Сундучок бабушки Нины. Сказ второй

Сказано-сделано. Как добрались они до чертога сварожьего, так и на пир великий попали сразу. Все дети создателя всего сущего за столами сидели рядом с воинами, что жизнь свою ради счастья других отдали.

– Знаю, знаю, – сказал, улыбнувшись, Сварог, – победил ты Асмодея проклятущего. Да дев спас из логова его. За то тебе слава вечная во всех мирах и мой почёт. Дары себе может оставить, пригодятся ещё не раз. Сейчас пируй вволю, а завтра разговор к тебе важный будет.

Сел чудо-витязь за стол подле него и вскоре захмелел от мёда, рекой льющегося. А Авдотья была рядом с ним, квас попивая да пряники медовые поедая. Всё ей в диковинку было. Как-никак, с самими небожителями за столом пировала. Дети Сварога за ней ухаживали, как за родной. Лишь к утру угомонились, разойдясь по палатам. Авдотья, растолкав чудо-витязя, сказала:

– Пора и нам поспать немного.

Но тот, нежно погладив её по голове, произнёс:

– Ты, любимая, иди. А мне ещё со Сварогом повидаться надо.

Девушка, сладко его поцеловав, ушла вслед за служкой. А богатырь пошёл к Сварогу.

– Вот, что я хотел тебе сказать, – произнёс создатель всего сущего, – ты прапрапраправнук мой.

Услышав это, чудо-витязь не поверил ушам своим.

– Да, это чистая правда, – прочтя его мысли, сказал Сварог, – Волха Всеславьевич, богатырь былинный, твой прапрадед.

– Это что, значит Вий Змеевич мой дядя?! – вопросил тут чудо-витязь.

– Да, к несчастью это так, – вдруг погрустнев, ответил небожитель, – а Мать-Сыра-Земля твоя родная прапрапрабабушка.

Никак не мог поверить богатырь в это. Но ведь Сварог-то врать не станет. Как-никак правитель Небесного Царства и повелитель всех миров.

– А раз ты мой родич, то имеешь все права занять мой чертог, как только я уйду в Вечность, устав от дел праведных, – продолжил небожитель, – поэтому есть у меня к тебе просьба одна великая.

Сварог поближе к прапрапраправнуку наклонился и тихо сказал:

– Стань исполнителем воли моей во всех мирах, даруя счастье и справедливость.

Чудо-витязь посмотрел на родича и кивнул.

– Вот и хорошо, – улыбнувшись, молвил Сварог, – в помощь тебе будут и белка с волком да соколом, и слуги ловкие да сильные мои, все силы природы да знахари с ведунами и колдуньями. Дети мои по первому же зову твоему являться будут. Как-никак, ты их племянник прапраправнучатый. Да, чуть не забыл, Авдотья тебе самой судьбой завещена. Проживёшь с ней в достатке и счастье триста лет. Потомки ваши до скончания веков все миры прославлять будут своими делами чистыми, способностями волшебными умы поражая. А как срок придёт Авдотьи твоей, к себе её заберу. Пусть бессмертной до последней зорьки будет.

Сварог поднялся с лавки и, обняв богатыря, тихо сказал ему:

– Отныне ты можешь не бояться имя своё, при рождении данное, вслух произносить, боясь под волю чужую попасть. Ибо я тебе новое скажу, силу могучую имеющее.

Он, воздев над внуком длани свои, что-то начал говорить на древнем языке. Вдруг богатырь ощутил силу великую, по всем членам его разливающуюся.

– Нарекаю тебя Белозаром, что просветлённый означает, – еле слышно шепнул Сварог, – помни, что никто не должен знать твоего тайного имени. Сам знаешь почему. А теперь иди поспи хоть немного. Вечером в путь обратный отправишься с невестой своей.

Поблагодарив родича, чудо-витязь пошёл к любимой в палаты. А как вечер настал, попрощался со Сварогом и дядьями своим.

– Помни, мы всегда рядом, – сказал Перун, улыбаясь.

Снова обернулись они птицами и молнией в Поднебесное Царство спустились.

– Авдотьюшка, – сказал чудо-витязь, очутившись в доме купца Еремея, – мне надо к царю Ивану сходить. А вернусь, свадьбу сыграем.

На том и порешили. Стоило герою только войти в главные ворота дворца, как отовсюду трубы зазвучали, его прославляя.

– Ай, да молодец! – трижды расцеловав богатыря, сказал царь Иван – Ты отныне генерал и командующей всей армии. Прокоп-то совсем стар стал. Я его советником твоим сделал. Так что, друг любезный, как попируешь вдоволь, так и принимай дела.

