Шут императрицы: Халиф на час
***
Когда Бестужев-Рюмин вышел Либман похлопал Бирона по плечу и сказал:
– Ты или станешь регентом, или тебе стоит бежать в Митаву, пока Анна еще жива. Потом тебе этого сделать уже не дадут, Эрнест.
– Я пойду к Анне. Я попрошу…
– Спешить не стоит, Эрнест. Пусть там спокойно соберутся медики. Пусть решают. А нам стоит дождаться Левенвольде. И больше того. Когда Бестужев соберет подписи, и, присоединив к той петиции письмо Остермана, я пойду к императрице. И стану просить её назначить тебя регентом! Но сам ты её просить ни о чем не должен!
– Ты уверен, Лейба? Или ты не веришь в силу моего влияния?
– За тебя станет просить иной человек.
– Ты?
– Я само собой. Еще кое-кто.
– Бестужев-Рюмин? – настаивал Бирон.
– И этот само собой. Я сейчас не о нем. За тебя станет просить фельдмаршал.
– Миних? – Бирон был удивлен. – Этого не будет, Лейба.
– Будет, Эрнест. Об этом побеспокоюсь я…
***
Обер-гофкомиссар Либман разыскал во дворце Пьетро Миру и Кульковского. Он отозвал шутов в сторону:
–Для вас двоих есть работа.
–Работа опасная? – спросил Кульковский. – И вы, наконец, принимаете мои услуги?
–Принимаю. Сейчас только вы и Пьетро сможете помочь герцогу Бирону. Ты, Пьетро, поможешь Эрнесту бесплатно. Ты же его друг.
–Само собой, – ответил Пьетро. – А что нужно делать?
–А ты, Кульковский, если сделаешь, что я скажу, получишь 30 тысяч золотом.
–Я готов, – ответил тот.
–Тогда слушайте…
Либман рассказал шутам придворной кувыр коллегии, что им надлежит переодеться в поношенные солдатские мундиры, надвинуть на глаза треуголки и остановить карету фельдмаршала Миниха.
Миних должен испугаться и тогда он сам придет к герцогу Бирону просить его принять регентство и сам станет просить о том императрицу….
***
Год 1740, октябрь, 7 дня. Санкт-Петербург.
Карета фельдмаршала.
Пьетро и Кульковский одели мундиры солдат Ингерманландского драгунского полка и сколотили вокруг себя группу солдат, с которыми познакомились, вместе выпивая в трактире. Кульковский рассказал им о всех пакостях Миниха. Вспомнил слова о том, что «народу в России что песку», и что «солдата русского ему не жаль». Служивые под воздействием винных паров решили показать этому немцу где зимуют раки.
– А чего нам бояться? – орали солдаты. – Мы не гвардейцы и нам терять нечего!
– Житьишко наше хуже собачьего! Жрать мало дают!
– Жалование уже сколь месяцев не плачено!
– Выпить и то не на что! Вод добрые люди угостили!
– Пойдем скажем ему!
– Идем!
И солдаты отправились, горланя песни, к дому фон Левенвольде на Мойке…
***
Миних отправился во дворец в собственной карете без сопровождения. Фельдмаршал всегда так делал. Он считал ниже своего достоинства бояться русских и вообще кого бы то ни было. С ним был только кучер и адъютант полковник Манштейн.
Когда его карета катила по Мойке мимо дома Рейнгольда фон Левенвольде, какой-то солдат бросился к лошадям. Второй запрыгнул на ступеньку его кареты. Он ударил пистолем в стекло и разбил его. Осколки посыпались на колени фельдмаршала.
Кучер хотел хлестнуть солдата кнутом, но еще двое солдат страшили его с козел.
– Нам надо твоему барину пару слова сказать!
– Так что посиди тихо, дядя!
– Эй, толстомордый! Выходи из кареты!
Полковник Манштейн прошептал:
– Господин фельдмаршал! Это бунт!
