В пекле огненной дуги

Обернувшись, Романцов увидел перед собой младшего сержанта Петрова, самого старшего во взводе. Ему в мае стукнуло четыре десятка. Молодые бойцы уважительно называли его «дядька Степан», и ему такое обращение, судя по всему, нравилось. Он был чуть пониже Гриши, но такой же широкоплечий, а руками мог гнуть подковы.

– Но всё же лучше бы подольше побегать, – произнёс кто-то в темноте.

Видимо, этот разговор привлёк всеобщее внимание.

– Подольше тебе… – Петров засопел. – Я этих тварей ненавижу настолько, что мне плевать на смерть. Они пришли на нашу землю, чтобы глумиться над нами, чтобы убивать нас, насиловать наших жён и дочерей… Возомнили почему-то, что им всё дозволено… – Он зло выругался и замолчал, не договорив то, что в нём накипело.

Романцов знал, что у Петрова в Сталинграде погибла при бомбёжке двоюродная сестра с шестнадцатилетней дочерью, и хорошо понимал чувства младшего сержанта.

Подсвечивая фонариком, лейтенант прошёл по траншее на правый фланг взвода. Здесь самым крайним был рядовой Сегалов – коренастый тридцатишестилетний сибиряк. Он сидел в своём окопе и что-то бубнил себе под нос.

– Опять молишься? – догадался Романцов.

Впервые он увидел «поповские штучки» Сегалова ещё в марте, во время первых боёв. Конечно, сперва это сильно покоробило, но потом уже не вызывало особого неприятия.

«Война всё же, смерть кругом, – решил тогда Романцов. – Пускай молится, если так легче»…

– Так точно, товарищ командир, молитвочку о спасении читаю. – Сегалов трижды перекрестился.

– Неужто и вправду в бога веришь?

– Честно говоря, сомнения есть, – подумав, ответил боец. – Родители мои веруют. В церковь регулярно ходят, посты соблюдают.

– Понятно. Странно только, как это тебя, такого верующего, в войска НКВД взяли.

– Так я же раньше неверующим был, – Сегалов усмехнулся.

– Думаешь, бог поможет в живых остаться?

– Кто его знает, – солдат пожал плечами.

– То-то и оно. Ты давай-ка лучше с этими поповскими бреднями заканчивай.

– Я постараюсь, – после паузы произнёс Сегалов, но прозвучало это как-то не очень убедительно.

Романцов посветил фонариком на часы. Стрелки показывали без десяти четыре.

– Всё в порядке, товарищ командир, – доложил появившийся рядом Овчаренко.

– Передай по взводу. Всем приготовиться. Сигнал к наступлению – красная ракета. Сам будешь находиться возле меня. В случае чего, примешь на себя командование.

Лейтенант спрятал фонарик в полевую сумку, затем опустил на подбородок ремешок фуражки, чтобы она не свалилась с головы при резких движениях, одёрнул гимнастёрку поправил на ремне кобуру с ТТ[4 - ТТ – (Тульский Токарева) пистолет образца 1933 г.], бинокль и дурацкую противогазную сумку которая по сути являлась ненужным балластом и только мешала в бою. Слава богу на этой войне пока ещё никто не применил отравляющих веществ.

«Всё, теперь можно и наступать…»

Он внутренне собрался в ожидании сигнала. Все посторонние мысли тут же бесследно растворились в ночной темноте. Впрочем, небо на востоке, у самого горизонта, начало сереть, предвещая рассвет.

Романцов взглянул вдоль траншеи и едва различил там силуэты бойцов. За жизнь каждого из них он нёс ответственность, и прежде всего – перед собственной совестью. За каждого убитого она, как строгий и беспристрастный судья, конечно же, спросит с него, и не помогут здесь никакие доводы о приказе и о том, что на войне без потерь не бывает. В любом случае, он, лейтенант Романцов, как командир взвода, будет ощущать свою вину, если погибнет даже один его солдат.

