А смерти не верьте!
Её просто нет!»
Письма
Перечитывал твои письма:
Жар саван, сквозь житейскую стынь.
«Ты не спас меня». – Ныне и присно.
«И любви не признал», – Аминь.
«Мы теперь по разные стороны
Категорий добра и зла». —
Ты болела, строка со стоном
Вся в испарине, полегла.
«По-над Рузой дожди повиснув,
Заслонили лечебную синь.
Ты не спас меня». – Ныне и присно.
«И любви не принял». Аминь.
«Как ты нужен был мне в тот вечер,
А ты, даже не позвонил».
Жар пройдёт, тебе станет легче,
Утром встанешь полная сил.
Но останутся эти строки,
Чтобы я никогда не забыл,
Мной не выученные уроки,
Той, которую я любил.
Все звёзды потеряем
Когда, вдруг спохватившись, начинаем,
сбиваясь,
звёзды на небе считать,
растерянно как отрок,
понимаем:
где раньше было десять, будет – пять.
Вернись звезда из чёрных дыр вселенной,
из световых, неисчислимых лет!
Но космос расширяется презренный,
к любой мольбе, как будто её нет.
Настанет миг.
все звёзды потеряем.
Погаснет солнце.
В тёмном забытьи,
счастливые
в своём непонимании
что нас теперь в пространстве не найти.
Муравей
О. Мандельштаму
Я спал.
Во сне – большая яма.
Карьер.
По осыпи камней,
ползёт фигурка Мандельштама —
спасающийся муравей.
Арест.
Конвой приходит рано,
как зверь за жертвою своей.
Мелькнёт фигурка Мандельштама
из ям карьерных лагерей.
Тревожнее кардиограммы,
строки – судебная скамья:
испепелила Мандельштама,
но не достала муравья.
Он буковкой бежит по строфам,
то здесь за почерком, то – там,
знакомый, огибая профиль
на белом фоне: Мандельштам.
Я виноват
Я – виноват, как лес после дождя.
Как не сутулься и себя не комкай,
С деревьев сыплются за воротник, дрожа,
В листве пригревшись, молнии осколки.
Я – виноват, растерян и незряч,
Гортензией раскидистой, на даче,
Что я, не подал отношений мяч,
Не требовавшей мастерства, подачи,