Скорачи

Разряд, и моментальная стабилизация. Эту сказку я знаю, Варя тоже знает на самом деле, поэтому мы грузим ребенка и летим в ближайшую, чтобы передать кардиологам вместе с объяснением, что это было. Коллегам не позавидуешь: такие состояния диагностируются очень непросто и лечить их то еще удовольствие, но я верю – вытянут. И Варя верит, вон как улыбается. Значит, хорошо поработали, домой вот едем. А тут как раз сильно обиженный нами права качать сейчас будет. Ну-ну. Я вытягиваю из кармана удостоверение…

– Видишь, что здесь написано? – показываю ему документ в раскрытом виде. – Видишь, – продолжаю я, глядя в побледневшее лицо офицера полиции. – Тебе, сопля, наплевать, что где-то умирал ребенок, на люстру мою наплевать, да? Ты хорошо подумал, прежде чем меня остановить?

– Из-звините, – лепечет полицейский, совершенно не ожидавший, что на простой скорой шофером ездит офицер военной разведки. У парня сейчас мозг закипит от попытки сообразить, кого он остановил и что с ним за это теперь сделают.

Получается как в старом советском анекдоте. А ведь заяви я, что выполняю задачу, и звезды с погон у него сами отстрелятся просто от страха. Не люблю я таких, но и ощущение собственной власти, как ни странно, тоже не люблю.

– Что там, Сережа? – интересуется засыпающая Варя.

– Дядя ошибся и больше не будет, – с улыбкой отвечаю я, на что Варенька моя хихикает.

Так мы и ездим, день за днем. Вот уже и свадьба наша скоро, когда Наташку сваливает грипп. Не положено, конечно, только вдвоем работать, поэтому нас оставляют в резерве. Так мы в резерве всю ночь и стоим, только под самое утро звучит сигнал: «Мальчик, пятнадцать лет, симптомы отравления, не дышит». Это «не дышит» что угодно означать может, поэтому я срываюсь с места. Проблема еще и в том, что адрес в селе за городом, а на часах у нас самое собачье время – четыре утра.

Но вариантов нет, надо ехать, это и Варя понимает, а наша машина уже в пути. Я уговариваю Вареньку поспать полчасика, пока доедем, она, естественно, ни в какую. Ну и пропускаю за уговорами сюрприз. Хотя кто на трассе наверх-то смотрит?

Страшный удар, хруст, мимолетная боль. И вот мы стоим на лесной поляне, будто на островке посреди затянутого туманом леса. При этом освещение такое – сумеречное. Я несколько удивлен: только что же за рулем был! Хотя после того, что случилось, вполне могут сюрпризы быть, и еще какие. Фантастику я не читаю, а вот из курса медицины о предсмертных галлюцинациях помню.

– Нет, ну мало того, что нас что-то крупное задавило, так еще и туманная полянка, – раздраженно произносит моя Варенька.

– Это что-то значит? – интересуюсь я, добавив: – Нас не задавило, на нас упало.

– Что ты имеешь в виду? – удивляется любимая моя.

– Вертолет на нас упал, – объясняю я ей. – Или некрупный самолет. Поэтому нас сплющило и зажарило.

– Хрен редьки не слаще, – сообщает как-то моментально оказавшаяся в моих руках Варенька. – В общем, есть такой писатель, не помню, как зовут, у него попадание в не самые простые условия обычно так начинается. С полянки этой. Еще, бывает, малышка появляется лет пяти, Забавой зовут. Так что станем мы, скорее всего, детьми и жизнь у нас будет непростой.

– Интересно, – киваю я, думая о том, что по кому-то кол плачет. – А например?

– От той еще войны, Сереженька, – вздыхает Варя, – до космоса. Что угодно может быть, и болячки еще как настоящие.

Вот это, пожалуй, так себе новость. Но обдумать я этот момент не успеваю, потому что перед нами внезапно появляется одетое в черное платье, закутанное с головой… нечто.

