Страшные истории

В момент распахивания крышки я буквально ощутил зловоние этого сторожа, что неотвратимо подбирался сюда, крался, находясь, уже на втором этаже, направляясь мимо библиотеки куда-то к распахнутым дверям некогда жилых верхних помещений, в том числе к этой спальни.

Зажав нос от вони немытого годами бездомного, я, скинув прочь рюкзак поодаль, нырнул в ящик, плотно закрыв за собой крышку, в надежде, что сверху с вешалок ещё свалится пара тканевых вещей или сумочек с верхней полки, удачно прикрыв моё местоположение. Сюда никто не должен лезть. Слишком далеко, слишком глубоко, пошарит по висящим дырявым нарядам, которые уже давным-давно никому не нужны, а я, замерев дыхание буду просто глядеть сквозь эти образовавшиеся от времени щели, пока он не свалит прочь.

Что ему нужно? Зачем он в этом доме? За всё время своей грабительской деятельности я лишь раз натыкался в заброшках на бездомных пьянчуг и попрошаек. Едва ноги унёс, такие могут тебя вырубить и продать самого на органы где-нибудь на чёрном рынке.

Потом очнёшься в канаве без почек, дрыгаясь в агонии и конвульсиях, пока твоё тело плавно умирает, устланное здоровенными кривыми шрамами. Таких людей уже иногда находили в разные годы, подпольные врачи могли промышлять какой угодно чертовщиной, если за это хорошо заплатят.

В комнату заковыляло нечто похожее, на голую больную собаку. Оно появилось в дверном проёме, серо-бежевое, или даже серо-розовое, приглушённых и мутных тонов. Поначалу я думал, это верный сторожевой пёс того, кто зашагает сюда следом, однако более никто не вошёл, а потом я всмотрелся в это существо и обомлел.

Неистовый крик ужаса застыл в горле, сдавленном тошнотворным ароматом этого создания. Его горбатая туша рёбрами торчала вверх, словно вывернута наизнанку, колени сгибались вверх, напоминая громадные ноги кузнечика, нестриженные толстые ногти древесного цвета уже напоминали крючья звериных когтей, но его голова… Эта безобразная и нелепая морда всё равно выдавала тот неоспоримый и чудовищный факт, поверить в который было необъяснимо трудно и в то же время совсем реально, что некогда это существо в действительности было человеком.

Поседевшие и почти выпавшие волосы редкими длиннющими линиями свисали с округлого черепа, словно торчащие нити паутины. Широкие надбровные дуги, с которых уже осыпались все волоски, морщинистый лоб, глубоко посаженные серые глаза над носом, напоминавшим какой-то обрубок, будто его отсекли или он сам отпал, открывая треугольную прорезь, впадину, как у человеческих лишённых кожи и плоти черепов.

Никакой растительности над верхней массивной губой, хотя просто невозможно вообразить, чтобы это создание брилось или тем более кто-то в этом процессе ему ассистировал. Если в этом теле когда-то и были какие-то зачатки разума, они явно давным-давно атрофировались, уступив место лишь самым низменным животным инстинктам.

Оно ходило, словно рыщущий пёс, однако потерявший нюх, что не удивительно, глядя на такую физиономию. Двигалась не как человек, и даже не как дикое существо, а совсем непонятным образом, крадучись боком, прихрамывая, опираясь на передние ноги, точнее на более-менее человеческого вида руки, заросшие какими-то кожными складками перепонок, куда сильнее, чем на задние.

Теперь я понял, почему мне казалось, что по половицам шагало несколько человек, ведь это нелепое причудливое создание передвигалось на четвереньках, так ещё и шагая своими лапами в разнобой, неуклюже и прихрамывая.

Ниже его довольно уродливого лица, одновременно и иссохшегося будто от старости и голода, и при этом местами какого-то раздутого, как у утопленников, словно вследствие какой-нибудь опухоли или некой болезни, красовалась недлинная козлиная бородка такая же седая, как и редкие волоски на лысеющей коже черепа, но при этом изрядно гуще.

