– Открыть тебе, что ль? – засомневался с виду Путята, вечный забавник в душе. – Открою, однако лишь потому, что усомнился ты! А я своему слову хозяин! – даже когда передаю его через иных.
Провели мы твоего Мокшу в княжьи тиуны, не переживай за него! И ему, подсудному отныне лишь князю, в чем и заключалась отличие сего чина от иных, что уже объяснял тебе, стал не страшен ни один воевода. Благо, освободилась для него вакансия, вельми полезная для нас. Не опасаюсь поведать о том вслух, однако предостерегаю: услышав ноне, назавтра же забудь! И не вспоминай впредь! Целее будешь!
А начну с того, что тот Мокша упокоился прошлым летом – поскользнулся вдруг, спускаясь по лестнице в княжьем тереме, и челом ступеньку повредил. А рядом, по нечаянности, никого не оказалось – бывает иногда и таковое, хотя и не все поверили. В любом случае, признали его кончину несчастным случаем при исполнении служебных обязанностей. И уже никому не расскажет!
Тут Молчан ощутил недобрую догадку о своем старшем родиче. Не потому ль открывается он днесь, что вполне допускает его смерть в бою? А мертвые ведь не болтливы…
XL
… – Вслед я решил приложить силы, дабы еще раз повысить Мокшу и определить старшим помощником конюшего тиуна. А сей чин суть второй по важности в тиунстве после огнищего тиуна. Ибо конюший тиун отвечает за все княжеские конюшни и за содержание конного хозяйства в войске.
Однако возникла преграда!
У воеводы Блуда, был секретный советник по безопасности мечник Гордей, изобильно промышлявший по женской части.
Редкостная, не утаю, гадина, и премного досаждал нам.
А ничего не могли поделать с ним, понеже был в полном доверии у воеводы, а тому благоволил сам князь Ярополк.
И домогаясь очередной взаимности, наткнулся на решительный отказ! Некая мужатая заявила ему: не покорюсь-де тебе, дондеже муж мой не станет старшим помощником конюшего тиуна. Добавлю, что сей муж ведал о том замысле и зело одобрял рвение своей жены.
Гордей, воспламененный отказом, начал вовсю хлопотать. И возникла угроза, что вакансию ту займет не Мокша. Пришлось мне принимать самые безотлагательные меры!
И вскоре настал час, когда допросилась о тайной встрече с воеводой Блудом некая Синеока, бывшая полюбовница в отставке его секретного советника, отвергнутая им, ради иных. Вслед открыла ему: вступив в любовную связь с Гордеем, понеже тот запугал ее всякими угрозами, услышала от него таковое, что не может боле молчать и поступиться своими душевными приличиями!
Оказалось, со слов ее, что гнусный Гордей имел своим излюбленным занятием, по завершении постельных ласк, люто надсмехаться над благодетелем своим и изобличать его в страшных грехах! А она внутренне страдала от сего, и столь глубока была ее печаль, что стало ей невмочь!
И Блуд услышал тайное мнение о себе своего секретного советника в передаче Синеоки. Даже не сомневайся, было оно во многом достоверным, особливо по неимоверному казнокрадству и неисчислимым поборам со служивых, состоявших в подчинении сему воеводе.
Рассказал, якобы, Гордей Синеоке и том, почему дотла сгорел некий секретный склад в пригороде. Стоял бы он и доселе, а вдруг Ярополку-князю взбрело навестить его, а никогда не проверял он войсковые склады допрежь, дабы удостовериться, хороши ли оказались сапоги, сшитые для конников княжеского войска. Поелику нынешние исчерпали сроки износа и не подлежалиуже починке. Блуд – старший войсковой начальник в Киеве надзирал и тут.
Сапоги и точно изготовлены были, их даже на тот склад завезли, заполнив его чуть не доверху. Однако в ночь секретно исчезли: вечером были, а утром уж нет их! А куда исчезли, и за каковую цену, ведали во всех подробностях лишь Блуд и Гордей. И не огорчать же было им князя! Пришлось прибегнуть к огню, списав на него огромные убытки…
Не утаю – теперь уже можно, что старшим в ночном обозе по вывозу сапог был мой доверенный человек, ноне покойный.
Сего, о чем поведал я, вполне хватало для усекновения главы блудного Блуда, распорядись о том прозревший князь. Однако узнай он о прямой измене Блуда, одного усекновения было бы мало! Подразумеваю тайные сношения Блуда со сводным братом Ярополка Владимиром, княжившем тогда в Новгороде. О них, был ошибочно уверен Блуд, ведали в Киеве токмо он и Гордей.
А секретный советник и об том сболтнул Синеоке, по ее рассказу, открывая для Блуда прямой путь на кол! Сие было в ту пору нередким делом, и к примеру, Святослав-князь предал оной казни защитников целого града болгарского Филиппополя за то, что отказались сдаться они.
Доподлинной правдой были и слова Гордея, молвленные по неосторожности, глупой, разным его полюбовницам, а с иными из них он Блуду наследовал, и случалось, они делились с ним о воеводе. Не придумали мы, а просто свели их воедино, будто бы лишь Синеоке высказывал.
Когда перепьет Блуд, то ночью под себя ходит. Изо рта у него вонища. Уже колико раз выводили лечбой дурную болезнь на причинном месте его. И многое тому подобное, включая срамные слова Блуда о махоньком мужеском начале у приблизившего его князя Ярополка, с коим единожды парился в одной мыльне.
