Шрамы

– Можешь меня выебать, только вмажь, слышишь?

Шимон хватает ее за плечи, кричит ей в лицо:

– У него ничего нет! Его ебнутый дружок все забрал!

Псина смеется, качает головой:

– Нет… Нет, он шутит… Это прикол… Сейчас… сейчас он достанет…

– Нихуя он не достанет! – Шимон одергивает ее платье, так резко, что ткань трещит. – Товара нет!

Она продолжает хихикать, смотрит на Близну.

– Скажи ему, что это прикол…

– Это не прикол. Здесь ничего нет.

Шимон переводит взгляд на Близну. Теперь на него уставлено две пары глаз, и он пятится к стене, словно в поисках опоры. Шрамы на спине начинают отчаянно чесаться.

– Я тебе говорил, блядь? Я. Тебе. Говорил? Все, помаши товару ручкой! – Шимон поворачивается к Псине: – Пошли отсюда. Здесь голяк. И наверняка скоро придут легавые.

Близна хмурится.

– Что? Почему они должны прийти сюда?

– Потому. Юго думает, он самый умный. Легавые любят таких ебанатов. Слышал что-нибудь о контрольных закупках?

Псина сползает на пол, говорит:

– Я никуда не пойду. Наверняка тут что-то осталось. Близна, поищи. Я знаю, что-то должно быть…

Шимон вздергивает ее за шиворот, ставит на ноги, ткань платья трещит и все-таки рвется.

– Я сказал, пошли!

Из ее глотки вырывается вопль, в котором все: боль от ломки, злость, отчаяние – будто кричит та, кем она была до того, как превратилась в Псину.

– Я никуда не пойду!

Шимон с оттяжкой бьет ее по лицу, она снова падает на колени, сжимается в комок на бетонном полу, закрывая голову руками.

– Тварь… Я на испытательном сроке; если меня примут, закатают по полной…

Близна слышит, как кто-то бежит по лестнице. Несколько мужчин в тяжелой обуви. Он не успевает даже шевельнуться – замирает на месте, повторяя про себя: “Блядь. Блядь”.

Они врываются в сквот, кричат:

– Полиция, лицом к стене, руки за голову, ноги на ширину плеч! Быстро, суки, быстро!

Их трое. Один совсем мальчишка с едва пробивающимися усиками и в очках с прямоугольными стеклами – разве полицейские носят очки? Двое других – крупные бритые наголо мужчины, похожие как братья.

Близна встает лицом к стене, делает, как было сказано. Он ожидал, что рано или поздно это произойдет, поэтому стоит спокойно, разглядывая стену с облупившейся краской. Его не пугает перспектива оказаться в тюрьме: это не хуже жизни с родителями или варки “синтетики” – просто еще одно место, где он может оказаться.

Воздух за его спиной дрожит от напряжения, слышны завывания Псины, ругань Шимона, окрики полицейских – все это смешивается в единый монотонный звук, гудящий глубоко в черепе. Возможно, это последствия приема A(II)Rh+.

– Я тут вообще не при делах, – говорит Шимон. – У меня ничего нет.

Он стоит рядом, и Близна отчетливо чувствует, как его бьет дрожь. Из уверенного, нагловатого дилера он превращается в перепуганного двадцатилетнего мальчишку, которому предстоит провести в тюрьме ближайшие десять лет.

– Имя! – орет один из “братьев” Близне в ухо.

– Близна.

– Настоящее имя, сука!

Псина рядом повторяет:

– Мне нужен укол… дайте уколоться, сволочи, ублюдки, вы не видите, блядь, я подыхаю…

Ломкий неуверенный голос кричит:

– Заткнись! Заткнись! – в конце окрика он превращается в визг.

Все происходит мгновенно. Близна поворачивается к полицейскому, который спрашивал его имя, и видит через его плечо, как Псина кидается к шприцу, закатившемуся в угол. Бог знает, как она его углядела; он все равно пустой – но в ее воображении он заполнен вожделенным раствором до самых краев. Крики, топот тяжелых ботинок.

– Стой на месте, блядь!

Мальчишка-полицейский рывком вытаскивает пистолет, целится в Псину. Шимон срывается с места, несется в сторону выхода, задевает Близну плечом. В это мгновение раздается выстрел, второй, третий.

– Охуел?! – кричит кто-то.

Грудь Близны прошивает боль, он падает на колени, упирается руками в стену, но от этого еще больнее. Он откидывается на спину и встречается взглядом с лежащим на полу Шимоном. Его взгляд ничего не выражает, открытые глаза – словно матовое стекло. Озерцо крови становится все шире и шире, кровь растекается по бетону, в ней тонут столбики сигаретного пепла, обрезки волос, крошки чипсов. Псина бьется в руках одного из полицейских, визжит, но ее голос все дальше и дальше, будто кто-то медленно убавляет звук.

Парень в очках сидит, прислонившись к стене, обхватив себя руками, словно ему очень холодно и он никак не может согреться. Его коллега сует ему сигарету в зубы, тот неумело затягивается, кашляет.

– Хуле ты стал в них палить?

– Она шприц взяла… Если бы она его воткнула в кого-нибудь? На нем столько заразы, я не хотел… А потом этот дернулся… Я не хотел… Не хотел! – Он кричит и плачет, сотрясаясь всем телом, очки падают на пол, но он этого не замечает. Бритый чувствительно хлопает его по щекам, пока он не замолкает и не упирается лбом в колени, пряча зареванное лицо.

– Послал бог коллегу… А я говорил, что сопляку рано пока на задержания ездить, зеленый еще. Что с этими делать?

– Этого в морг… Этих двух в больницу… Притон, блядь… Два пацана и девка.

– Ты бы по-другому запел, если бы у тебя дети были. Недавно такого, как этот, – полицейский кивает на тело Шимона, – у Эвкиной школы взяли. Сссука… Они же детям это говно продают.

За окном слышны звуки сирены скорой помощи. Близна лежит на полу, разглядывая потолок. Может быть, он видит его в последний раз. Пятна на побелке танцуют и меняют цвета, словно лучи стробоскопа на дискотеке.

– Как там второй, не подох еще?