Варшавка

Они опять долго молчали, и Костя, с ужасом перебирая прожитое, понимал, что в смерти комбата есть и его вина. Нельзя было его оставлять… Никак нельзя. Был бы рядом – наверняка бы уберег. Собой прикрыл. Оттащил… Ну да что теперь рассуждать… Теперь ясно – носи в себе этот упрек и мучайся. Да и нагорит еще. И тут Костя с пронизывающей ясностью осознал: а ведь дело пахнет трибуналом… Подумал, вспотел и сейчас же стал успокаивать себя: «Ну я ж тоже делом занимался. Я ж не сбежал. Врага ж бил».

Но сам чувствовал: как повернешь это дело… Как повернешь… Комбат, конечно, отпускал на охоту, но ведь…

Он совсем запутался в своих рассуждениях и оправданиях: все они – как повернешь. А Лысова нет… Нет и не будет… И этого из сердца уже не выкинешь.

– Ты спал? – спросил Басин.

– Нет.

– Это ж почему?

– Кривоножко приказал охотиться в личное время. Чтоб в батальоне не говорили, что мы сачкуем.

– Значит, и твои ребята сейчас в траншеях?

– В траншеях.

– М-да… Ну, вот что, Жилин, пойдем-ка мы сейчас в штаб. Здесь дела и без нас делаются. Иди спи, а завтра разберемся как следует.

Глава девятая

Комбат знал, что разбираться обязательно придется. Лысов еще жил, еще гадал, как ему вести себя в новой обстановке без комиссаров, а Басин уже двигался на его место, потому что Лысову следовало отбыть в распоряжение штаба того военного округа, в котором формировалась новая, никому не известная дивизия. И в этой дивизии Лысов должен был занять отведенное ему место начальника штаба полка. Он подходил для этой должности – боевой опыт, училище, умение сработаться с политработниками. Наконец, и срок выслуги в звании давно вышел – выдвижение выходило закономерным.

Но Лысов ничего об этом не знал. Он жил сиюминутными заботами, не мог, да еще и не умел смотреть дальше. А Басин знал, что после госпиталя и военных курсов «Выстрел» ему надлежит сменить опытного комбата, поучиться у него с таким расчетом, чтобы видеть и свою перспективу. Поэтому Басин не спешил в батальон. Он задержался в штабе дивизии, потолкался по его службам, установил контакты, уяснил обстановку. То же самое сделал и в штабе полка – со всеми перезнакомился, ощутил настрой, стиль полка. А потому что кое-что новое узнал и на курсах, и в штабе дивизии, то увидел не только хорошее, но и промашки, а главное, сумел показать, что он видит эти промашки. И еще не приняв батальона, заполучил если не славу, то всеобщее признание самостоятельного, подготовленного командира. И когда он шел в батальон, то знал, что связного комбата, скорее всего, будут судить – бросить командира в бою, конечно, преступление.

Единственно, что его смущало, так это то, что Жилин и Лысов вместе идут с границы. Комбат вырос – получил новое звание, новую должность, а младший сержант так и остался младшим сержантом. Как-то странно… Чтобы получить сержантское звание в мирное время, требовалось многое, и недаром довоенные сержанты так легко становились средними командирами – подготовка и боевой опыт невольно их выдвигали.

Разговоры в траншеях кое-что прояснили, и старший лейтенант, отпустив Жилина, связался с командиром полка, доложил о ходе работ, предусмотрительно завысив размер разрушений, чтобы просьба о присылке саперов выглядела убедительней, в конце доклада сказал:

– Кстати, о связном комбата. Полагаю, что следует не судить, а писать наградной лист. – И рассказал, как проходил бой.

– Ты брось загибать! Что ж тебе, политики даром доносят?! Кривоножко расследовал и доложил.

