Жизнь, нарисованная небом

Но Форсет, словно, не слышала его. Она наслаждалась, его заботой о ней. Лишь, когда первые капли дождя упали на них, он решительно, протянул ей руку, заставляя её бежать к укрытию.

Грозовая туча властно застелила все небо. Деревья закачались, под сильными порывами ветра. Молния, ярко сверкнув, озарила округу. И тут же, резкий раскат грома прогремел, среди нависших, темных туч. Удар прогрохотал такой силы, что небо и горы задрожали, а вода шквалом хлынула на землю. Ливень, все нарастал и нарастал, заливая сушу.

Ауст, чтобы дождь не замочил Идэн, растянул над ней свою рубашку, но она тут же промокла.

Гроза, молниеносно начавшаяся, также быстро и закончилась, оставляя после себя бесконечные лужи. Солнце, вновь, засияло на небосводе, в альянсе с улыбающейся Луной. Убегающий ветер, стряхнул с намокшей листвы остатки дождя. Капли звучно падали в образовавшиеся лужи, пуская по поверхности воды разбегающиеся круги. Ветер стих окончательно. Лишь, время от времени, лёгкое дуновение покачивало остов прошлогоднего камыша, играя его метёлкой.

– Непонятно, как его сюда занесло? – подумал Ауст, разглядывая стебель осокового растения, нашедшего пристанище в узкой гранитной расщелине горной возвышенности.

Ауст взял из рук Идэн свою рубашку и стал её выжимать. Они, неотрывно, смотрели друг на друга и улыбались, довольные и счастливые.

Голос отца привёл их в чувства. Первым это осознал Ауст. Беспорядочные мысли вновь за будоражили в голове Идэн. Лицо покраснело. Повторный окрик родителя заставил её отозваться. Только возгласа не последовало – порыв так и застыл, не сорвавшись с её уст. Она застыла, сражённая и смущённая своим бессилием. Ауст улыбнулся в след её стеснению, прекрасно понимая состояние любимой.

– Иди, – посоветовал он. – Я приду позже.

Лишь на третий окрик отца она отозвалась.

Девушка сбежала с палубы по трапу и по дорожке направилась к дому. Чтобы скрыть своё волнение, она на ходу стала что-то петь. Только, как она не старалась, песня не получалась. Голос её не слушался, но Идэн не останавливалась. Со стороны это выглядело нелепо, однако Эрик Форсет не подал вида.

– Сколько можно работать?!! – похвалил «Курчавая Голова». – А где Ауст?

– Не зная, – ответила дочь и ещё больше покраснела.

Из ложбинок, после столь сильного, проливного дождя, подымался туман. Промозглость от чрезмерной влажности пробежала по телу прохладой. Плечи Идэн задрожали. А сердце, вновь, начало колотиться.

Смятение не покидало её. А наоборот, бурный поток ощущений нарастал. И от этого, ей становилось, ещё неудобней. В ушах шумело. Голова кружилась. Перед глазами медленно плыли, какие-то мельтешащие точки. Они опускались до определённой черты, вспрыгивали вверх и опять начинали ползти, до той же самой черты. Она молча шла рядом с отцом. Он ей что-то рассказывал. По крайней мере, у него открывался рот, и шевелились губы, но она не слышала его. Слова-признания Ауста заполнили всё её внутреннее пространство.

– Я тебя люблю!!! Я тебя люблю!!! – слышала она и ничего другого.

Сославшись на усталость, дочь стала подниматься к себе, пожелав отцу: «Спокойной ночи».

– Люблю! Люблю! – пульсирующие удары били по вискам и точно эхо, эти звучания разносились по телу. Они звучали, не стихая. Звучали, как набат, призывающий на тушение пожара. Но она не хотела тушить этот пожар.

– Люблю! Люблю! – опьяняло её всё больше и больше.

Это разбушевавшееся пламя, как вихрь, как ураган уносило Идэн из прошлой жизни. Точно лавина, с которой бесполезно бороться – она всё сметает на своём пути. Так и Ауст, словно лавина, схватил её и закружил в своих объятиях. Закружил её, словно соломинку, в водовороте налетевшего, нахлынувшего на неё счастья. И нет смысла противиться этому счастью! Идэн Форсет рада быть, этой счастливой соломинкой!!!