Я не видел у его таза никакого хвоста или его подобия, вытаращив глаза сквозь редкие косые щели в структуре массивного древнего сундука, неудобно лежа поверх жёсткого содержимого, будто тут хранили какой-то спортивный инвентарь – палки, кубки, наплечники и наколенники, без фонаря в темноте было не разобрать, а вот четвероногая «псина» с наимерзейшем человеческим обличьем виднелась хорошо даже сквозь заколоченные окна в свете клонившегося к вечеру уходящего дня.

Всё основное время оно было ко мне передней частью своего туловища. Я пялился на эти длинные костлявые руки, будто бы превышающими пропорции обычного человека в отношении тела. Не мог понять, как он вообще принял такую позу, и как его шея и голова вообще крепились к туше, столь противоестественным был его пугающий вид.

Глаза смотрели, словно без век. Ни ресниц, ни тонких лоскутков кожи… Он или оно будто бы вообще никогда не моргало, как будто физически уже не обладало подобной способностью! Округлые ушные раковины при этом казались вполне привычными и людскими.

Никак не мог сообразить, ходит он на четвереньках, склонившись, как ползают люди, например подрастающие и ещё не умеющие ходить младенцы, или же это он вывернулся в спортивной позе «мостика», животом кверху, иначе как объяснить эти вздымающиеся кости рёбер, оформляющие за головой своеобразную гриву, как египетский клафт фараонов, особый и всеми узнаваемый головной убор, многократно видимый на изображениях, фотографиях, воочию в музеях и в кино.

Но казалось, что физиология этого «сторожа» вообще немыслимым образом никак не соответствует человеческой. Его стопы были необъяснимо вытянуты, пятипалые, но едва ли подобные человеческим. Очень странное существо, которые булькало, капало густой слюной и похрюкивало, как мопсы моей подруги Салли, вот только они создания довольно милые, а предо мной сейчас ползало на четвереньках самое отталкивающее существо, которое в нашей реальности даже не заслуживает права на существование!

Такому, как эта тварь, просто нет места на Земле. Я смотрел и не мог поверить собственным глазам, что вот такое нечто действительно является живым или подобием живого, ходит и шастает, пытается принюхаться и пронзительно завывает…

Не по-волчьи, не так, как могут имитировать вой люди, а невероятным пронизывающим криком, от которого даже стёкла дребезжат. Он холодом впивается в тебя сквозь ушные раковины, пронизывая тело тысячами игл панического страха, отчего волосы седеют и встают дыбом, широко распахнутые глаза боятся моргнуть, а по спине бегут стаи ледяных мурашек, в надежде, как крысы с тонущего корабля, сбежать подальше с твоего обречённого тела, которое вот-вот готово пожрать это зубастое неведомое нечто.

Ведь оно реально разевало свой рот, причавкивая и причмокивая, его передние нижние зубы заходили на верхние, при этом все казались жёлтыми, гнилыми и какими-то кривыми. Не похожи на зубы собаки столь же, сколь и на человеческие челюсти. Умение говорить, вероятно, давным-давно позабыто этим чудовищным зверем, теперь он мог лишь стонать да завывать на закате, оплакивая собственную участь наведённого проклятья и от тоски по сбежавшей со свадьбы супруге.

Да-да, это был он! Никаких сомнений! Эти глаза, этот лоб… Даже без бакенбард и военной формы, даже будучи столь изуродованное неведомой силой, это лицо было узнаваемым! Я только что внизу видел его на фотографии вековой давности. Несомненно, Уэмбли, превратившийся в неистовую безумную тварь, но как он прожил столько времени?!

Чем он здесь живёт, чем питается? Господи, я даже думать об этом не хочу! Сколько крыс он заживо поедал вместе с грязью на их мехе и паразитами, кишащими у них внутри. Сколько бездомных, забредших сюда в поисках ночлега, полегло по вине его впившихся когтей и уродливых кривых зубов!

Сколько забредших на осмотр полицейских или любопытных риэлторов, сколько… мародёров, явившихся за сокровищами! Мне стало столь дурно от этой мысли, что тело уже было готово попросту рухнуть в обморок, напрочь потеряв сознание и желая, чтобы всё происходящее оказалось не более, чем нелепым кошмарным сном.