Басин в свое время привык к директорским разносам и потому тактично промолчал, но как только командир полка приутих, жестко, может быть, даже излишне жестко для первого доклада, сказал:

– Нельзя судить человека за то, что, выполняя обязанности на двух должностях, он с какой-то справился не так, как положено. Вначале следовало определить его положение.

Командир полка не привык к жесткости возражений. Поэтому поначалу неприятно удивился, а потом рассвирепел:

– Ты что там ерунду городишь?! Связной есть связной…

И тут Басин перешел грань. Перешел сознательно, преднамеренно, полагая, что должен с первой же минуты поставить себя, показать характер.

– Он командир отделения снайперов, – перебил командира полка Басин. – И это отделение следовало либо узаконить, и тогда у Лысова был бы настоящий связной, либо ликвидировать. Комбат и его комиссар не сделали ни того, ни другого. А штаб полка не проконтролировал. А он обязан был сделать это – дело-то новое. Снайперских отделений нет нигде. Насколько мне известно.

От этой наглости командир полка даже задохнулся. Вероятно, ему захотелось сразу же закричать что-нибудь вроде: «Вон из моего полка! Мальчишка! Не успел появиться, а уже учить!» Но он не сделал этого. Не сделал и не мог сделать, потому что, как и каждый командир полка, был немножко дипломатом. Он помнил, что Лысов докладывал ему об этом отделении, но он решил не спешить с его оформлением. Да и, честно говоря, не очень верил в него: поди проверь, убил кого-нибудь снайпер или нет?

– А комиссар вдобавок еще и приказал проводить охоту в свободное время. А может ли быть у бойца свободное время на передовой? В демократию, понимаете, играли. – Басин отлично знал, как действует на старых командиров это словечко – «демократия», сказанное в определенном, армейском звучании. За ним стояло обсуждение приказов командира, вообще приказов, своевольная их трактовка и прочие нетерпимые в армии грехи. И он не ошибся – командир полка кашлянул, а Басин продолжил: – Снайперы эти – все как один – либо комсомольцы, либо кандидаты партии.

Все больше осознавая, что в случае с этим чертовым связным он в чем-то попал впросак: «Комиссар, понимаешь, подвел… подвел… Наговорил семь верст», но стараясь сохранить свой настрой, командир полка заорал:

– А он что, этот самый снайпер, большевик?!

– Кандидат партии… – как о само собой разумеющемся сообщил Басин. – И, между прочим, газосварщик редчайшей квалификации. Рабочий класс! – И, не давая перебить себя, продолжил: – Ну вот, понимаете, а этим ребятам даже отдохнуть не дают. Ночью на передовой, как все, а днем – на охоте. И это в то время, когда с нас требуют повышения боевой активности. Это же настоящий почин.

«Да… – вероятно, подумал командир полка. – Ничего себе комбат попался: не успел прийти, а уж такое…»

Но эти мысли, если они даже и явились, скорее одобряли молодого комбата. Главным тут оказалось иное: Басин легко перешел от сугубо военных, тактических разговоров к политическим. А они волновали командира полка, потому что в эти дни они волновали всех. И он еще смутно, еще не все улавливая, подумал, что снайперское отделение и в самом деле может стать почином, и остановил подчиненного:

– Погоди ты! Уже и почин! Ты давай еще раз по порядку расскажи, что ты там нарасследовал.

Пришлось повторять то, что старший лейтенант узнал о снайперах, а командир полка слегка поддакивал: «Ну, взрыв-то я и сам слышал», «То-то я глядел с НП и удивлялся – чего ж это, думаю, фрицы пулеметов не тащат?». Он говорил искренне, потому что в горячке внезапного боя он, конечно, видел все его особенности, но осмысливать не успевал. Да, вероятно, и не мог – такого быстротечного боя еще не бывало, и к его оценке командир полка подходил со старыми, привычными мерками. А вот теперь открываются и новые подробности и новые возможности.

– Ну, хватит! – перебил командир полка. – Расследовать все равно придется, а вот начальнику политотдела я доложу. Что ты думаешь делать со снайперами?