– Это судьба! – решила она. Далёкий раскат грома, уходящей грозы подтвердил это.

– Такого ощущения у меня ещё не было!.. Может потому, что Хальв, не говорил мне такого? – подумала Форсет. Но она, тут же, отогнала эту мысль. Набежавшая мысль о Хальве, показалась ей, какой-то не естественной и нелепой. Ей показалось, что, думая о Ирвинге, она оскверняет, свои чувства к Аусту и Ауста к ней. Теперь, конунг Хальв Ирвинг был для неё посторонним человеком. Он, отныне, ничего для неё не значит. И ничего, кроме неприятностей, если думать о нём, ей не принесёт. Её сейчас заботило, не своё состояние, а состояние Ауста. А то, что эти думы будут неприятны для её любимого, она была уверена.

Не желая больше погружаться в воспоминания, она подошла к окну. По небу медленно плыли вереницы белых облаков, словно эскадры кораблей под белыми парусами.

– Среди этой растянувшейся эскадры есть и наш корабль с Аустом, – мечтательно подумала она и закрыла глаза.

– Я люблю тебя, – продолжало клокотать внутри, заполняя всю её неимоверной радостью.

Далёкие всполохи молний, сквозь сомкнутые веки продолжали тревожить её сознание. А чувства продолжали пылать. Точно огонь по весне, бушуя и расползаясь по прошлогодней, иссохшей траве, забираясь все в новые и новые, не изведанные ещё, даже ею самой, потаённые места. Вспыхнув, мгновенно запылав, огонь продолжал неистово разгораться, все сильнее и сильнее… Видимо много было неистраченных дров в печурке госпожи Идэн и горели они чисто, без пепла и копоти.

Идэн посмотрела на горы, продолжающие хранить свой цветущий весенний наряд. Яблони, сливы, вишни, рябины бурно цвели, точно невесты в белоснежных платьях.

– Надо же!.. – восторгалась она, находя место и для себя в этом свадебном эскорте.

По небу продолжали плыть причудливых форм облака. Солнце, отразившись от гор, золотило эти каравеллы, золотило всю эскадру и их с Аустом корабль в частности. Она услышала стук топора. Игл возводил очередную корабельную мачту. Его самого не было видно, из-за выступа дома, но его рубашка сохла на солнце. Он из палки соорудил плечики, и теперь его сорочка, точно белоснежное облако, покачивалась при каждом лёгком дуновении ветерка. Окрылённая счастьем, она пошла, спать.

Идэн лежала на кровати и погружалась в сон. Ощущая какое-то трепетное, заботливое внимание и тепло. Забота исходила откуда-то издалека, но такая близкая, греющая и родная. Она, засыпая, не могла понять: «Что это такое?!! Что её так греет?!! Откуда, столько трепетной теплоты и заботы?..» Не в состоянии объяснить эти явления она приписала, всё это сказочное состояние, заботе и любви Ауста. Вот только, данное попечение, тепло и внимание исходило от потустороннего мира. От Ангела, летевшего к ней в дом. Её дом, находившийся наверху и, до поры до времени ею оставленный и сейчас, пустующий. Но она, тут же, уснула, обрывая с Оберегом мысленную связь.

ГЛАВА VI

Ангел, в состоянии блаженства, продолжал лететь по бесконечному пространству хранилища, в желании поскорее увидеть своих подопечных чад.

Выключив, какое-либо воздействие, в виду отсутствия гравитации и притяжения, ОН погрузился, в ещё большее состояние удовольствия и это состояние все множилось и множилось, готовое перерасти в эйфорию радости, не имеющую границ.

«ХРАНИТЕЛЬ ДУШ» обожал сюда возвращаться. И если бы не было, ограничения по времени здесь находиться и не требовалось, его присутствие на Земле, он бы никогда не покидал этого сказочного места. Его передвижное средство, в виде гранаты, несло его к цели. Им не надо было управлять – в силу магического притяжения родственных импульсов. Душам не нужен проводник домой, этот путь они знают без поводырей! А это были его Души. «ХРАНИТЕЛЮ» нужно было торопиться. Посещение гостей было ограничено, не только по времени, но и по количеству посещений. Поэтому он не мог здесь появляться и быть – бесконечно. Ангел пролетал, через множество сот, расположенных в небольшом пространстве – в тоже время безмерно-бесконечном. Он, весь, погрузился в предвкушение предстоящей встречи. Но, оказавшись перед пустым колумбарием, опешил. Сот был пуст. Не веря своим глазам, он поземной привычке засунул голову в колумбарий – заглянул внутрь прозрачной банки, но бесконечная глубина подтвердила отсутствие в ней «ДУШИ».