Больше всего я боялся, что как бы тихо и затаив дыхание от ужаса и непередаваемой вони разлагающейся плоти и омерзительной гнили, меня выдаст бешеный стук моего напуганного сердца, колотящегося в панических конвульсиях сейчас столь быстро, громко и сильно, что, казалось если не разорвётся от пережитого ужаса или же просто раздробит мне грудную клетку, выпрыгнув прочь…

Но эта бестия даже не полезла к чулану и ширме, облокотилась передними лапами на кровать, изогнувшись и завывая, подошло к ближайшему окну, также привстав на подоконник, оперевшись и выглядывая наружу, а потом ретировалось, непонятным образом ковыляя, надавливая массивным весом на скрипучие местные половицы старинного покрытия особняка.

Неужто это и есть он, «Плакальщик»? Уэмбли был так убит горем, от сбежавшей невесты, что начал совершать какие-то ритуалы, спиритические сеансы, читать очень странные книги, которые попросту свели его с ума и превратили в такое существо?

Он живёт здесь, не в силах покинуть дом. Чудище, привязанное к этому месту, убивающееся, пресмыкающееся на четвереньках, воющее по своей возлюбленной и снующее по коридорам, не желая даже подолгу оставаться в комнатах своего жилища, где всё напоминает ему о вечере той свадьбы…

Кажется, я даже вспомнил концовку того жутковатого стихотворения. Суть была в том, что прогуливавшийся мимо дома главный герой увидел в окне силуэт монстра, после чего панически убежал прочь. О, как бы я сейчас тоже хотел убраться из этого проклятого и зловонного места! «То Плакальщик был – ненасытный злодей, с телом звериным и ликом людей!» – как-то так заканчивался стишок-страшилка похожими строками.

Кто бы мог подумать, что подобные существа в действительности реальны! Это какое-то колдовство, нажитая на себя порча за дела куда более отвратные, чем мои собственные преступления. Хотя, быть может, я здесь именно из-за них?

Или это прикосновения к тем чёртовым книгам я тоже обрёк себя теперь на муки? Тварь, вроде ушла, убралась вдаль по этажу, но как ни горблюсь спиной, никак не могу вылезти наружу. Проклятая крышка сундука не поддаётся! А ведь он сюда толком даже не подходил, не мог запечатать и закрыть… Может, это какой-то особый механизм, с защёлкой, открываемой только снаружи?

Нарастающая паника била в душе вспышками молний чудовищных озарений. От осознания, что, как ни пытаюсь, всеми своими силами, я не могу ни сдвинуть ящик, ни заставить его открыться, я начал метаться внутри по неудобной поверхности содержимого, что под тряпьём лежало тут на дне.

Уже даже не опасался, что моё шебуршание и битье о стены и крышку смогут привлечь слух этой скребущейся прихрамывающей твари. Я просто не знал уже, что делать и как быть, оказавшись заперт в этой тёмной дурно пахнущей коморке.

Зачем я вообще вломился в этот дом?! У меня в рюкзаке был такой прекрасный улов с Гиддлз-Стрит, мог просто уже ехать домой, но нет, потащился в эту обитель на околице у зарослей густого дикого леса, неподалёку от реки. Телефон я последний раз использовал, как фотоаппарат, а, следовательно, он в рюкзаке, который я предусмотрительно скинул, чтобы сюда залезть.

Дрыгаясь и метаясь из стороны в сторону, я изо всех сил давил на крышку ящика, пока попросту окончательно не выбился из сил. Меня откровенно тошнило от нестерпимого запаха, несмотря на то, что сторожевой «пёс» уже покинул комнату, сколь долго будет держаться в воздухе этот зловонный скверный аромат?!

Я будто бы нахожусь в разрытой могиле, ведь было время, приходилось обворовывать перстни и амулеты на пригородном кладбище у хозяев гробов, которым их драгоценные побрякушки более никогда не понадобятся.

И тогда я вдруг замер. Мелькнула мысль, от которой внутри всё похолодело не меньше, чем тогда от вида неистового чужеродного существа. Я таки снял с пояса фонарик, которым уже давно желал всё здесь осветить, и направил его вниз, на бордовую и мутно-зелёную ткани каких-то покрывал или платков, кто поймёт, что хранилось в этом сундуке.