Три дня подряд столы от кушаний ломились да мёд с квасом рекой лились. А на четвёртый богатырь стал командующим армии всей могучей Тридевятого царства. Даже дядька Черномор со своей дружиной у него под началом был. А ещё через три дня к Авдотье милой собрался.

– Приглашаю тебя, твоё величество, на свадьбу, – поклонившись, сказал чудо-витязь.

– Обязательно буду, – улыбнувшись, сказал царь Иван.

Богатырь уж было собрался из дворца выйти, да только не успел.

– Слушай, друг ситный, – вдруг произнёс царь Иван, – а имя-то у тебя есть? А то всё богатырь, да богатырь. Не по-человечески как-то.

– Чудомилом меня кличут, – с улыбкой ответил чудо-витязь, теперь не опасаясь совсем.

– Какое правильное имя! – воскликнул царь Иван.

Как только богатырь добрался до деревеньки, то сразу же и о свадьбе завёл разговор. А через недельку на торжество пышное съехалось почти всё Тридевятое царство, во главе с царём Иваном. Даже Сварог с сыновьями вниманием своим почтил, всей душой своей светлой за внука радуясь.

Прознал дед Николай, что богатырь этот в Муром приехал, и решил к нему на поклон пойти. А вдруг, сжалится чудо-витязь, и Ивашку вызволит. Попросив старую Дарью соседку его, за живностью присмотреть, запряг Буцефала и в Муром поехал.

Оказавшись в тёмном логове, Ивашка тотчас же закрыл рукой нос. Повсюду лежали кости с гниющим мясом, издававшим отвратительную вонь.

– Ничего, привыкнешь, смертный, – оскалившись в улыбке, прорычал Волкодлак, принюхавшись, – тебе же век теперь здесь куковать.

Он посмотрел по сторонам и продолжил:

– Вот что, пастушок, возьми-как ты да и приберись тут как следует. Сам видишь, недосуг мне. Сейчас сосну часок-другой, а после на охоту отправлюсь к тебе в село. Славные у вас девы, так и просятся в пасть.

Оборотень вдруг завыл и обратился в невысокого седобородого старика со злющими глазами и длакой (волчьей шерстью) на голове.

«Вот те на! – подумал Ивашка – А ведь он-то таким на свет уродился! Что там отец про таких говорил? Ах, да. Самые лютые из Волкодлаков. Пощады вообще не ведают. Когда хотят – люди. Ходят меж нас и пакости творят. Захотят, в волков обратятся. Скот режут, люд пугают. Нет от них никакого спасу. Даже серебром со свету не изжить».

Попривыкнув к темноте, он увидел в самом дальнем углу пещеры солому и сел на неё, скрестив ноги. Волкодлак, увидев это, грозно зарычал:

– Тебе что, непонятно что-то?! Сказал же, убирайся в логове!

Но пастух, вытянув, уже упевшие отечь, ноги, лишь усмехнулся. Мол, нашёл тоже дурака. Сам уберёшься, проклятущий. Хоть и стал оборотень человеком, да только сущность его звериная так и не исчезла. Он даже не просто сидел, а в стойке волчьей стоял, как будто бы к прыжку приготовясь. И сила злая от него исходила, превращая всё вокруг в нечто ужасное. Даже обычный свечной огарок, стоявший на сосновом пеньке, выглядел как скрюченный палец мертвеца. Но Ивашка-то был не робкого десятка. Чего ему какого-то старичка безумного опасаться? Пусть и Волкодлак он окаянный. Оборотень хотел было ударить парня, да махнув рукой, как куль свалился на землю и вскоре заснул.

– Ух, изверг! – не боясь его разбудить, громко крикнул пастух – Дать бы по твоей мерзкой морде кулаком! А ещё лучше дубиной! Не прибью, так хоть покалечу!

Но Волкодлак даже и ухом не повёл, перевернувшись на другой бок.

– Ничего, – уже потише произнёс парень, – пробьёт и мой час. За все дела свои пакостные ответ держать будешь. А коли погибну, так другие со свету сживут.

Он вновь скрестил ноги и стал выдумывать план бегства:

«Может, пока изверг спит, я его по голове чем-нибудь тяжёлым огрею и сбегу? Нет, не годится! Во-первых, дубины рядом нет. А если захочу выйти из логова, то злыдень это тут же и почует. А, может быть, как снова волком станет, ему шерсть подпалить? Тоже нето! Не издохнет, а лишь злее станет. Совсем котелок варить не хочет!»

