Подопытные кролики. Роман

– Пока не знаю, думаю.

– Надо принести их в жертву добрым духам: сжечь живьём на костре, – предложил Ослепляющий Свет, старший сын вождя.

– Не торопись, Свет, сжечь их мы всегда успеем, – сказал Задумчивый Взгляд.

– Что же ты предлагаешь, отец? – спросил Ослепляющий Свет.

– Убить их всё-равно придётся, но перед этим следует их использовать для вливания свежей крови в наше племя. Сначала они оплодотворят некоторых наших женщин. Для этого у нас найдётся троечка вдов, а потом можно и в костёр, – сказал Задумчивый Взгляд.

– Можно и пять отыскать, – заметил Твёрдая Рука, средний сын вождя.

– Согласен, – одобрил предложение сына Задумчивый Взгляд.

– А, если мы не захотим? – спросил Жаров.

– Тогда вас придётся сжечь сейчас, – сказал Задумчивый Взгляд. – Ну, что не передумали?

– Я нет, – сказал Жаров.

Ротозеев и Никаноров промолчали.

– Могу предложить после оплодотворения бросить жребий, и при удачном исходе вы можете остаться в живых, может быть даже все трое. Поживете, какое-то время в заточении, а потом станете свободными членами племени, если будете себя хорошо вести. Устраивает вас это предложение? – спросил Задумчивый Взгляд.

Спасатели промолчали.

– Что ж, тогда этих двоих в заточение, – Задумчивый Взгляд указал на Ротозеева и Никанорова. – А этого в костёр.

Ротозеева и Никанорова увели.

– Я согласен, – сломался Жаров.

Спасателей затолкали в землянку, которая находилась на окраине селения, рядом с защитным валом. Через маленькое оконце-отверстие под самой крышей, если так можно было назвать нагромождение еловых ветвей и старых шкур, проникал слабый свет. Ни пола, ни стен-везде земля. Внизу валялась пара облезлых шкур, на которых расселись узники. Вход прикрывался шкурой. Вместе с узниками в землянке находился стражник, который сидел около входа. У него была густая кудрявая русая с редкой сединой борода, крупный нос и голубые усталые глаза. Правой ладонью он упирался в рукоятку меча, воткнутого остриём в землю.

– Стоило лететь в такую даль, чтобы в итоге попасть в плен, совокупиться с какими-то вдовушками, после чего бесславно умереть, – размышлял вслух Никаноров.

– О чём, ты, думаешь?! Что, ты, говоришь?! Какое к чёрту совокупление? Я никогда себе этого не прощу, – набросился на него Жаров.

– Чего не простишь? – спросил Ротозеев.

– Не прощу себе того, что не выстоял, скис, сдался.

– Хе. А ещё ницшеанцем назывался, строил из себя реалиста. Игорёк, ещё не поздно всё исправить, ты всегда можешь заявить об отказе, вливать свежую кровь в это доблестное племя, а господин охранник передаст твоё заявление в вышестоящие инстанции, – предложил Жарову в шутливом тоне Никаноров.

– Философия Ницше – философия мужества, а я раскис тут как последняя тряпка. Господи, неужели ничего уже нельзя исправить, – Жаров откровенно начал падать духом.

– Вместо господа здесь Быстрый Ум, – заметил Ротозеев.

– Не унывай, Игорь. Ничего другого нам не остаётся. Если смерти неизбежать, давайте хоть немножко повеселимся, – сказал Никаноров.

– Слушай, а ведь их пахан, обещал какой-то жребий, так что, быть может, не спета ещё наша песенка, – вспомнил Ротозеев.

– Вот-вот, я и говорю: рано ещё унывать. Может ещё сохранят нам наши бесценные жизни? Поработаем немного осеменителями, поживём какое-то время в неволе, а потом на свободу с чистой совестью. А свобода, братцы, она везде свобода. Развернёмся, обживёмся, семьи заведём, все, как положено, – развил мысль товарища Никаноров.

– Придурок, – сказал Жаров.

– Конечно. Если был бы умным, не оказался бы сейчас в этой норе, впрочем как и ты, – уколол его в ответ Никаноров.

– Согласен, – ответил Жаров.

– Дело не в уме или глупости – всё решает судьба, – сказал Ротозеев.

– Фатализм – прибежище безвольных личностей, – сказал Жаров.

– Надоело всё о высоком и высоком. Мы не на семинаре. Меня сейчас больше беспокоит вопрос о вдовушках. Как бы узнать, что они собой представляют, – сказал Никоноров.

– Обратись с этим вопросом к господину охраннику, – посоветовал Ротозеев.

– И в самом деле, как я сам не догадался. Уважаемый, извините пожайлуста, вы, не могли бы сказать, как вас зовут? – обратился к стражнику Никаноров.

– Железные Нервы, – сказал страхник.

– Очень приятно, а меня Никита. Это мои товарищи Игорь и Саша. Уважаемый, Железные Нервы, вы не могли бы рассказать нам о вдовах, с которыми нам в скором времени предстоит так сказать вступить в плотный контакт? Как они выглядят? Знакомы ли, вы, с ними?

Выражение лица стражника сделалось задумчивым.

– По всей видимости, ему запрещено разговаривать с нами, – предположил Ротозеев.

– Трудный вопрос, – заговорил всё же Железные Нервы.

– Почему? – спросил Никаноров.

– Они все разные – наши вдовушки.

– А симпатичные среди них есть? – поинтересовался Ротозеев.

– Если бы они были бы симпатичными, то не были бы одинокими. Бабы у нас на вес золота: хороший продукт никогда не заваляется. Тем более что нашим мужикам позволяется иметь несколько жён.

– Интересный поворот, – в голосе Никанорова исчезла прежняя бодрость.

– А, ты, думал, дурень, тебе здесь фотомоделей будут предлагать? – не приминул воспльзоваться возможностью ужалить товарища Жаров.

– Железные Нервы, а почему у вас всех такие странные имена? – спросил Ротозеев.

– Так сложилось. Фамилии и имена у нас быстро вышли из обихода. Это вполне закономерно – здесь другая жизнь, а старые наши имена остались в прошлой жизни.

– А, вы, кем были в прошлой жизни? – спросил Никаноров.

– Поэтом.