Хроника абсурда. Отделение России от СССР

29 мая было заседание Политбюро. Освободили от должности министра С.Л.Соколова. Накануне, 28 мая, в Москве на Красной площади немецкий юноша Руст посадил спортивный самолет. Это был потрясающий факт головотяпства военных.

4 июня. Политбюро ЦК.

Итоги официального визита М.С.Горбачева в Румынию: «Положение в стране сложное, противоречивое. Они вынуждены учитывать реальности. Экономика растет. Усиленно ведут реконструкцию Бухареста. Жизненный уровень населения низкий. Социалистическая демократия – по форме, по сути все зацентрализовано. Наши перестроечные дела Н.Чаушеску огорчают. Был крупный разговор».

О беседе М.С.Горбачева с Э.Хонеккером: «Своеобразный разговор. Он полностью удовлетворен обстановкой в ГДР. Отношение к перестройке скептическое».

* * *

9 июля. Политбюро ЦК. Вел М.С.Горбачев.

О приеме в Президиуме Верховного Совета крымских татар. Просят об образовании крымской автономии в составе РСФСР. Сейчас население в Крыму – 2,6 млн. человек, в том числе 132 тысячи лиц татарской национальности (по неофициальным данным – около 300 тысяч). Необходимо определить этапы решения проблемы. Поручили заняться этим А.А.Громыко.

6 августа. Политбюро.

После того как были рассмотрены все вопросы повестки дня, Б.Н.Ельцин поднял вопрос по поводу попыток экстремистски настроенных лиц организовать демонстрации и митинги в Москве под различными предлогами. Требуют решения Моссовета, где должно быть определено место, время, численность и т. д.

Горбачев: «В принципе, разрешение надо дать. Готовьте предложения».

24 августа. Проводили М.С.Горбачева в отпуск. В аэропорту он поднял вопрос о необходимости иметь в ЦК Отдел социальной политики. Затем заговорил о росте националистических проявлений в Прибалтике и провокационных действиях Запада по стимулированию национализма в Эстонии и Литве. Согласны, что такая проблема есть, надо обсудить в ПБ.

10 сентября. Заседание Политбюро. Вел Е.К.Лигачев.

Обсудили вопрос о завершении уборки урожая. Пошли дожди. Сложно на Урале, в Сибири, на Северо-Западе. Необходимо перераспределение заданий по сдаче хлеба, чтобы не оставить хозяйства без кормов.

За повесткой. Лигачев поднял вопрос о публикациях в московской печати (по-моему, в «Вечерке») Моссоветом правил проведения митингов и демонстраций. Я их не читал, был в Волгограде. Лигачев выступил резко: «Почему Ельцин не рассмотрел этот вопрос на бюро МГК? Кто обсуждал их и с кем? Ведь еще 6 августа, когда ты, Борис Николаевич, поставил на Политбюро этот вопрос, М.С.Горбачев просил тебя проработать и внести предложения о порядке проведения всяких демонстраций, митингов и шествий. Ты согласился. А сделали по-другому. Ведь принятый Моссоветом порядок беспределен. Не определяют многие параметры: предварительное согласование, место и продолжительность демонстраций, количество людей. Кто ответствен за безопасность и т. п.» Ельцин оправдывался: «Это дело Советов, я же докладывал на Политбюро, было дано «добро».

Лигачев: «Неверно, было дано принципиальное согласие – разработать правила, но Горбачев сказал: вносите предложения, а вы пустили на самотек. Надо же иметь единый порядок не только по Москве, но и по стране». Другие товарищи подтвердили, что прав Лигачев. Ельцин отмолчался. В итоге решили поручить Воротникову, Ельцину, Лукьянову и Разумовскому проработать этот вопрос со специалистами Минюста, МВД, учеными-правоведами и внести предложения в Политбюро.

Мы сформировали рабочую группу специалистов, они подготовили проект «О порядке проведения общественно-политическими организациями массовых мероприятий: митингов, демонстраций, шествий». Через месяц собрались у меня: Ельцин, Разумовский, Лукьянов. Обсудили этот проект, поспорили и подписали подробную записку в Политбюро ЦК, в которой рекомендовали принять указ Президиума Верховного Совета СССР, устанавливающий единые правила в стране: предварительную заявку, в которой указывались бы цель, место, время, численность участвующих, ответственные за проведение митингов или демонстраций, сроки рассмотрения заявок и в соответствующих советских органах. И т. п.

* * *

21 октября 1987 г. Пленум ЦК КПСС.

«Вопросы, связанные с 70-летием Октября, и некоторые текущие задачи». Докладчик М.С.Горбачев.

Это был, безусловно, важный Пленум. Он расставил акценты на основных этапах исторического 70-летнего пути нашего государства после Октябрьской революции. Причем необходимо было, рассматривая все перипетии нашего исторического прошлого, и плохое, и хорошее, постараться оценить это прошлое объективно. Снять розовые, белые и черные тона. Поразмышлять о прошлом с позиций сегодняшнего времени. Доклад Горбачева обстоятельно обсуждался на Политбюро, вносились (отвергались или принимались) различные предложения, уточнения. Отрабатывались не только принципиальные положения, но и редакционные поправки, иногда отдельные фразы, обороты. Необходимо было определить и нынешнее положение страны, партии. Уточнить задачи на будущее. Думаю, что в основе своей это тогда удалось.