Устав сидеть, пастух решил, всё-таки, повыбрасывать гнильё, а то дышать очень трудно было. А сделав это, снова сел на солому и стал вспоминать всё, что говорил отец о Волкодлаках:

«Оборотни – это полулюди, полузвери. Но, в отличие от волков обычных, намного беспощаднее. Ибо в них не только звериная, но и человеческая сущность. Волки-то они что, из-за голода лютого зайцев да коров режут. А оборотни ради выгоды своей. Напугать там кого или со свету сжить.

Кто-то становится Волкодлаком после укуса такого же Волкодлака. Таких очень и очень жаль. Ибо не по своей воле доброй оборотнями-то стали. Они слоняются душами неприкаянными до самой погибели по свету белому. Вреда от них немного. На людей совсем не нападают, скот лишь пожирая. Кто-то, став после укуса Волкодлаком, до самой гибели от голода отказывается есть сырое мясо. Но это лишь сильные духом. Остальные же на шестой день всё человеческое теряют.

Кого-то в оборотня ведьмы всякие да колдуны обращают, надев пояс волшебный, заклятьем страшным проклятым. Зачем это лиходеи делают? Из зависти да ненависти ко всему роду человеческому. Обротничество такое либо вечно, либо длится какое-то время. Заколдованные люди не теряют память человеческую и очень страдают от тоски. Они даже логова свои вырывают поближе к жилью. Облик прежний им можно вернуть двумя способами. Во-первых, накинуть сверху отцовский старый кафтан. Говорят, что пропитавшись потом людским, он заклятье-то и снимает. Или надо просто накормить горемык пищей, благословенной в пяти храмах. Знавал я одного такого Волкодлака. Он каждую ночь приходил к родителям в амбар и те, жалея очень, кормили сына. Через семь лет человеком снова стал. Но… повадки звериные так и не смог забыть. Как-то ночью в горло к корове соседской вцепился, так его, насилу отрвав от бедной скотины, палками и забили на смерть.

Кто-то превращается в оборотня просто надев шкуру волчью. Не понимаю я таких. Баловство да и только. Лучше бы пугалом обрядились и на на поле ворон пугать. Пользы-то больше было бы.

Колдуны да ведьмы добровольно в Волкодлаков обращаются. Они перекидываются через нож заговорённый в землю или пень воткнутый. Зачем? Ради мести или чтобы как следует запугать несговорчивых. Захотели – волками стали. От обычных-то зверюг разве только самый востроокий и отличит. Захотят, обратно людьми станут. Ходят меж нас да пакости всякие творят. Знавал я одну такую колдунью, что через коромысло перекидывалась, Волкодлаком станвясь. Каждую ночь коровы да овцы смерть лютую от неё принимали. Люди даже облаву на волков устроили, да только без толку. На следующую же ночь снова скотина горемычная пала. Ну сельчане руки и опустили. Делать-то не знали чего. А как кто-то повадился младенцев кровь пить, так люди вообще рассудок потеряли. Пошли в лес и всех волков повывели. Но… младенцы продолжали страдать. Как-то раз ведунья наша Никифоровна у внучки старшей, Меланьи, гостила, с правнучкой нянькаясь. Сидит она, значит, ночью у колыбели, убаюкивая девочку, и носом клюёт.

«Пора бы и на боковую, – подумала, – малая-то уж давно как угомонилась».

И на печь полезла. Да только заснуть и не успела. Вой волчий под окном послышался и зверь тут же возник кровожадный. Никифоровна прекрасно помнила, что дверь на засов закрывала.

«Что-то неладное творится, – подумала, – а ну-ка попристальнее пригляжусь к непрошенной гостье».

Слезла с печи и к волчице. А та, увидев её, грозно зарычала и в горло вцепиться захотела. Да только старушка-то половчее оказалась. Схватила сковороду и по морде четырежды окаянную ударила. Волчица, взвизгнув громко от боли, как подкошенная и упала. А Никифоровна ей в глаза пристально и посмотрела.

– Да это же Волкодлак! – крикнула она, перебудив всех домочадцев.

Те вскочили и, увидев волчицу, оторопели. А ведунья, всплеснув руками, прикрикнула на них:

– Чего смотрите-то, взбалмошные?! Никогда, что ли, Волкодлака не видели?!

И мужу затем внучкиному, Егору, сказала:

– А ну-ка быстро топор в руки и голову извергине сруби!