– Я к ним выйду и разберусь что это такое! – решительно заявил фельдмаршал.
– Давайте это сделаю я.
– Нет, Манштейн. Вы же слышали, они желают видеть меня.
– Надо было взять эскорт, полуэскадрон драгун.
Миних открыл двери кареты.
– Что такое? – закричал он, высунувшись наружу. – Кто такие? Я вижу мундиры Ингерманладского драгунского полка?
– Ты скоро и не такие мундиры увидишь, – проговорил Кульковский. – Али, думаешь, забыли мы про пакости тобой сотворенные? Сколь душ солдатских пало по твоей вине. Не забыл?
– Ты желаешь в чем-то меня обвинить, солдат? – спокойно спросил фельдмаршал.
– Скоро когда царица наша на трон сядет тебе худо будет! – закричал кто-то рядом.
Стали собираться вокруг прохожие. И шептались: «Смотри! Сам Миних». «Карету фельдмаршала остановили». «Да ну! быть того не может». «Вот те и ну! Миних! И солдаты его не побоялись. Видать, совсем плоха императрица».
– Ты про кого говоришь? – вскричал Миних и схватил крикуна за ворот кафтана.
– Али пугать меня станешь? – нагло ответил солдат. – Да меня не испугаешь. Мне 60 лет и я с государем Петром Лексеичем в походах дрался. А говорил я о Лисавет Петровне.
– Да здравствует Елизавета! – заорали другие.
Кто-то выпрыгнул из толпы. Это была пара фискалов в серых плащах. Один заорал:
– Слово и дело!
Старого солдата схватили и скрутили ему руки.
– А ну пусти, сволочи! – закричал тот. – Братцы! Не выдай!
– Не дергайся дядя! Слово и дело!
Пьетро Мира был рядом и схватил одного фискала за плечо. Он повернул его и ударил его кулаком в зубы. Фискал кубарем покатился по мостовой под веселое улюлюканье толпы.
Затем Мира отбросил и второго фискала, и старый солдат быстро скрылся в толпе. После того Пьтеро и Кульковский также скрылись. Они свое дело сделали….
***
Уже через час они сидели в трактире для кучеров и извозчиков, и пили водку. Кульковский распустил язык и рассказал итальянцу о своих горестях.
– От батюшки с матушкой окромя долгов ничего не осталось. И подался я в Москву и там поступил офицером в полк. Службы была – врагу не пожелать. Как раз государь Петр II правил. И денег на армию да на жалование ему не хватало. Хорошо тем было офицерам, кто из имений деньги получал. А таким как я хоть ложись и помирай.
– Но ты дворянин.
– И что с того? – усмехнулся Кульковский. – Денег то от того больше не стало в кармане моем.
– И ты пошел к герцогу Бирону?
– Это уже после того как Анна императрицей стала. А при Петре II я ходил к тогдашнему обер-камергеру князю Ивану Долгорукому. Хотел на нуждишки свои пожаловаться да помощи просить.
– И что? – спросил Пьетро.
– Велел меня Ванька Долгорукий палками холопам своим гнать со двора. Вот те и русский. А еще говорят, что немцы надоели. Как я тогда бедствовал, Пьетро. Зимой мерз аки пес. На сапогах подметки совсем отвалились, а на новые денег не было. Мундиришко латаный перелатаный. А как Анна на трон взошла, отправился я к графу Бирену. Сил терпеть более не имел. И граф, наш Бирон, тогда графом был, дал мне службу при дворе. Стал я шутом придворной кувыр коллегии. И зажил по настоящему, Пьетро. Как барин зажил. На Москве у меня дом. Там мои сестрицы нынче живут. В Петербурге – дом. И карета своя и лошади. Правда, денег на черный день я не скопил.
– Еще скопишь. Я вон за вечер такую сумму заработал….