До Пленума (или в перерыве) Горбачев беседовал с Г.А.Алиевым. Речь шла о его отставке в связи с состоянием здоровья. В начале июня у него случился тяжелый инфаркт, несколько месяцев Гейдар Алиевич не работал. В начале октября вышел, но состояние неважное. Горбачев рассказал нам о беседе – «трудный был разговор, но потом в итоге договорились».

Доклад Горбачева на Пленуме излагать нет смысла, так как он был опубликован.

После окончания доклада Лигачев, председательствовавший на Пленуме, спросил: «Есть ли вопросы? Нет». (Обсуждение доклада не предполагалось.)

В первом ряду зала, где сидели кандидаты в члены Политбюро, как-то неуверенно поднял руку Б.Н.Ельцин, потом опустил. Горбачев: «Вот у Ельцина есть вопрос». Лигачев говорит: «Давайте посоветуемся, будем ли открывать прения?» Послышались голоса: «Нет». Лигачев – «Нет!» Ельцин было привстал, потом сел. Вновь подал реплику Горбачев: «У товарища Ельцина есть какое-то заявление». Тогда Лигачев предоставил слово Ельцину. (Вышло все так, что один раздумывает – говорить или нет, а второй – его подталкивает выступить. Обычно в аналогичных случаях, чтоб не затягивать время, Горбачев предлагал: «Ну, слушай, давай, обсудим с тобой после, что всех держать. И на этом – согласие. А сегодня…)

Ельцин, как-то не торопясь, вышел на трибуну. Явно волнуясь, немного помолчал, потом начал говорить. Сначала несколько сбивчиво, а потом уже увереннее, но без обычного нажима, а вроде полуоправдываясь, полуобвиняя, стараясь сдержать эмоции. Говорил он, в общем, минут пять-семь, не больше.

Основные тезисы: «Доклад полностью поддерживаю. Тем не менее, хочу высказаться. Надо перестраивать работу партийных комитетов начиная с Секретариата ЦК, стиль которого не меняется, как и Лигачева, носит разносный характер. Разного рода накачки хозяйственных органов. Это не революционный стиль. Необходимо делать выводы из прошлого для настоящего и будущего.

Наши планы о перестройке за 2—3 года (о чем говорилось на съезде), а теперь опять 2—3 года, это дезориентирует партию и массы. Настроение в народе поэтому идет волнами. То был подъем (после января 1987 года), то вера стала падать (после июня 1987 года). Авансы перестройки влияют на авторитет партии.

Уроки прошлого – тяжелые уроки. Поражения были потому, что нарушилась коллегиальность в принятии решении. Власть была отдана в одни руки. Вот и сейчас в Политбюро обозначился какой-то рост славословия у некоторых членов Политбюро в адрес Генерального секретаря. Это недопустимо. Сейчас нет каких-то перекосов, но штришки есть.

И последнее (немного помолчал): Видимо, у меня в работе в составе Политбюро не получается. И опыт, и, может быть, отсутствие поддержки со стороны особенно Лигачева привели к мысли об отставке, об освобождении меня от должности, обязанностей кандидата в члены Политбюро. Заявление я передал. (Кому? Горбачеву?! Так, значит, он все знал!) Как будет в отношении первого секретаря МГК, будет решать пленум горкома». Сказав все это, Ельцин вернулся на свое место в зале.

* * *

Все как-то опешили. Что? Почему? Не понятно… Причем такой ход в канун великого праздника! Я про себя подумал, что Михаил Сергеевич сейчас успокоит Бориса Николаевича. Хорошо, раз есть замечания, то давайте разберемся, обсудим, определим, что делать. Но не сейчас же? Поручить Политбюро разобраться и доложить. Все. Но дело приняло иной оборот. (Хочу категорически заявить, что накануне Пленума никакого обсуждения, сговора, организации выступлений членов ЦК по адресу Б.Н.Ельцина не было. Они были спонтанными. И может быть, их спровоцировало поведение на Пленуме Генерального секретаря ЦК КПСС.)

Горбачев как-то весь напрягся, подвинул Лигачева и взял председательство в свои руки. Посмотрел налево, направо в Президиум, где сидят только члены Политбюро, – вот, мол, такой «фокус», в зал и говорит: «Выступление у товарища Ельцина серьезное. Не хотелось бы начинать прения, но придется обсудить сказанное. Это тот случай, когда необходимо извлечь уроки для себя, для ЦК и для Ельцина. Для всех нас». Повторил сжато основные тезисы выступления Б.Н.Ельцина и попросил высказываться: «Я приглашаю вас к выступлениям. Может, кто из членов Политбюро хочет взять слово? Пожалуйста». И начались выступления. Экспромтом. Без бумажек, тезисов. Сначала Лигачев. Отвел обвинения. Пауза. Потом Горбачев обращается к залу: «Может, кто-то из членов ЦК возьмет слово?» Встал С.И.Манякин, за ним выступили: Бородин, Шалаев, Богомяков, Моргун, Месяц, Коноплев, Арбатов, Рябов, Рыжков, Сайкин.