Тот взял да и, не задумываясь вовсе, это и сделал. Тотчас же на месте волчицы баба соседская оказалась.

– Я всегда знала это! – воскликнула Меланья -Мне Агафья эта никогда по сердцу не была!

– Ай, да, и стерва! – вторил ей Егор.

– Вот что, дорогие мои, – сказала тихо Никифоровна, дождавшись пока они успокоятся, – положите-ка проклятущую в мешок да сожгите, чтобы возродиться не смогла.

Так муж внучкин и сделал. Долго не хотела гореть извергиня, да Никифорна травы какой-то подбросила и пламя тотчас же чуть ли не до небес самих полыхнуло. Дым чёрный поднялся, мигом всё вокруг закрыв. Видать, окаянная хотела ускользнуть. Да только Никифоровна что-то громко крикнула и дым как ветром сдуло. И вдруг вой волчий послышался со всех сторон сразу. Это колдуны да ведьмы сестру свою оплакивать стали. А как сгорело всё, ведунья прах в коробочку собрала и на кладбище закопала, водой святой землю освятив.

Но в Волкодлака обратить может и простой человек, если глаз да язык у него дурные. Жила у нас лет сто назад Параскея. Не поверите, точь-в-точь как правительница Подземного Царства была. Такая же злобная да завистливая. Всё ей не так было. И птицы поют громко, спать мешая; и дети соседские хуже мух надоедливых; и собаки дюже громко лают, дом сотрясая. Но больше всего баба эта Авдотью Смирнову ненавидела. У той и дом полная чаша, и муж любимый да работящий, и дети здоровые да добрые. Казалось бы, зачем завидовать? Возьми сама да и построй своё счастье. Но Параскее это вовсе и не нужно было. Мол, зачем я буду с кем-то ещё крышу делить да еду? Самой тесно да голодно.

Однажды дети Авдотьи заигрались и нечаянно толкнули злобную завистницу, тут же извинившись. Но Параскея от злости пятнами пошла. Схватила рукою левой горсть песка и бросив по ветру, крикнула:

– Кула! Кула! Кула! Станьте ж волками собачьи дети!

Тотчас же мальчишки шерстью волчьей обросли. Захохотала, словно безумная, злобная баба и домой спокойно пошла. А мальчики к матери своей побежали. Как увидела Авдотья волчат, так сразу же за вилы-то и схватилась.

– Прочь, проклятущие! – закричала – Нето насквозь проткну!

– Не надо этого делать, – вдруг сказал кто-то.

Авдотья обернулась и странницу древнюю увидала.

– Мир тебе, бабушка, – сказала женщина, – зачем остановить пытаешься.

– Не волчата это, а дети твои околдованные злым сердцем, – отсветила странница.

Как услышала то Авдотья, так и села на землю, чуть рассудка не лишившись. А странница достала из котомки своей порошок какой-то да и на волчат его и бросила, крикнув:

– Как зверьми были, так и людьми станьте!

Тут же дети Авдотьи прежний облик и приняли.

– Спасибо тебе, бабушка, сердечное, – поблагодарила её счастливая мать, – чем я тебе отплатить смогу.

Странница улыбнулась и ответила:

– Накорми да напои, красавица.

Авдотья старушку как родную и приветила.

– Вот что, милая, – откушав, сказала странница, – надо поскорей найти эту злобную извергиню, что Кулу на детей твоих наслала, да ко мне привести.

Сказано-сделано. Позвала Авдотья соседей и, всё им рассказав, попросила помочь.

– Никак, это Параскея наша постаралась! – воскликнул вдруг дед Андрей.

– Похоже на то, – вторила ему его жена Марфа, – я давно почуяла, что глаз да язык у неё дурные.

– Так пойдёмте к окаянной и сюда приведём! – крикнул кузнец Ммкола.

Ну соседи взяли да и пошли к злобной бабе. А странница, взяв Авдотью под руку, прошептала:

– Пока люди добрые за зловредной извергиней пошли, мы с тобой отвар один приготовим. Кто выпьет его, всегда Волкодлаков да нечисть всякую разпознать сможет. А если отваром в глаза дурные плеснуть, то они тут же силу свою ужасную и потеряют.

Пришли соседи к дому Параскеи, а та, увидев их из окна, крикнула:

– Никак, в гости решили зайти?!

– Не дождёшься! – погрозив кулаком, ответила бабка Марфа.

– Ведьма проклятущая! – вторил ей Андрей.

– За все пакости свои ответ держать будешь! – не отставал от них Микола.

