Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелить:
– Ой, тепло, Морозушко, тепло, ты наш свет в окошке и солнышко ясное!
– Ах ты, моя лапушка! – заценил Морозко девицу, перестал в ей сумлевацца, окутал тёплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами и взял на заметку как ценный кадр.
А мачеха ужо на всякий случай печёть блины – поминки справлять, кричить мужику:
– Ступай, старый, вези Снежанку, посмотрим, што с ей сталося!
Поехал старик к тому месту и видить: под елью скачить по сугробам ево дочь, весёлая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте, в серебре, и рядом – короб с богатыми подарками. Ну, конешно, обрадовался, положил добро в сани, посадил дочь, повёз домой.
Мачеха взяла всё на ум и на следущий день велить:
– Запрягай, старый, лошадь обратно! Вези таперь мою дочь в лес, да посади на то же место!
Старик усадил Варварию в сани, завёз в лес, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.
И вот сидить мачехина дочь, зубами стучить. Морозко по лесу потрескиват, с елки на елку поскакиват, пощелкиват – заморозил заработки, пенсии, а уж прожиточный минимум – так ето сам бог велел. Замечаить девушку симпатишную:
– Тепло ли табе, девица?
А она ему:
– Ты чё, окаянный, ваще с ума ковырнулси? Ты ж всю страну заморозил, кончай безобразничать!
У Морозко глаза круглы стали, в инее так и хлопають. Он ниже спустилси, заморозил контакты с цивилизованным зарубежьем, обмен инвестициями, технологиями, налоги повысил, потрескиват, пощелкиват.
– Неужто не тепло табе, девица? А вот усем ежели нравица! Говорять, нас пуще уважають, ежели усё заморозить-то!
– Ты совсем сбрендил, идиот? Моразька красноносый!
Воевода расстроился, ишо ниже спустился, с им редко хто так разговариваить, рази што Пионтковский да Бабченко. Сильнея приударил, затрешшал, зашшёлкал, устроил пару гибридных войн, довёл инфраструктуру до полново развала, самолёты падають, станции взрываюца, торговые центры горять:
– Неужто не тепло табе, девица? Рази не тепло, красная?
– Ну, дурень, ты ж давно под суд созрел! Под международный!
Осерчал Морозко, да так, што Варвара получила свою двушечку – всё по закону, естественно, который и применил суд в форме эскимо «Метелица», к коему то и дело подъезжають на санях власть и деньги имушшия и откусывають по кусочку.
Так што Варвария, мачехина дочь, отправилася в свою исправительно-трудовую колонию строгово режиму, штоб неповадно было, а Снежану, мужикову дочь, Морозко закатал в сыр-масло и послал говоряшшей головой в брильянтовом кокошнике на един из телеканалов, коих у ево тьма.
Был и я там на одной из передач, помню, чё-то неуёмное стал орати про Морозко, што, конешно, вырезали, – зато оставили, как мене устроители пыталися проткнуть микрофоном наскрозь, штоб знал как людя?м всякия бредни баять.
Золотая рыбка
На море-окияне, на острове Буяне стояла ветхая избёнка, и жили в той избёнке старик со старухой. Жили в великой бедности, рыбы, какую ловил старик, едва хватало на уху, да и то под вечер. И вот однажды закинул он невод, вытянул, – а там трепыхаеца всево одна рыбка, правда, не простая – золотая. Взмолилася рыбка человечьим голосом:
– Отпусти мене, старче! Я табе пригожуся, што пожелаишь, то и сделаю.
Жалко старику ея стало – ить не кажна рыба разговаривать по-нашему могёть – и отпустил просто так. Дома спрашиват ево старуха про улов, он, как на духу, всё ей и рассказал на свою голову. Разоралася старуха:
– Дурачина ты, – кричить, – простофиля! Гля, корыто раскололося, не в чем стирати, ступай к рыбке, требуй, штоб новое дала!
Делать неча. Поспешил старик обратно, бегаить по берегу, кличеть рыбку. Приплыла рыбка, спросила ласково:
– Чево табе надобно, старче?