– Что??? – вскричал он и метнулся к следующему колумбарию. И вслед за ним к последующему. Ячейки были пусты… К тому же соты разом превратились – в ещё, более прозрачные банки, как бы призывая, его поверить в то, что он не ошибся.

В хранилище царило не зыблемое спокойствие, но резкий вскрик взорвал царственную тишину Неба.

– Не может быть??? – вопил голос, содрогая ВЫСЬ. Три ёмкости, его подопечных были пусты.

– Как?.. Когда?.. – так и зависло немым вопросом.

На вопрос «Когда?» он ответ нашёл сразу: «Восемнадцать лет назад. С малыми, не значительными интервалами между собой».

– У… – облегчённо успокоил он себя. – Восемнадцать лет – это не возраст. Даже, и для людей!..

– Главное, чтобы они не вселились в зверей и неприкаянных упырей, – утешил себя Ангел. Однажды, вот также, он не успел на вселение «Души». И она, неприкаянная, заблудилась. Намотавшись по свету, «Душа» вселилась в волчищу. И вот уже без малого восемьсот лет она идёт по пути перерождения. Теперь осталось всего, каких-то десяток лет и она, вновь, станет человеком. Только, вот эти – последние отрезки пути перерождения самые ответственные моменты. И их надо пройти с достоинством и без спешки. Иначе быть катастрофе и всё время ожидания пойдёт насмарку и откинет эволюцию восстановления «ДУШИ» назад – на целые тысячелетия. На невероятном подъёме поиска и полный ответственности, он покинул колумбарий, упорхнув в синее небо. Ангел так спешил, наверстать упущенное, что даже не навестил остальных своих подопечных.

ГЛАВА VII

Долгий, душераздирающий крик: «Как???» разбудил Идэн Форсет. Она вскочила, посмотрела по сторонам, прислушиваясь к шорохам. Но ничего, что могло бы вызвать, этот панический вопль не обнаружила.

Она спешно подошла к окну. Открыла створки. Рама коснулась цветущих ветвей яблони, свисающих со скалы и, упирающихся в самое стекло. Девушка прислушалась. Всматриваясь в пространство двора, сквозь бело-розовые цветения, она пыталась понять: «Что происходит вокруг дома?». На плечиках, все также висела рубашка, оставленная Аустом. Стука топора слышно не было. Должно быть, он ушёл спать. Внизу, по скату горы, находились птичьи клети. Она отчётливо слышала, как во сне бредит полусонный петух. Он поглядывал, прищуренным взглядом, на притихших во сне кур. Кукарекало, с минуты на минуту, был готов возвестить миру о начале нового дня. Солнце, теперь уже, в одиночестве, без своей милой соседки, продолжало озарять землю.

Не обнаружив, ничего опасного и подозрительно, она пошла, легла в кровать и, тут же, уснула.

Ауст Игл нёс очередной камень. Гора из гладких и шероховатых булыжников росла. Он решил: «Как только придут родственники с моря, сказать отцу с матерью, чтобы они засылали сватов к родителям Идэн». Он посчитал, что в доме большого семейства Игл им с женою будет тесно и задумал построить для будущего семейства свой дом. Этими планами он ни с кем ещё не делился – решил сохранить их в тайне. Поэтому по ночам, до самого раннего утра, пока все спали, и его ни кто не мог видеть, он таскал на возвышенность камни для предстоящего строения. Местом их будущего счастливого пристанища, юноша выбрал фиорд на берегу моря. Залив был удобный для стоянки корабля. Это был не какой-то закуток, а глубоко заходящая в пространство суши часть моря. Заводь была искусно укрыта отвесными скалами от штормов, что гарантировало судну сохранность от любых, самых не предсказуемых сюрпризов стихии. Увлечённый своей идеей младший Игл, даже, подумал основать здесь порт. Но при всех своих грандиозных планах, каждый раз, когда он подымался наверх, плотно прижимая холодную массу камня к своему тёплому животу, то, думал и представлял: «Каким уютным и приятным будет их дом с Идэн?!!»