– Не болтай, Пьетро! – оборвал Миру Кульковский. – Скоро нашей кувыр коллегии конец. Как не станет веселой императрицы Анны – и все! Разгонят нас всех. И куда мне тогда? Снова в армию?
– Но Либман тебе заплатит.
– На то и надеюсь. А то ты при деньгах уедешь, Буженинова с Квасником также. Одна свадьба в ледяном доме обеспечила их и их детей и их внуков, коли народятся таковые. Балакирев Ванька такоже богат стал. Жену свою он уже отправил из Петербурга.
– Куда отправил? – не понял Мира.
– Пока на Москву, а там она мужа своего станет дожидаться. А затем они отправятся в его имение под Казанью. Знаешь, что у Ваньки словно у князя есть имение. И неплохое. Душ крепостных более тысячи он заимел. А я про будущее не подумал. А как большой барин жить привык. Хорошо жилось шуту при веселом дворе Анны Ивановны. Эх! – Кульковский снова выпил водки.
– А сегодня мы хорошо поработали на Бирона. Миних был напуган. Хоть и держался хорошо, а он испугался. Могу поспорить на тысячу рублей, что он пойдет прямо к Бирону, когда попадет во дворец. Так что денег тебе Либман даст! А 30 тысяч это сумма изрядная. С такой можно прожить в России три жизни.
– Тридцать тысяч это деньги, но не богатство. Хотя я еще могу кое-что заработать. Выпьем?
– Выпьем!
И они снова выпили.
Глава 2
Смерть императрицы.
Год 1740, октябрь, 8-го дня. Санкт-Петербург.
В покоях императрицы.
Эрнест Иоганн Бирон оделся в новый красного бархата камзол, богато расшитый золотом. Он украсил себя орденами и летами Андрея Первозванного, Черного орла, Святой Анны. Пышный черный парик спускался на плечи герцога.
За ним шел в сером кафтане и седом парике Лейба Либман, опираясь на легкую трость.
– Челобитная вельмож уже у императрицы, – прошептал Либман Бирону.
– Моя жена не отходила от Анны этой ночью и предала мне, что она уже подписала указ о моем регентстве, – признался герцог.
– Хорошо если так.
– Тебя это не радует? Ты столь спокойно воспринял сие, Лейба.
– Я стану радоваться, когда указ о твоем регентстве будет провозглашен публично.
– Это будет сейчас. Ты уговорил даже фельдмаршала просить за меня, Либман. Я никогда не ожидал подобного от Миниха!
Слуги распахнули двери перед Бироном и Либманом. Они вошли в покои императрицы. Анне стало в этот день немного легче, но с постели она, по-прежнему, не вставала. Рядом с ней суетились врачи Рибейро Санчес, Кондоити, Фишер, Каав-Беургаве.
Императрица сидела на кровати, опершись на подушки, и фрейлины расчесывали её волосы. Рядом с ней сидела верная подруга Бенингна Бирон.
Бирон и Либман поклонились. Анна, увидев фаворита, улыбнулась.
– Эрнест! Рада тебя видеть.
– Анхен, я рад, что тебе стало легче, – сказал Бирон.
– Подойди ближе, Эрнест. И ты, банкир, подойди.
Они приблизились к кровати царицы.
– Я умираю, Эрнест, – произнесла императрица. – И уже не поднимусь с кровати.
– Анхен!
– Не нужно слов, Эрнест. Мне рано умирать. Мне всего 46 лет. Ты вот в таком возрасте еще полон сил и здоровья. Но я умру мужественно. Богу угодно прервать мои дни. Вон и лекари так говорят.
– Мы будем молить бога о твоем здоровье, Анхен! – Бирон сел на кровати и взял свою подругу и любовницу за руку.
– Я уже пекусь не о себе, Эрнест. Я пекусь о тебе. О тебе о Бенингне и о ваших детях. Мне принесли челобитную, где тебя желают видеть регентом. Вице-канцлер также просил меня о том. И сам Миних слезно молил сделать герцога Бирона регентом. Ты желаешь того?