Но злобная баба лишь рассмеялась в ответ. Соседи вошли в дом да купец и связал проклятущую крепко-накрепко.

– Зачем это? – вдруг испугавшись, спросила Параскея.

– Судить тебя будем! – ответил дед Андрей.

Взяли Параскею и повели к дому Авдотьи. А та уж давно отвар волшебный приготовила, слушая поучения мудрой странницы. Как злобную соседку привели, так Авдотья, отпив немного из кружки глиняной, прыснула ей остальное в дурные глаза. Благим матом закричала Параскея, закрыв пылающие глаза руками. И вокруг неё дым чёрный вдруг появился.

– Это злая сила никак не хочет покидать тело соседки твоей, – пояснила странница, – сыпани-ка соли поскорей.

Авдотья так и сделала. Тотчас же дым и исчез, как будто его не бывало вовсе. Параскея успокоилась и, открыв глаза, воскликнула:

– Как же всё вокруг прекрасно!

С тех самых пор добрее её никого на всём белом свете не было.

Но Волкодлаком может сделать и проклятье материнское. Правда, ни разу ещё не слышал я, чтобы хоть одна женщина решилась на такой великий грех. Ведь свою кровиночку она под сердцем когда-то носила».

Волкодлак вдруг открыл глаза и закричал:

– А ну-ка, смертный, почеши-ка мне за ухом!

– Не дождёшься! – ответил Ивашка.

Оборотень вскочил и тут же волком стал. Хотел было уже горло наглецу перегрызть, да передумал и из логова выскочил.

Приехал дед Николай в Муром и на том самом постоялом дворе остановился, где когда-то купец Авдей Фролыч с богатырём Ратибором встретился. О том даже былина была людьми сложена. На счастье деда Николая, хозяин постоялого двора сказал, что богатырь Чудомил у него остановился.

«Вот и славно»! – подумал отец Ивашки.

– Но сейчас его нет, – добавил хозяин, – как утром ушёл, так до сих пор и не появлялся.

Сел дед Николай на лавку да пригорюнился:

«Зря, что ли, ехал? Думал, поможет богатырь горю моему. Ан нет. Не получилось свидиться».

Хотел было он уже в комнату свою спать пойти, как вдруг Чудомил и появился. Пригласив героя былинного к себе за стол, дед Николай подозвал полового и заказал почек заячьих, голов щучьих, баранины с чесночком, блинов с сёмгой да квасу с мёдом хмельным. Не жаль было грошей ради сына. Чудомил, улыбнувшись, спросил:

– За что мне честь такая?

Тут дед Николай обо всём ему и поведал. Богатырь задумался и вскоре сказал:

– Помогу тебе сына из беды выручить. Но только ты со мной пойдёшь. Вдвоём-то оно как-то сподручнее будет.

На том они и порешили.

Но не в село Кукуево побежал проклятущий оборотень, как пообещал Ивашке, а к самому ужасному из злодеев Заповедного Леса, Кощею Бессмертному. Тот за ним Ворона старого послал с повелением срочно к нему бежать.

Триста лет назад Волкодлак поклялся Кощею Бессмертному самой сильной из клятв, клятвой на крови, в верности вечной и ни разу ещё не нарушил данное слово. Во-первых, очень боялся вздорного характера проклятущего злыдня, что аж пятнами покрывался от негодования. Не раз уж свидетелем был того, как тот расправлялся с нерасторопными слугами своими, то в нежить чёрную обращая, то в камень безмолвный, а то и вовсе со свету сживая взглядом одним, в прах обращающим. Во-вторых, верил в бессмертие хозяина. Мол, деваться-то некуда, вечность впереди. Хотя даже младенцу была известна тайна Кощеева. А в-третьих, просто-напросто, не любил думать своим умом, дабы потом не отвечать за поступки свои. А так во всём Кощей Бессмертный виноват вечно будет.

Волкодлак рыскал по белому свету в поисках детей некрещёных (и такие на Руси святой были, к несчастью, то ли родители их невежами были, то ли просто не хотели крестить по всем, принятым ещё князем Волхой Всеславьевичем, обрядам) да дев молодых, замуж не вышедших. Старики говорили, что в таких незамужних сила огромная волшебная таилась, способная везде: и под землёй, и под водой, и даже в тучах грозовых злато да серебро находить. Порой, по три года к хозяину своему не возвращался. То ли от страха, кровь леденящего, то ли от лени своей огромной, то ли, просто-напросто, решил отдохнуть от постоянных желаний проклятущего.