Погрешность. Книга стихов

«Моя любовь с пустым ведром дорогу переходит…»

Моя любовь с пустым ведром дорогу переходит,
Я говорю ей: милая, постой,
Тебя разлучница по косогору водит,
Спустись к ручью, к водице ключевой.
Ты зачерпни и дай умыться мне,
Сама взгляни на наше отраженье.
Вся суть в серебряной воде —
Снять с наших лиц дурное настроение.
Мы привыкаем, мучаясь, к рутине,
Где всё уже, как старая кровать,
Обращено к истерзанной пружине,
Скрипит и стонет, не давая спать,
От свежести светлеют имена,
Вода созвучней наших с тобой ссор,
Есть волшебство от полного ведра,
Давай я сам спущусь за косогор.

«Самообман, положенный на лист…»

Самообман, положенный на лист,
Вдруг начинает грызть из середины,
И я стараюсь, как плохой артист,
Играть сюжет незначащей картины.
Не получается, и вот погнали прочь,
За перебранку с собственной душой,
За зря исписанную ночь
Мне незнакомой голубой луной.
Потом я надеваю бледный вид,
Намазываю колер пораженья.
Рву в клочья свой конфузный лист
Написанного стихотворения.
И начинаю заново корпеть,
Впрягаясь в утреннюю слякоть.
На всё уже по новому глядеть
И выжимать лирическую мякоть.
Самообман прикончил тут же степлер,
Одним щелчком со сладкой зевотой,
И правильно мне угодивший вектор,
Волнует душу силою живой.

«В огранке небесной дурнушка…»

В огранке небесной дурнушка,
Последней дорогой земля
Её награждала психушкой,
Она улыбалась всегда.
В ней, тоненькой и ясноглазой,
Для всех не кончалось добро,
И если она предсказала,
То счастье за дверью ждало.
Ходили к больнице с цветами,
Ругали беспутную власть,
И сотни людей окружали,
Пушинкой несли на кровать.
Дурнушка опять оживала,
С молитвы воспрянет душа,
И тихо на ушко шептала:
Молитесь и вы, господа.
Крестила прозрачною ручкой,
И хворь покидала людей,
Живинкой владела сподручно,
И всем становилось светлей.
С небесной огранкой дурнушка
Затихла вдруг ясной зарёй,
И все говорили, девчушка
Была непременно святой.

«На сброшенном плаще твои противоречья…»

На сброшенном плаще твои противоречья,
Твой гнев из целлулоидных масок,
Я признаю, что вычеркнутый вечер,
Как орган воспалённый для острасток.
Но только не кидайся сапогами,
Не зли судьбу и не стреляй в упор.
Пусть что-то остывает между нами,
Но всё затаптывать не надо в грязный пол.
Мы надкусили горькие плоды,
Где вечер безрассудство нам пророчил.
Да, начал я, но подхватила ты,
И колдовские ты открыла очи.
Мы виноваты, что теряли верность,
Твой танец непокорный на крови,
Раскинул всю тебя на грешность,
Раздел тебя на сувениры тьмы.
До перемен дотронемся с обидой,
Я приготовлю кофе, ты ложись,
Оставь свой яд на полочке, змеиный,
А я – прощение, в котором наша жизнь.

«Газетный вечер серый, серый…»

Газетный вечер серый, серый,
Дороги строчками легли.
Корреспондент статьёй умело
Дом редкий вырвал из петли.
Там сквер зелёный тихо жил,