– Да, Анхен! Я готов служить твоему племяннику императору Иоанну III, – решительно заявил Бирон.
– Эрнест, они сожрут тебя после моей смерти. Я советую тебе ехать в Курляндию. В нашей Митаве ты будешь герцогом. А что будет здесь?
Анна откинула голову.
– Анхен.
– Вижу, Эрнест. Ты сам желаешь этого. Ну да как знаешь. Тебе выбирать! Либман! Подойди ближе!
Банкир приблизился.
– В сем документе сказано, что мой кабинет министров, генералитет, Сенат и вся нация желает светлейшего герцога Бирона видеть регентом. Так сие?
– Точно так, ваше величество.
Анна усмехнулась.
– Знаю я все хитрости твои, банкир. Ну да будь, по-вашему. Я подписала документ. Быть герцогу Бирону в регентах. Можете объявить о том моим подданным.
Либман схватил бумаги и положил их в бархатную папку. Он был готов плясать от радости, но вида не показал. Он отступил на шаг и низко поклонился.
– Иди! – Анна отпустила его. – Иди, банкир. Делай свое дело.
Когда Либман вышел, Анна отогнала от себя всех кроме Бенингны и Бирона.
– Вы знаете, что у меня нет никого дороже вас. Ты Бенингна любила моего сына Карлушу как своих детей. Ты никогда не попрекнула меня ни чем.
– Что ты, Анна. Ты моя подруга и всегда была добра ко мне.
Бенингна взяла левую руку императрицы и приложилась к ней губами. Она плакала.
– И ты, Эрнест, был всегда рядом, – продолжала Анна. – И потому я желаю вам двоим добра. Хочу дать вам совет. Уезжайте из России.
– Анхен! – выдохнул Бирон.
– Анна! – Бенингна сжала её руку.
– И ты желаешь, чтобы Эрнест стал регентом, Бенингна?
– Желаю, Анна. Я больше всего этого желаю.
– Тогда живите, – Анна подняла глаза вверх. – Живите, как знаете. Я сделала все что могла. Но помните что вы в России. А это не Митава…. Не Митава…
***
Год 1740, октябрь, 16-го дня. Санкт-Петербург.
Смерть императрицы.
Утром 16 октября 1740 года императрица смогла немного заснуть. Уже два дня она мучилась нестерпимыми болями. Врачи ничем не могли ей помочь. Рибейро Санчес уверенно заявил, что императрица до вечера не доживет. Другие с ним согласились. Лейб-медик Каав-Беургаве приготовил свой эликсир и сказал, что сие облегчит страдания больной.
– Когда императрица проснется, она должна это выпить.
– Пусть будет так, – согласился грек Кондоити. – Хуже уже не будет.
Анна проспала недолго и сразу потребовала к себе Остермана. Пить лекарства она отказалась.
– Подите вы прочь со своими лекарствами. Мне уже ничего не поможет. Смерть пришла за мной. Остермана ко мне! Пошлите за Остерманом! Сколь можно повторять! Я желаю видеть вице-канцлера.
Рибейро Санчес передал приказ императрицы дежурному камергеру. Императорский курьер отбыл в дом вице-канцлера. Остерман ехать не хотел, но Анна была еще жива, и спорить с ней было опасно.
Его сразу допустили до императрицы. Анна осталась с вице-канцлером империи наедине.
–Ухожу я, Андрей Иваныч. Костлявая пришла за мной.
–Матушка….
–Не надо, Андрей Иваныч, не говори ничего. Знаю, что смерть пришла. И я готова встретить её. Беспокоит меня судьба империи и судьба наследника.
–Но регентом стал герцог Бирон. Он станет младенца оберегать.
–Того и боюсь. Ты и Миних камень за пазухой против него держите. И я то вижу, вице-канцлер. Вижу. Не любите вы Бирона. Но не про то тебе сказать хочу, зная хитрость твою.