Сидя за столом, я, как и другие коллеги, поймал взгляд Горбачева, ну что, мол, надо определить и вам свои позиции.

Посоветовались с В.М.Чебриковым, надо, действительно, высказаться, как-то искать выход из этой ситуации. И стали выступать члены Политбюро, секретари ЦК, другие товарищи. Выступления были разные. Одно мягче, другое резче, острее, но все осуждали позицию и выводы, прозвучавшие в словах Ельцина. Вот некоторые конспекты выступлений.

Лигачев: «В работе секретариата и моей действительно есть недостатки. Но я не могу согласиться, что неуважительно отношусь к партийным работникам. А требовательность есть. Была и будет. О славословии – я к этому числу не принадлежу. О том, что в народе падает вера в перестройку, – это принципиально неправильное политическое заявление».

Арбатов: «Б.Н.Ельцин не проявил чувства ответственности, политической зрелости, которые требует наше время. Единство – вот что особенно необходимо сейчас. Сегодня он нанес ущерб делу».

Рыжков: «Б.Н.Ельцин бросил серьезные обвинения, что мы скатываемся к прошлым методам руководства. Разве можно сравнить работу прошлых и нынешнего Политбюро. Он вбивает клин в Политбюро, что там нет единства, там занимаются словоблудием. Это неправда. У самого Ельцина стал развиваться политический нигилизм. Он решил дистанцироваться от Политбюро. На заседаниях молчит, даже когда речь идет о делах Москвы».

Воротников: «В Политбюро принципиальных разногласий нет. Каждый волен излагать свою позицию. Есть споры. Это естественно. Я давно знаю Бориса Николаевича. Но здесь, в МГК, с ним происходит какая-то трансформация. Излишняя самоуверенность, амбиция, левацкие фразы. На Политбюро он пассивен. Постоянная неудовлетворенность, отчужденность. И вот сегодня… это неожиданно. Я даже не знаю, чем закончить. Надо обсудить, найти выход из этого положения».

Яковлев: «Наверное, Борису Николаевичу кажется, что он выступил смело и принципиально. Ни то, ни другое. Выступление ошибочно политически и несостоятельно нравственно. Да, на Секретариате идут споры, дискуссии, но что же здесь ненормального. Ельцин перепутал большое дело, которое творится в стране, с мелкими своими обидами и капризами, что для политика недопустимо».

Шеварднадзе: «Борис Николаевич, Вы очень многое поставили под сомнение. Да, нам не все удается. Вы это знаете. То, что вы сказали, это безответственность перед партией, перед народом, перед коллегами – товарищами по Политбюро. Вы хотели нам навязать другой стиль. Наш стиль действительно коллективный, ленинский. Но это вам не удастся, не пройдет».

Громыко: «Первое – ЦК отбросит всякие попытки пошатнуть нас, бросить тень на курс перестройки, поколебать уверенность. Второе – единство. Партия не позволит расстроить свои ряды».

В таком примерно духе выступали и другие.

* * *

Затем Горбачев обратился к Ельцину: «У тебя есть что сказать? Давай».

Ельцин: «Школа для меня суровая. За всю жизнь. На тех постах, где я работал, где доверяла мне партия. Несколько уточнений. У меня не было никаких сомнений ни в стратегической, ни в политической линии партии в том, что касается перестройки. Говорил о волнообразном отношении людей в период от январского до июньского Пленумов ЦК. Видимо, мы мало проводили разъяснительной работы и поэтому допустили спад. Имел я в виду не страну, а московскую организацию. Я не хотел вбить клин в единство ЦК и Политбюро. Также и в отношении членства в Политбюро. Есть моя записка, я считаю, что в этом случае они как бы выводятся из зоны критики. (Он вел речь о тех секретарях ЦК КП республик и Ленинградского обкома, которые были в составе ПБ.) О славословии – я имел в виду, есть 2—3 члена Политбюро, которые, по моему мнению, говорят много положительного. Я верю, это от души, но тем не менее…»

(Горбачев и другие из зала репликами несколько раз перебивали Ельцина, уточняли его выступление и фактическую обстановку.)

Горбачев: «Скажи, как ты относишься к замечаниям товарищей?» (То есть он подводил его к позитивному исходу.)

Ельцин: «Кроме некоторых выражений, в целом я с оценкой согласен. Что я подвел ЦК и московскую парторганизацию, выступив сегодня, – это ошибка».

Горбачев: «У тебя хватит сил дальше вести дело?» (Спасательный круг.)

Ельцин: «Я сказал, что подвел ЦК, Политбюро, МГК. Повторю: прошу освободить меня от кандидата в члены Политбюро и от руководства московской парторганизацией». И сошел с трибуны.