– Прости, государыня рыбка! Старуха моя осерчала, корыто у нас треснуло, новое про?сить.
– Ступай сабе с богом, будеть у вас корыто.
И точно – как в сказке: подходить он к избёнке, а старуха шмотки стираить в новом корыте, вся в пене.
– Дурачина, – отплёвываеца, – простофиля! Ступай обратно к рыбке и без таливизера не возвращайси!
Спешить старик к морю, кличеть – и рыбка, натурально, исполняить и энто желанье, – што ей, таливизера жалко? Да хучь «Самсунг»! Приходить домой, а дома старуха в телек упулилася, просвещаица. Просвещалася она неделю, не боле, а там обратно своё:
– Дурачина, простофиля! Ступай, требуй у рыбки нефтяных и газовых месторождений, вот тады мы заживём, так заживём!
Пошёл старик на берег – помутилося синее море. Позвал, приплыла из глубины рыбка.
– Смилуйся, государыня рыбка! – молить старик. – Старуха моя совсем с ума ковырнулася, нефть с газом какие-то требуить.
– Не печалься, ступай сабе с богом. Будуть ей месторожденья.
Воротился старик и видить: вместо избёнки дворец из стекла и бетона, в высоких креслах царица сидить. Пригляделся – а энто ево старуха! Перед ей целый выводок олигархов, подале войско маршируить – сплошь «космонавты», старуха всем приказы отдаёть, за чубы таскаить: не так, мол, стоите! не так сидите! не потерплю! Завидела старика, приказала отволочь в конюшню и выпороть на всяк случай, а потом дать ему метлу и поставить дворником на задворках.
Много ли, мало ли времени прошло, но вот замыслила старуха всемирный антерес выправить, каким она сабе ево представляла. Приказала олигархам и енералам найти старика, те забегали, засуетилися, наконец обнаружили и приволокли.
– Во-первы?х, – говорить старуха, – штоб был мир многополярный. Во-вторых, штоб со мною все державы считалися и нихто супротив, а хто перечить будеть, тово в бараний рог. И в-третьи?х, штоб все трубопроводы, шельфы, острова и проливы вокруг, а в Ледовитом окияне так до самого полюса – мои были со всей нефтью и газом! И штоб звалася я великой энергетической царицею! А на дне Северново полюса – знамя нашенское воткнуть, штоб развевалося оно там, пока нефть с газом не ко?нчаца![1 - По прогнозам, довольно скоро, но на век старухи хватило бы.]
Поспешил старик обратно к синему морю, за сердце хватаеца, еле дышить. Почернело синее море, заштормило, волны там – ну, всё, как у Пушкина. Еле дозвался старик сквозь вой ветра.
– Чево табе надобно, старче?
– Смилуйся, государыня рыбка! Совсем старуха взбеленилася! Требуить, штоб звали ея великой энергетической царицею! Штоб нихто ей не перечил, подавай шельфы ей, проливы, знамя на полюсе да мир при том многополярный!
Ничего не сказала на энтот раз рыбка, развернулася, махнула хвостом и ушла в глубину моря. Пригорюнился старик, воротился назад, – ан дворца-то никаково ужо и нет, как не бывало, на ево месте стоить ветхая избёнка, на пороге сидить старуха в драном сарафане, а перед ею разбитое корыто.
Мужик и барин
Жил-был мужик, которому не сиделося на месте, – ходил он то и дело на приработки, а заодно смотрел, как люди живуть. И вот как-то оделся он по-походному, идёть путём-дорожкой, а навстречу ему барин на кроссовере «Мерседес-Бенц» – боярин из кооператива «Заводь». Захотелося боярину узнать, што думаить простой народ о тех, хто на Руси всем заправляить. Приказал кучеру, тьфу, шофёру остановицца, подозвал мужика:
– А, – говорить, – добрый человек, вижу, ты много иде побывал?
– Да, точно так, – отвечаить тот, – бывал.
– И много народу видал?