– Как кончится расследование, узаконю отделение – и все дела. Надеюсь, что и вы поможете – выделите снайперок. – Басин примолк и опять, по бывшему своему, заводскому, опыту – добился победы над начальником – не вылазь, дай и ему отыграться, – сообщил: – Правда, тут у нас есть еще и кое-что неприятное…

Командир полка насторожился: Басин не сказал «у меня». Он сказал «у нас». Это – тоже новые веяния… Впрочем, он только что с курсов – там могли и новому научить.

– Что там… у вас?

– Немцы захватили пленного, но утащить не успели. Жилин его отбил – застрелил конвоиров, пленный и вернись. Так что вот – политическая задача. С одной стороны, сдача в плен врагу, с другой – героический поступок: связанный, с кляпом во рту вернулся в свое расположение. Опять же требуется расследование.

– Кривоножко докладывал? – посопев, спросил командир полка.

– Не думаю. Не успел.

– Ну вот… Значит, первое ЧП имеется. С чем и поздравляю.

– Это опять-таки как посмотреть, – ответил Басин. – Можно как на ЧП, а можно и как на показатель высокого патриотизма. – Словно понимая, что командир полка насторожился от такой непривычной постановки вопроса, добавил: – Словом, расследование покажет. У меня все.

Весь этот разговор происходил при молчаливом присутствии адъютанта старшего и телефониста. Конечно, Басин знал, что не то что завтра, а уже сегодня ночью его новые подчиненные сделают выводы.

Глава десятая

С Кривоножко, который расследовал дело пленного, старший лейтенант Басин встретился за полночь. Сам Кривоножко не очень торопился со встречей. Ощущение неудовлетворенности и даже обиды, появившееся в конце боя, окрепло. Что ж… Он просто замполит… Значит, лезть на глаза начальству не следует, нужно иметь скромную, но гордость. И он ждал, когда новый начальник хоть чем-нибудь проявит себя.

И он проявил – отозвал снайперов из рот и приказал им отдыхать. Правда, Кривоножко не знал, что так рассудил Жилин: если ему разрешили спать, так почему другие хуже? Костя сам обошел ротных и передавал им приказание. И никто не удивился – все видели, как работали снайперы, и все понимали: отдыхать после такого им нужно не только ночь. А главное: выставил Кривоножко в невыгодном свете перед командиром полка. И еще не зная старшего лейтенанта, замполит его невзлюбил, в душе решив, что представляться ему не станет. В конце концов он не мальчик! И он старше нового начальника по званию. И возрастом. И, уж конечно, образованием. Надо с первого же дня поставить на своем и показать, что хамства он не потерпит. Не угоден – пусть переводят! Меньше батальона все равно не дадут.

Внутренне бунтуя, но стараясь быть спокойно-решительным, Кривоножко вошел в свою землянку готовым к первой и последней решительной схватке. За столом сидел старший лейтенант – ворот расстегнут, ремень без портупеи со старенькой кобурой небрежно валялся на топчане, возле каски, а автомат – прямо на столе, рядом с толстой тетрадью.

Старший лейтенант поднялся – статный, слегка полнеющий, с темными волнистыми, зачесанными назад волосами, высоким, уже тронутым морщинами лбом и крупными, хорошего рисунка губами. Цвет его глаз Кривоножко не заметил. Секунду они молча смотрели друг на друга, потом старший лейтенант протянул руку и, улыбаясь, спросил:

– Кривоножко, Павел Ефимович, из крестьян, образование высшее… ну и так далее?

– Так точно, – обескураженно согласился Кривоножко, не зная, как себя вести.

– А я – старший лейтенант Басин, Андрей Николаевич, год рождения десятый, инженер, сюда с высших командных курсов «Выстрел». Воевал на юге, ранен, контужен… Садись, замполит, будем держать совет.