– Я стар, матушка-государыня. Стар. Что я могу? Болезни одолевают меня.
– Вот что я скажу тебе, Андрей Иваныч. Если Бирон падёт, и вы с ним падете. И ты и Миних. Ты думаешь, что сможешь удержаться у власти при Лизке? После того как ты был моим вице-канцлером и кабинет-министром она тебя к себе не приблизит. Ты же оракул. Неужто, того не понимаешь?
– Я все понимаю, матушка, – ответил Остерман. – Но Елизавета не наследница. И я помогу Бирону привести придворных к присяге императору Иоанну III.
– Это одно, Андрей Иваныч. Но нужно вам всем держаться герцога Бирона. Лизка девка хитрая. Жалею, что не уничтожила её. Не сгноила в монастыре. При ней гвардейцы толпятся. И то опасно.
– Всякая мелочь, матушка. Сержанты да солдаты. Генералов при Елизавете нет.
– И что с того? Меня верховники на трон посадили, и власть мою урезали. А самодержавной меня сделали именно сии рядовые да сержанты гвардии. Помнишь про то?
– Помню, матушка. Но кто тех гвардейцев организовал тогда дабы они «Виват Анна» орали? Я твою партию тогда направлял. И я главного верховника Дмитрия Голицына поддержки лишил. У Елизаветы нет своего Остермана.
–Напрасно ты так думаешь, Андрей Иваныч. Стоит только гвардии на своих штыках Лизку на трон возвести, как и генералы и сенаторы к ней толпой сбегутся. Али русских не знаешь?
–Про то не беспокойся, матушка. Остерман не даст Елизавете взойти на трон. Да и Либман при герцоге Бироне состоит. А умнее человека я не знал, матушка.
– Смотри Андрей Иваныч. Я тебя предупредила. Держитесь за Бирона и за Иоанна. Не дайте обидеть младенца. Иначе и вы обижены будете. А сейчас пусть войдут другие. Хочу попрощаться.
Анна почувствовала, что смерть пришла. И это её последние минуты. Разговор с Остерманом завершил её государственные заботы. Большего для своей империи она сделать не могла.
Звеня шпорами на ботфортах, к ней приблизился Миних.
– Фельдмаршал, – прошептала она. – Вот оно как вышло….
– Матушка! Твое царствование будут помнить. Я счастлив тем, что служил тебе.
– Прощай, фельдмаршал. Прости, ежели, обидела чем.
– Прощай, государыня.
К ней с другой стороны подошла Бенингна Бирон и упала на колени перед ложем императрицы.
– Анна! – горбунья зарыдала.
– Не плачь, Бенингна. Не по мне плакать надобно, а по вам. Вижу, что ваши горести токмо начинаются.
Биронша схватила Анну за руку и прижала её к губам. Слезы катились и по глазам герцога Бирона. Он понял, что императрица уходит от него навсегда.
– Прощай, Эрнест! – слабеющим голосом произнесла Анна. – Прощайте все!
Это были её последние слова. Императрица Анна Ивановна умерла. Царица отправилась в небытие. Её царствование закончилось.
***
Сразу, как только закрылись глаза императрицы, потеряла свое значение придворная кувыр коллегия. Многочисленные шуты и шутихи Анны, болтушки, арапчата никому стали не нужны. И можно было бы на этом закончить роман, но еще не зашла звезда герцога Бирона, который стал в русской истории «халифом на час»…
Глава 3
Его светлость регент империи Российской.
Год 1740, октябрь, 17 дня. Санкт-Петербург.
Покои светлейшего герцога.
На следующее утро после смерти государыни императрицы герцог Бирон оделся с небывалой пышностью. Слуги обрядили его в малиновый камзол с кружевами, красный кафтан с золотыми позументами, поверх которого возложили все регалии и ордена, как русские так и иностранные, коими был отмечен герцог Курляндии, Лифляндии и Семигалии.