«А может, обойдётся без потерь? А вдруг? Ведь такое порой случается. Ведь бывает же счастливое везение… Эх, если бы, если бы…»

* * *

Ракета, как ни странно, взлетела неожиданно, и Романцов на какое-то мгновение замешкался, растерянно наблюдая за ней. Но уже в следующую секунду он выбросил своё крепкое, тренированное тело из окопа и пошёл быстрым шагом по полю, краем глаза замечая, что слева от него выросла цепь красноармейцев.

Батальон в полной тишине двинулся в наступление, и от этой тишины возникла иллюзия нереальности происходящего. Эта тишина давила и даже немного пугала.

Уже было пройдено не меньше сотни метров, а немцы пока ещё не открывали огонь. То ли они не видели наступающих, то ли просто подпускали их поближе, чтобы встретить убийственным, шквальным огнём и разить наверняка.

Вчера немцы в результате яростного и скоротечного боя были стремительно выбиты из села Тёплое и окопались на этом поле, заняв те самые окопы, в которых неделю назад держали оборону бойцы 140-й дивизии. Теперь предстояло выбить врага и отсюда.

Над землёй потянулось белесое полотно утреннего тумана. Но стелилось оно слишком низко, едва достигая пояса, и в нём невозможно было спрятаться, стать невидимым для вражеских глаз.

Прошли ещё около сотни метров, и по-прежнему вокруг стояла тишина. Это уже было подозрительно.

«Что за чёрт? – подумал Романцов, напряжённо вглядываясь в струящиеся по полю туманные потоки. – Почему немцы не стреляют? Заснули все, что ли?»

Неожиданно в десятке метров перед собой он увидел бруствер траншеи и, немного растерявшись от ощущения её безжизненности, побежал вперёд, готовый вступить в смертельную схватку. Но его странное ощущение оказалось верным – в траншее и в самом деле никого не было. Немцы почему-то бросили эту линию обороны.

– Занять траншею! – подал он взводу команду которая, впрочем, была излишней – бойцы и так уже это сделали. – Следим за сигналами!

– Почему они отступили? – спросил оказавшийся рядом рядовой Семён Золотарёв, бойкий и смекалистый курский парень. – Как думаете?

– Да хрен их знает, – пожал плечами Романцов. – Скорее всего, отошли к Самодуровке, чтобы лучше укрепиться.

– Темнят что-то фрицы. Может, готовят западню?

Лейтенант хмыкнул. Золотарёв нравился ему своей сообразительностью и тем, что был склонен к глубоким рассуждениям, которые порой удивляли и даже ставили в тупик. Его серые глаза почти всегда были полны какой-то необъяснимой грусти, которая не вязалась с возрастом Семёна. Такая грусть обычно свойственна людям, пожившим и повидавшим, но никак не тому, кому идёт всего лишь двадцать второй год.

– Может, и готовят. Но село нам так и так надо брать.

Семён тяжело вздохнул.

– Чего так тяжко вздыхаешь? – Лейтенант внимательно посмотрел на рядового и заметил, что тот опечален. – Боишься, что ли?

– Да не в том дело. Дом вспомнил. Село-то моё не так уж далече отсюда. Южнее, к Белгороду.

– Ничего, закончим эту битву, и я попрошу, чтобы тебе отпуск дали. Навестишь своих.

– Спасибо, товарищ лейтенант. – Семён заулыбался. – Мне бы хоть пару деньков…

– Внимание! – передали по траншее.

Романцов взглянул влево и увидел там выросшую над окопом фигуру командира второго взвода. Лейтенант Кулагин поднял над головой правую руку, а левой сделал несколько махов вперёд, что означало: «Продолжать движение».

– Взвод, продолжаем движение! – негромко продублировал этот сигнал Романцов и выскочил из траншеи.

На поле вновь выросла неровная цепь наступающих.