Глава третья

Варвара Никитична

Появившаяся на поляне женщина, судя по голосу, сильно недовольна. В первую очередь она недовольна тем, что нас двое, а должно быть трое, а во вторую – что мы оказались именно тут. Суть претензий до меня, честно говоря, не доходит, до Сережи, судя по выражению его лица, – тоже.

– Вас трое должно быть! Трое! Почему вас двое? – возмущается незнакомка.

– Наташка слегла, – объясняет Сережа. – А ты кто, тетя?

– Смерть я, – отмахивается дама в черном, вытаскивая из своего балахона косу черного цвета. – У вас сказка другая должна быть, – непонятно объясняет она.

– Интересные галлюцинации, – кивает ей любимый мой. – И что теперь?

– Что теперь… Что теперь… – бормочет Смерть. – Как будто вариантов много! Вы – носители истинной любви, даже в таком виде любовь сохраняете, значит, все правильно и вариантов нет!

– Ничего не понятно, – признается Сережа.

– Но очень интересно, – не удерживаюсь я, хихикнув.

– Шутят они… – женщина точно недовольна, она что-то делает руками, но потом сплевывает. – Так, получите оба колдовской дар, ну и ваши дары у вас останутся. Куда вы попадаете и что там будет – мне сие неведомо. Главное – окажетесь рядом, а там…

Сережа начинает задавать вопросы, Смерть ему отвечает, а я пытаюсь сообразить, что происходит. Такую книгу я точно не читала, я бы запомнила, но и есть во всем этом что-то знакомое. Ухо ловит объяснения женщины, от которых мне становится не по себе. Потому что она говорит, что, во-первых, мы станем детьми, а, во-вторых, окажемся в очень страшной для себя ситуации. Я дама начитанная и страшных ситуаций напредставлять себе могу столько, сколько ни в одном кошмаре не увидишь.

– Отказаться возможности нет, как я понимаю? – интересуется Сережа.

– Нет у вас такой возможности, – вздыхает Смерть. – Милалика что-то начала делать, но пока все по-старому остается, так что вам нужно выжить до той поры, когда за вами из Тридевятого придут.

– Еще и из Тридевятого придут? – удивляюсь я. – А что это такое?

– Ты узнаешь, Варвара, – хмыкает эта женщина. – Раньше или позже ты это узнаешь.

– Не нравится мне это, – сообщает Сережа, прижимая меня покрепче. – Но, видимо, выхода у нас нет.

– Ты прав, – кивает Смерть.

– А родители? – интересуюсь я. Логика понятна – мы же детьми будем, у детей должны быть родители, опекуны какие-нибудь.

– Вы изменитесь, – вздыхает она. – Станете никому не известными сиротами, впрочем, вам не привыкать. Вам предстоит долгий путь, прежде чем ведовская школа примет вас.

– То есть девочка и мальчик об окружающем не будут знать ничего, – задумчиво говорю я, вспоминая прочитанные книги. – Будут неизвестными сиротами в страшном окружении и должны как-то выжить?

– Да, Варвара, – кивает мне Смерть. – Милалика выжила, и вы выживете, куда денетесь. Не спешите доверять, дети, там есть не только друзья, но и враги.

– Интересно, кто такая Милалика? – пытаюсь я узнать побольше, но она только улыбается и качает головой.

Нам остается совсем немного времени наедине друг с другом, ибо Смерть явно не шутит. Общую теорию попаданцев я знаю, рассказываю ее и Сереже. Мы станем погибшими по той или иной причине детьми. В качестве бонуса, окажемся неподалеку друг от друга, это нам обещала эта женщина, но больше ничего не известно. Возможно, дело затронет какие-то исторические события или что-то иное, но понимая подоплеку сказанного, можно сделать вывод – где бы я ни оказалась, я буду в опасности, да и Сережа тоже. Значит, нужно как-то выжить, но вот как – непонятно, потому что непонятно, где мы окажемся.