Сегодня Бирон должен воплощать в своей особе верховную власть империи. Потому его черный парик был завит с особым тщанием, и на его шляпе сияла бриллиантовая пряжка.
Рядом с герцогом были Пьетро Мира и Лейба Либман, верные соратники Бирона. Пьетро на этот раз не одел положенных шутам полосатых чулок. Он выглядел как придворный кавалер.
– Эрнест, – восторженно заговорил банкир. – В приемной полно народа. Придворные пришли встречать тебя как царя. Это твой час! Там послы держав иностранных: прусский – барон Мардефельд, шведский – барон Нолькен, и австрийский – граф Эстергази. Не видать только маркиза де ла Шетарди.
Бирон посмотрел на себя в зеркало и остался доволен своим отражением. Он выглядел величественно. Как раз таким и должен быть регент.
– Левенвольде пришел? – спросил Бирон Либмана.
– Все курляндские дворяне в сборе, Эрнест.
– Миних?
– Фельдмаршала в приемной нет, – ответил банкир.
– Не явился, – сказал Бирон. – Встречать меня ниже его заслуг. Ну да и бог с ним. Обойдемся и без фельдмаршала. А кто из русских там?
– Много кто пришел. Бестужев-Рюмин, Никита Трубецкой, Андрей Ушаков….
– Хорошо, – прервал банкира герцог. – Мне стоит показаться. Не нужно заставлять себя ждать.
– Ты регент и тебе все можно! – сказал Пьетро. – Пусть подождут.
– Он прав, Эрнест, – поддержал Миру Либман. – Придворные любят сильных и властных правителей. Не давай им спуску.
– Но я не природный монарх, Лейба. И про сие забывать не стоит. Пусть объявят о моем выходе.
Либман вышел, чтобы дать распоряжение.
Перед выходом герцога к придворным, его личный мажордом в кафтане с гербами герцогства Курдяндского, трижды стукнул посохом об пол и торжественно произнес:
–Его герцогская светлость, повелитель Курляндии, Лифляндии и Семигалии, регент империи Российской герцог Эрнест Иоганн Бирон!
Герцог вышел к придворным. Все склонились в низком поклоне. Бирон приветливо улыбнулся собравшимся.
Князь Трубецкой первым бросился к нему и приложился к его руке. За ним тоже стали делать и другие вельможи. Бестужев-Рюмин закричал:
– Да здравствует регент! Слава герцогу Бирону!
Эрнест расчувствовался. Либман поморщился, когда увидел слезу на его щеке. «Неужели он принимает эту комедию за чистую монету? Не умеет Эрнест притворяться и это плохо».
– Господа, я рад всем, и всегда буду помнить о вас, яко об отечества радетелях. Клянусь, что никто из вас не пожалеет о том что поставил свою подпись под документом с просьбой о моем регентстве.
– Вы самый достойный к тому кандидат ваша светлость, – заговорил Бестужев-Рюмин.
– А сейчас господа, – продолжил Бирон, – прошу вас последовать за мной в покои нашего нового императора Ивана Антоновича. Кстати, а почему я не вижу здесь принца Антона Брауншвейгского?
Придворные засмущались и опустили глаза. Принц отказался идти приветствовать регента. Дело в том, что Бирону надобно было даровать титул «высочества», как новому правителю России. Но принц Антон наотрез отказался это делать, и за ним стала в позу и его жена, принцесса Анна Леопольдовна.
– Его высочество не желает меня видеть? – все понял Бирон. – Но я не враг ему. И смогу при случае это доказать. Прошу вас за мной господа.
Бирон проследовал в покои, где лежал в колыбели в окружении мамок новый император России. Регент почтительно склонился перед колыбелью. Вслед за ним поклонились все остальные.
– Я господа и дамы клянусь верно служить новому императору России. И клянусь действовать во благо народа империи. И если принц Антон и принцесса Анна не явились сюда, я сам вынужден от имени малолетнего императора даровать себе и принять титул «высочества», как назначенный по воле усопшей государыни регент!