Второй причиной, помимо тесноты в большом семействе Иглов, были сложившиеся непонимания в семье. Произошло это в последнее время, после прихода с моря и получения старшинства на корабле. Ауст раньше понятия не имел о вражде. Хотя сие и не было враждой в прямом смысле этого слова. Но и прежними отношениями, таковые назвать уже было нельзя. Скорее, данное нечто, было чем-то средним между дружбой и непониманием. И причиной этому послужила гордыня старших. Состояние приграничное, до конца ещё, так ни в какой стан и не определившееся, но возникшее. Раньше он тонул в лагере всеобщего, все семейного внимания. Но после решения прадеда Оста, чаша весов заколебалась и, как-то постепенно, стала клониться в противоположную сторону. Хотя Ауст продолжал, как и раньше, любить всех, ни кого из семьи не выделяя, и старался не подавать негативного вида на сложившуюся обстановку. Должно быть, германское право наследования сыграло свою роль. В мужских компаниях нередко шутили: «Мой старший брат ни как не умрёт, а младшие то и дело всё умирают и умирают». Но это больше относилось к наследству. Капитанство же на корабле, ни как не влияло на передачу наследства. Но ощущение, пробежавшей чёрной кошки, между ним и титульным пьедесталом в роду возникло.

– Ты, продолжай всех любить, – поддерживала его мать, видя не простые отношения между мужчинами. Хотя он, и без её наставлений, не держал зла и обиды на отца, деда и старших братьев. Просто не имел права. Но она, с материнской заботой, продолжала наставлять его: «Будь снисходительным с близкими родственниками, и почитай взрослых». Но, самое главное это ни нажить себе врагов. А если и появятся такие, то по достоинству очинивай их ум. Ибо, как уверяла она: «Глупых врагов не бывает. И если ты будешь знать об этом, то наверняка избежишь всех неприятностей». Это наставление не послужило для него панацеей. Но, как действующий урок, имел под собой сильное и поучающее воздействие. Он был человеком правильных принципов. Поэтому ему было не трудно входить в жизнь. Люди ему нравились больше, чем принципы. Юноша быстро сошёлся со всеми вальщиками леса. Особенно с другом семейства «Курчавой Головой». Эрик Форсет был в одной команде с Иглсами на корабле, во время похода конунга Ирвинга Старшего и его сына Хальва на отражение набега датских разбойников, с той поры и повелась их дружба. Но людей без принципов он старался избегать. По крайней мере, не входить с ними в близкий контакт. Ибо были они ему не приятны. Он даже считал их опасными.

Назначение дедом Остом Ауста капитаном корабля, хоть и было поначалу в семье воспринято положительно. Но он сам, этот взлёт, изначально воспринял стеснённо и скованно – чувствовал себе не в своей тарелке. Ему было не с руки верховодить старшими. Со временем в семье пошёл разлад, причиной которого стало это назначение. Негативное отношение на старшинство младшего из Игл лишь нарастало. Устойчивая дружная команда стала представлять собой сборище – кто в лес, кто по дрова. Когда возник вопрос: «Кому остаться на берегу на строительство корабля?» Капитан сам вызвался на эту возникшую необходимость. Что оказалось, как нельзя кстати. Он избавился от неловкого положения – командовать старшими родственниками и познакомился с Идэн.

Поэтому запланированное жилище должно было стать желанным пристанищем его роду. Именно его новому рода. Он верил в предсказания деда Оста на открытие новых земель и решил это дело не откладывать на потом. Для этого надо было отделиться от семьи, построить свой корабль, набрать команду и отправиться на открытие новых стран. Капитан верил в далёкие морские путешествия. Ауст Игл не был наполнен тщеславием, но путь героя и статус любящего мужа и отца теплился в нём с давних пор. Поэтому свалившееся на него счастье не было для него чем-то неожиданным. Он ждал его, и оно не заставило себя долго ждать.

Услышав громогласное воззвание петуха о начале нового дня, он поспешил по скорее отнести камень к месту складирования. И сразу же отправился спать, дабы сохранить свои планы в тайне. На третий призыв вестника зари он уже лежал на лежанке и сломленный усталостью погружался в глубокий и приятный сон.