– Я найду тебя, – тихо говорит мне мой любимый, и я повторяю за ним.

Мы найдем друг друга, обязательно, а там посмотрим, что это за страшное место. Мы прощаемся, будто навсегда, да и мне немного страшно от всех откровений Смерти, но тут ничего не поделаешь, галлюцинации или нет – нам в этом жить. Умираем мы сейчас в раздавленной машине или же все происходит на самом деле, это неважно, важно только то, что нам дают возможность пожить еще немного, встретиться и быть счастливыми столько времени, сколько нам отмеряно. Что же, раз от нас ничего не зависит…

И сразу же, без перехода, я оказываюсь в груде тел. В груде почти голых тел, сваленных в какой-то яме. Быстро осмотревшись, понимаю, что мне лет одиннадцать-двенадцать, судя по некоторым признакам, я практически голая, но живая, а вокруг трупы. Подавив желание заорать, я прислушиваюсь, стараясь не шевелиться. Вот раздается дикий крик, потом что-то трещит, и слышна речь, от которой меня передергивает. Гавкающая речь, так хорошо знакомая мне по фильмам «о войне».

Я внимательно осматриваюсь – следов насилия не видно, половые органы интактны, дырок во мне нет, значит, девочка могла просто от страха, а тогда возможны вопросы к сердцу. Я лежу очень тихо, стараясь даже дышать через раз, хотя мне очень страшно, до жути просто: вокруг меня голые женщины и дети. Убитые понятно кем. Значит, это «страшное» время – начало той войны. Смерть сказала, что я изменюсь, значит, скорей всего, на еврейку уже похожа не буду, хотя могли просто деревню расстрелять, и все, то есть еще не факт, что евреев.

Слышатся звуки двигателей. Палачи уезжают, спасибо, что не закопали. С музыкой, радостными криками нелюди, только что убившие женщин и детей, уезжают прочь. Во мне же колышется ненависть пополам со страхом – а ну как вернутся? Но звуки отдаляются, и кажется мне, что вокруг полная тишина, даже птицы не поют. Еще раз прислушавшись, решаюсь выползти из ямы.

Это не так просто сделать, ведь меня придавили тела, но медленно-медленно я выползаю на поверхность. Главное – не смотреть, потому что плохо будет. И так плохо будет, но, если увижу, потом от снов не избавлюсь. И я ползу, пока не достигаю края ямы. Приподнявшись, осматриваюсь – вроде бы никого нет. Ползу дальше. Надо найти хоть тряпку какую – прикрыться, но и страшно искать, да и в полный рост вставать страшно, потому я просто ползу, замирая при каждом шорохе.

Куда меня занесло – сказать трудно, как и какой сейчас день, одно понятно – здесь были нацисты, значит, я оказалась во временах той войны. Интересно, где Сережа? Как бы не попался он в руки этим зверям, не жалеющим никого. В этот момент я понимаю: все, что говорила Смерть, было правдой, но одновременно с этим и ложью. Все-таки оказаться во рву с убитыми людьми – это больше чем страх. Да и сердце мое ведет себя неправильно, но об этом можно будет подумать потом, в безопасности.

Сергей Викторович

«Ох уж эти мне сказочники», как говорилось в известном мультфильме[5 - м/ф «Падал прошлогодний снег». ТО «Экран», 1983]. Итак, что мне известно? На нас упал вертолет, уже интересно, потому что бывает, конечно, но вот чтобы прямо так… Хотя мог сослепу люстру[6 - Сленговое название батареи проблесковых маячков] за посадочный маяк принять, бывает и такое, хотя вертолеты на меня еще не падали. Дальше никаких негативных ощущений от того, что я труп, нет, а должны быть. Ну не истерика, я все-таки офицер, но хоть что-то, а ведь пусто. Так не бывает.