коррозия, разъедало дисциплину.

– И поэтому вы решили ее унизить оскорбительными выпадами, психическим прессингом,– заметил Зуд.

– Нет. Даже в состоянии гнева я бы не позволил в адрес Стужиной, да и любой другой женщины, оскорбительных, грязный высказываний. А к Нике Сергеевне я был не равнодушен, – признался подозреваемый и густо покраснел. – Все десять лет совместной работы я испытывал к ней симпатии, но не решился признаться в этом, так как по субординации она была выше. А когда после смерти моей благоверной Розалии, представился шанс объясниться, на горизонте, а точнее, в фирме появился Лещук и спутал все карты.

– Каким способом?

– Он с первых же дней стал ее обхаживать, кадрить. Такое поведение вызвало у меня возмущение. Без году неделя в фирме, а лезет на первые роли, в грубой форме заявил, что отказывается выполнять мои распоряжения, а тогда я был вице-президентом, сказал, что у него единственный начальник – Ника Сергеевна. Она сама подлила масла в огонь, оказывая знаки внимания. Задабривала его премиями и подарками. Я интуитивно почувствовал, что это ни к добру. Так оно к сожалению, и произошло.

– Так вы, Рэм Анисимович – астролог, экстрасенс, обладающий даром предвидения! – воскликнул следователь. – Может, подскажите, кто и по какой причине завалил Стужина и Рябко и почему не тронул Ласку? За достоверную информацию гарантирую вознаграждение.

–Не знаю. Если бы знал, то и без вознаграждения сообщил, – промолвил президент. – Но убежден, если человек резко выходит из привычного русла, то это подобно селю или снежной лавине, приводит к разрушению, трагедии. Вот и Ника Сергеевна с появлением Лещука сбилась с привычного курса и ритма, утратила чувства реальности и бдительность. А такие виражи чреваты опасностями.