Младенец при этих словах заплакал и заворочался в колыбели. Мамки кинулись к нему. Герцог еще раз поклонился колыбели и покинул покои царственного младенца. Так началось короткое царствование императора Иоанна Антоновича….
***
Бирон после этого удалился в свои покои. Он сразу приступил к исполнению своих обязанностей. Тем более что на встрече с ним настаивал начальник Тайной розыскных дел канцелярии генерал Андрей Иванович Ушаков.
–Что уже могло случиться, Андрей Иванович, – спросил герцог. – Неужели в первый день моего регентства кто-то планирует заговор?
–Вы смеетесь, ваша светлость? – удивился Ушаков. – И напрасно! С такими делами шутить нельзя.
–Садитесь, генерал. Прошу вас. И не обижайтесь на меня. Я не хотел смеяться и готов вас выслушать.
Ушаков сел.
–Я ведь только что стал регентом и еще не знаю как себя вести.
–Ваша светлость….
–Мне присвоен титул высочества, генерал. Я все-таки регент Российской империи.
–Простите, ваше высочество, сегодня рано утром мне принесли бумаги, расклеенные на стенах домов. Вот прочтите.
Бирон взял лист бумаги и прочитал:
И не царь теперь нами властвует,
И не русский князь отдает приказ,
А командует, потешается
Злой тиран Бирон из Неметчины!
Герцог поднял голову.
–Что за ерунда? Я еще не успел стать регентом и меня уже назвали тираном. Что я им сделал, генерал? Ведь они не знают даже, каким я стану правителем. Ведь может быть, что я буду лучше остальных, и при мне им будет хорошо.
–Это чернь, ваше высочество! Она и не на то способна. Им надобен страх! А то смерть императрицы многие восприняли с радостью. Думают, что конец власти и порядку пришел!
–Вы нашли тех, кто сие написал? – спросил Бирон.
–Мои люди уже пошли по следу. Через день-два они попадут ко мне.
–Я бы хотел узнать, за что они меня так ненавидят. И я желаю сам с ними говорить, генерал.
–Как будет угодно вашему высочеству. Но это еще не все. Гвардия неспокойна. Пока они буянят только в кабаках, но кто знает, что будет завтра?
–Я прикажу сменить караулы во дворце только солдатами лейб-гвардии Измайловского полка.
–Это верно, ваше высочество, но этого недостаточно. Преображенцы и семёновцы имеют друзей среди измайловцев.
–Но мой брат Густав подполковник гвардии Измайловского полка!
–Немецкие офицеры полка мало, что смогут сделать. И тем более ваш брат. Он не популярен среди солдат. Слишком жесток и крут. Его не любят.
–Вы правы, генерал, – согласился с Ушаковым Бирон. – Что вы советуете сделать?
–Пусть Миних стянет в столицу армейские полки. Они станут противовесом гвардии ежели что.
–Думаете, что в армии я больше популярен, генерал? – горько усмехнулся герцог.
–Нет. Но если ввести в город полностью Ингерманладский пехотный полк, Ингерманладский драгунский полк, Ижорский пехотный полк, и Печорский драгунский полк, они станут противовесом вашим врагам. Армейцы не сильно любят гвардейцев. Скоро они не договорятся.
–Я подумаю над этим. У вас все?
–Да, ваше высочество. Я ваш верный слуга!
–Я не забуду вашей службы, генерал. И вы всегда будете мною отмечены.
Ушаков поднялся и поклонился регенту.
–Я служу трону империи Российской, ваше высочество. Я желаю быть полезным, и всегда буду стоять на страже интересов особ царствующих.
***
После Ушакова к Бирону явился князь Никита Трубецкой. Его назначили распорядителем погребальных церемоний.
–Ваше высочество, я пришел за приказом выдать деньги на погребение государыни императрицы.