Но интересовало меня вовсе не их материал или там рыночная стоимость, а то, что находилось ниже. Все эти неудобные колдобины, большие и малые, округлые и длинные… Я попросту осознал, что запах идёт не снаружи от четвероногого Плакальщика… И теперь даже мои зубы сами по себе застучали друг от друга, не скрывая шокирующего трепета, что я в миг ощутил.

От сдавившего горло шока хотелось раствориться в бездне темноты. Пропасть, исчезнуть отсюда. Неважно куда, лишь бы суровая и жестокая реальность окружающего мира растворилась в сладком безумии или хотя бы дурном сне. Так хочется очнуться от всего этого кошмара, но не получается. И выхода нет…

Трясущимися руками я сдвинул и отогнул плотные лоскуты, снизу обнаружив к подтверждению своих самых страшных догадок остатки белого свадебного платья, в которое был наряжен истлевший и скелет разложившейся плоти исчезнувшей невесты Элизабет Мерси…

Округлые «кубки» оказались грудиной, черепом и тазовыми костями, вытянутые «палки» – руками и ногами несчастной жертвы собственной глупости… Подо мной лежал иссохшийся человеческий труп, останки супруги, чье исчезновение довело мужа до превращения в невероятно пугающий сгусток мерзости.

Не в силах видеть то, что сам обнаружил, я укрыл тело обратно тканью, а порывы тошноты сдерживались лишь сдавившим горло ощущением лютого первобытного ужаса! Я метался по этим останкам, ёрзал, пока совсем не обессилил, впав в немыслимую бездну глубочайшего отчаяния, сильнейшей депрессии и тотальной всепоглощающей пасти безжалостной безысходности…

Сознание долгое время не желало мириться с моим обречённым положением, со злосчастным роком жестокой судьбы, что я вынужден сгнить здесь вместе с исчезнувшей невестой, но сделать было уже ничего нельзя. Крышка не поддавалась, дубовые стены отнюдь не прогнили за столетие, чтобы мне хватило сил их разломать…

Невесть почему, вероятно, дабы убедиться, что всё это – всё-таки не сон, я вновь и вновь приоткрывал под собой лоскуты плотной ткани, вглядываясь в череп, что был под полупрозрачной старинной фатой…

Этот труп лежит здесь уже больше века, остались фактически лишь кости да мелкие паразиты, живущие в них, и загрязнённых от тлена останках некогда прекрасного свадебного платья…

Он искал её часами под разгар свадебного веселья и смеющиеся голоса гостей… Он искал её днями, неделями, годами! Не мог найти и даже связаться, нигде не мог её отыскать, потому что она на самом деле всегда была здесь! Играя в прятки, прикрыла ширму, ринулась в самую даль чулана, где в массивном сундуке залегла на дно, накрывшись парой цветных тканей…

А крышку открыть можно было только снаружи. Такой вот принцип у стародавней дубовой утвари, которую до сих пор не проломить, несмотря на более чем вековую древность этих досок! Она, вероятно, задохнулась здесь, это ведь сейчас уже здесь виднеются эти щели, сквозь которые можно наблюдать за комнатой и куском коридора в распахнутый дверной проём, а тогда-то, когда сундук был поновей, всё было куда более плотным.

Меня ждёт участь гораздо хуже… Нехватка кислорода не так страшна, как смерть от голода и обезвоживания, под постоянными приступами страха от бродящего рядом монстра… Когда все силы и энергия тщетно уходят на попытки выбраться из этой могилы, лёжа поверх истлевшего разложившегося трупа, вдыхая мертвецкий яд с её скелета, не в силах позвать на помощь и даже закричать, иначе буду растерзан четвероногим стражем! Ведь он всегда рядом, всегда где-то здесь… Плакальщик – дикий голодный злодей, с телом звериным и ликом людей…

Память (по Лавкрафту)

Однажды встретив Демона Пустыни,

Джинн только об одном его спросил:

«Старейший! Видишь, древние руины?