Окончательно ж добили Блуда слова секретного советника о нем, коих он точно не говорил Синеоке: «Насквозь продажен и весь к предательству склонен! Узнает о том князь, быть Блуду с главой, усеченной! Пора и мне о своей озаботиться…».
По завершении того извета, наполовину состоявшего из честного доноса, единовременно пришел воевода в лютый гнев и ужас! – аж зашевелелись власа его, где еще росли. Вслед решил отмстить своему секретному советнику по безопасности столь, что возрыдает тот! И отмстил уже на второй день…
Не рискнул он прикончить злыдня сразу же, отложив сие до перевода того на дальние окраины княжества. Однако довел до Ярополка-князя, что подозревает Гордея в чуждых сношениях со свеями чрез купцов их. И хотя прямых свидетельств нет, лучше бы поберечься!
Дабы же не насторожить тех торговых гостей, а по совмещению и лазутчиков, завязавших знакомства со многими киевскими семьями варяжского происхождения, и продолжая тайное наблюдение за оными, ни расспрашивать ни о чем секретного советника – особливо, с применением клещей с шильцами. Не подавать, до поры, и виду!
А для полной уверенности тех, что не раскрыт преступный их промысел, объявить во всех людных местах Киева чрез биричей: Гордей, провинившись-де на службе князю, разжалован из мечника, однако, памятуя о былых заслугах его, кара ему ограничится высылкой в дальнюю весь – под особый надзор.
«Быть по сему!» – заключил Ярополк-князь, заслушав Блуда.
Радуясь тогда, вместе с тем и скорбел я, что убыло из служебной казны, доверенной в мое распоряжение, аж тридесять подотчетных серебряных дирхемов, бывших в тогдашнем Киеве в особом ходу, ведь сребреники и златники начали там чеканить таче – уже при Владимире-князе.
А на меньшее алчная Синеока не согласилась. При том, что Блуд вознаградил ее душевные приличия тремя соболями, а за перенесенную глубокую печаль прибавил пригоршню резан. И стану укорять: все, что наказал ей через третьих лиц, исполнила доподлинно, и ни в одном слове не поперхнулась…
Тем паче, недолгим оказался век Синеоки, знавшей лишнее. Едва тайно вывезли из Киева опороченного ею секретного советника по безопасности – в скрытной повозке и в железах, на всякий случай, – переела она грибков соленых в гостях у подруги своей, задушевной; там и окоченела.
Не оставил ее в живых Блуд! Остерегся! А ты что помыслил?
Вижу: не терпится тебе выведать и о Мокше. Выскажу: не ошиблись мы в нем в дубраве той! Служил верно. И без оплаты! – поелику открылись у него богатейшие возможности для собственного секретного приработка.
Ибо соображал: никогда б не дорос до тиуна, обогатившегося сверх меры, не приподними его со стороны. Хотя и догадался вскоре, что под видом тайных стражников скрытного сыска, киевского, скрывались совсем иные.
А еже мы помогли ему заслужить доверие ленивого, равно бездельного, конюшего тиуна и его жены дарами многими, половину коих поначалу оплачивали мы, черпая из той же казны служебной, а вторую он сам, Мокша взял под полный свой контроль надзор над войсковым конным хозяйством и его снабжением.
Снабжением! – соображаешь ли ты, елико тут можно украсть токмо на одном сене, не бая уже об овсе?!
Даже не упоминаю о мзде с каждой шорной мастерской, получившей подряд от войска.
А постоянные лукавства с лошадьми? Добился, к примеру, боярин Доброслав подряда на поставку их в войско по завышенным для казны ценам. И не просто так, поверь, достался ему тот подряд!
А лошажья смертность, еже помрет от сапа десяток-другой, а записывают всемеро боле?
И кому пойдет выручка от продажи на сторону тех, коих облыжно объявили сдохшими?
Кормись, не хочу! Внукам, и тем до скончания дней хватит! Ведь отдавая конюшему тиуну две трети от прибыли, злокозненной и скрытной, Мокша оставлял себе остальное.
И всего за несколько лет – сие случилось уже после моего убытия из Киева – прикупил изрядно землицы, да и немало угодий, выкупленных у потомков обедневших варяжских родов, и даже три обширных озера в личное пользование!
Однако не вообрази, по наивности своей, что конюший тиун все, что получал от Мокши, отправлял в свой кошель. Дополнительных расходов хватало и у него! Ибо надо было вознаградить и огнищего тиуна, равно жену его и двух полюбовниц, и главного воеводу с женой, а полюбовниц у того было аж пять, равно и иных вышестоящих. А иначе не стали бы они закрывать зенки на лихоимства в войсковом конном хозяйстве!
И ведали мы отныне все о поставках в конное войско, княжеское, до последней подковы!
А возникла б надобность, в случае похода киевлян в Землю вятичей, могли и сократить лошадей в нем! – путем организованного при содействии Мокши падежа…
Однако с годами у многих прирастает самонадеянность и убывает разум. И когда Мокша возомнил о себе совсем уж чересчур, и попытался выйти из повиновения, тогда и прекратился он…
– А теперь точно все! – резюмировал Путята. – Схожу к роднику: в глотке уже пересохло.
И Молчан, провожая его взором и осмысливая токмо что услышанное, подумал, что лучше бы промедлил Булгак с прибытием, а старший родич рассказал еще…
XLI
Время шло, а не слышно было ни трелей, ни кукований. Ожидание начинало утомлять.